На пути обратно в дом мои мысли сбиваются в хаос. Я не понимаю, что чувствую. Удивление? Злость? Отвращение?
Рустам Мусаев – тот самый человек, который напал на меня, который разорвал на мне платье, запер в комнате, приставал… И теперь он женится на бывшей невесте Асада? Что это вообще значит? Случайность? Или… намеренная месть?
Я поднимаюсь на веранду, но не успеваю сделать и пары шагов, как замираю. На одном из кресел, чуть наклонив голову вперед, сидит Асад. Его локти опираются на колени, пальцы сцеплены в замок, взгляд устремлен в пол. Он выглядит замкнутым, сосредоточенным, жестким.
Я колеблюсь, но прежде чем успеваю развернуться, из меня само собой вырывается вопрос:
– Это правда?
Асад не сразу поднимает голову. Он словно медленно возвращается в реальность, и когда его черные глаза натыкаются на мои, в них вспыхивает раздражение.
– Что именно?
Я сглатываю.
– Что… твоя невеста выходит за Рустама Мусаева?
Его лицо остается каменным, но челюсть чуть напрягается. Он несколько секунд молчит, а потом лениво, почти безразлично говорит:
– Если и так, тебе-то какое дело?
Меня раздражает его тон.
– Ты ничего не хочешь сказать по этому поводу? Ты не злишься?
Он коротко усмехается, но в этом смехе нет веселья.
– Я должен что-то говорить?
Я хмурюсь.
– Разве это не очевидно? Она была твоей невестой, а теперь выходит за этого урода.
Он поднимается на ноги, его фигура нависает надо мной, но меня это не пугает. Я прямо смотрю ему в глаза, ожидая правдивого ответа.
– Была, – его голос звучит низко, глухо. – А теперь не моя. Зачем мне обсуждать чужую женщину и ее выбор?
Я сжимаю губы, чувствуя, как раздражение превращается в необъяснимую злость.
– То есть, тебе все равно?
– А чего ты от меня ждешь, Мина? – вдруг спрашивает он. – Хочешь поиграть в жилетку? Ждешь, что я начну изливать тебе душу? Ты мне никто, я не собираюсь обсуждать с тобой свою личную жизнь.
– Мне неинтересно тебя утешать и я спрашиваю не из праздного любопытства, Асад. – Я стискиваю зубы от унижения. – Просто… Рустам сделал это назло тебе за то, что ты вступился за меня?
Асад прищуривается.
– А что, чувствуешь себя виноватой?
Я отвожу взгляд. На самом деле, какую-то часть своей вины я и правда испытываю.
– Я должна?
– Не знаю, – он пожимает плечами. – Если хочешь – можешь себя винить.
– Не дождешься! – я вспыхиваю, больше не в силах сдерживать раздражение. – Я благодарна тебе за то, что ты мне помог, но я не несу ответственности за чужие решения.
– Тогда к чему этот разговор, Мина? – вздыхает он. – Если это не любопытство, то не знаю, как еще это назвать.
– Дело в Рустаме, – огрызаюсь я. – Я беспокоюсь из-за того, что он сделал. Что еще может сделать.
Он долго молчит, а потом, скрестив руки на груди, лениво бросает:
– Ты не должна беспокоиться о себе, потому что его разозлил я, а не ты. Никто не смеет так обращаться с Мусаевым, а я его избил. Он просто отомстил мне единственно возможным способом, чтобы открыто не развязать войну между кланами.
– И ты так спокойно это принимаешь?! – не могу понять, почему он так спокойно рассуждает об этом. – Он же…
– Да, он выбрал ее, чтобы показать, что может. – Асад делает еще шаг ближе, и теперь между нами почти не остается пространства. – Но знаешь, я ему благодарен.
– За что? – в шоке смотрю на него.
– За то, что избавил меня от нее. Такая жена мне не нужна.
Я не знаю, почему эти слова вызывают во мне волну раздражения, но вызывают.
– Ты правда так легко отказываешься от нее? – спрашиваю я. – А вдруг это было не ее решение и на нее надавили?
– Саида никогда не делает того, чего сама не хочет. Она единственный ребенок, с нее пылинки сдувают и считают золотой девочкой. Если она выходит замуж за Рустама – значит, она сама сделала такой выбор. Подумай лучше о себе и своей судьбе, Мина, за чужих тебе беспокоиться нет нужды.
Меня как обжигает. Его слова цепляют меня за живое.
– Ну извини, что я не бессердечная змея, к которым ты, очевидно привык, – говорю язвительно, прежде чем развернуться и пойти к двери.
Пошел он! Больше никогда я не заговорю с ним первая по своей воле!
***
Я замечаю машины, въезжающие во двор, еще с веранды. Черные, с тонированными стеклами и легко узнаваемыми номерами.
Я сразу понимаю, кто приехал, и не удивлен, но раздражение, вызванное вопросами Мины, с новой силой поднимается внутри.
Рустам и его отец. Вероятно, приехали уладить возможный конфликт с дядей Чингизом. Я допиваю кофе, поднимаюсь с кресла и медленно направляюсь в гостиную, где уже сидит дядя Чингиз, встречающий гостей с обычной невозмутимостью. Когда я захожу, разговор ненадолго замирает. Я чувствую напряжение в воздухе, но показываю абсолютное спокойствие.
– Ассаламу алейкум, – здороваюсь, обращаясь ко всем.
– Ва алейкум ассалам, Асад, – отвечает Мусаев-старший, чуть кивая.
Рустам пристально смотрит на меня, не торопясь отвечать на приветствие. Я встречаю его холодный взгляд, в котором читается злорадство и торжество.
Он не забыл.
Не забыл, как я разбил ему лицо, но теперь он чувствует себя победителем. Я вижу это в том, как он сидит, небрежно закинув ногу на ногу, в том, как его губы чуть дергаются в самодовольной усмешке. В этом взгляде немой вызов. Не отводя глаз, я медленно сажусь в кресло напротив него.
В комнате повисает напряжение и первым говорит его отец.
– Как я и сказал ранее, если бы я знал, что у Асада были планы жениться на Саиде, – его голос звучит ровно, но в нем слышится скрытая насмешка, – я бы, конечно, не допустил этого союза. Но молодые все решили сами, девушки в наше время переменчивы, как ветер.
Я даже не моргаю, но внутри все сжимается от гнева. Я бросаю взгляд на дядю Чингиза. Он спокойно держит в руках чашку чая, его лицо тоже не дрогнуло.
– А мы не в обиде, – отвечает он лениво.
Я знаю этот тон. Чингиз Ардашев никогда не позволит кому-то думать, что его переиграли, и сейчас он проводит свою игру.
– Ты правильно заметил, Хасан, – добавляет он. – Девушки сейчас переменчивы, их выбор может измениться, но мы не в обиде. Для нас этот союз был не самым выгодным.
Рустам прищуривается.
– Неужели? – лениво тянет он, бросая на меня мимолетный взгляд.
– Конечно, – спокойно отвечает Чингиз, делая глоток чая. – Мы не так давно знаем Алихана, но его дочь приглянулась тете Асада и мы решили ее сосватать. Как вы знаете, из-за смерти моих сыновей, мы были в трауре и не могли его женить раньше, но Асаду скоро тридцать и мы поспешили с выбором. Я рад, что не пришлось унижать девушку отказом, тем более что Асад уже нашел себе другую невесту.
Меня будто обдают холодной водой. Что, блядь?!
Я не двигаюсь, не меняю выражения лица, но внутри все закипает. Никакого разговора о моей свадьбе с другой не было, но Чингиз говорит это так спокойно, так буднично, что у меня не остается сомнений – он не собирается отступать. Во что он решил втянуть меня на этот раз?
– Да? – отец Рустама приподнимает бровь, выглядя уже не таким самодовольным. – И кто же она?
Чингиз едва заметно усмехается. Я знаю этот взгляд. Сейчас он нанесет ответный удар.
– Моя племянница Мина, – говорит он спокойно, будто это ничего не значит.
Я чувствую, как напряжение в комнате сгущается. Рустам прикрывает глаза, но я замечаю, как он с трудом давит усмешку. Внутри меня бурлит ярость.
– Ах, вот оно что, – отец Рустама понимающе кивает. – Тогда выходит, мы сделали вам одолжение, забрав Саиду.
Чингиз чуть склоняет голову, принимая этот вывод как очевидный факт.
Я не свожу взгляда с дяди.
Я жду, что он скажет дальше. Он уже загнал себя в угол, объявив, что я женюсь на Мине. Если этого не случится, то он потеряет лицо перед ними, а он никогда этого не допустит.
– Так ты все же женишься, значит? – спрашивает Рустам, усмехаясь. – Я искренне рад. Я чувствовал себя очень виноватым перед тобой, Асад.
Он ждет моей реакции, но я не даю ее, сухо кивая.
– Я не держу на тебя зла, Рустам.
Этот лицемерный разговор продолжается еще несколько минут, но я уже не слушаю. Я думаю о другом.
Как Чингиз теперь собирается разруливать эту ситуацию?
***
Когда гости уходят, я остаюсь. Я жду ответов.
Дядя Чингиз не торопится. Он пьет чай, поглаживает пальцами подлокотник кресла, будто размышляя, и наконец, поднимает на меня взгляд.
– Я давно об этом думал, – говорит он медленно. – Так что это не сиюминутное решение.
Меня пронизывает злость, но я ничего не говорю. Я знаю, что это еще не все.
– Если ты женишься на Мине, она останется под защитой семьи, – продолжает он будничным голосом. – И нам не придется краснеть, если она сделает что-то не так. Ты ведь должен понимать. Она не росла здесь, ее воспитание… не совсем соответствует нашим традициям.
Я сильно стискиваю зубы.
– И что?
Он спокойно откидывается в кресле.
– Другие не простят ей ошибок, Асад.
Я понимаю, о чем он говорит. Он знает, что когда Мина накосячит, если пойдет против их правил, ей не простят. Но если она будет моей женой – ей простят все.
– А ты простишь, – заключает он. – Если, конечно, у тебя нет возражений против этого брака. Я не заставляю тебя, Асад, ты взрослый мужчина и сам принимаешь решения. Но прямо сейчас, когда ты находишься в уязвимом положении, я предлагаю тебе достойный выход из неприятной ситуации.
Да, выход достойный. Но нужно ли мне это? Жениться на вздорной девчонке, которая будет воевать со мной день и ночь. Не этого я хотел в своем браке, не такую жену представлял рядом со мной.
Однако…
Как бы не стелил дядя Чингиз, выбора у меня нет.