Осуждённые грешники (ЛП)

Глава десятая

Тема плюшевых кремовых полов и роскошных стен из красного дерева продолжается по всей яхте, и между ними, как бактерии в чашке Петри²⁵, процветает непристойное богатство. В комнате отдыха преобладают итальянские диваны, задрапированные кашемировыми пледами. В сигарной комнате, которая искусно спрятана за фальшивой книжной полкой в библиотеке, витает густой аромат табака и секретов. Сам бар с его мраморными поверхностями и коричневыми кожаными стульями можно было бы принять за вестибюль любого пятизвездочного отеля, если бы не пар, поднимающийся от джакузи по другую сторону раздвижных французских дверей.

Под палубой — сеть узких коридоров и комнат странной формы образует помещения для персонала, а в центре — сверкающая кухня с достаточным количеством кладовок и плит, чтобы накормить небольшую страну.

Лори рассказывает мне, что есть два типа персонала: обслуживающий и призрачный. Мы — обслуживающий персонал, отвечающий за то, чтобы каждый, кто поднимается на борт, хорошо проводил время, а команда-призрак следит за тем, чтобы яхта работала без сбоев. Это капитан, инженеры и палубная команда, и все они живут на борту и, если не считать капитана, глубоко под палубой.

— Довольно впечатляюще, не так ли? — спрашивает Лори, распахивая дверь и проливая свет на то, что кажется еще одной террасой. Мы выходим наружу. Сейчас ночь темная и морозная, а береговая линия — это не что иное, как черная тень, усеянная мерцающими огнями.

Честно говоря, я не думаю, что это так уж впечатляет. На самом деле, я полагаю, что это довольно отвратительно, что более семи-восьми месяцев в году это судно, вероятно, стоит без дела в каком-нибудь шикарном европейском порту, в то время как миллионы людей не могут даже обеспечить себе нормальную крышу над головой. Хуже всего то, что у этого мудака, судя по всему, их две.

Но я прикусываю язык и умудряюсь кивнуть.

— Да, впечатляет.

Я следую за Лори, пока она огибает столы и лампы и направляется к лестнице в тени. Я издаю тихий стон, потому что как, черт возьми, над нами может быть еще одна палуба? Мы поднимаемся по лестнице на другой ярус, и Лори достает из кармана ключ, чтобы открыть раздвижные двери, ведущие обратно внутрь.

— Конечная остановка, обещаю, — говорит она, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Слава богу, потому что мой желудок не выдерживает всей этой ходьбы.

Тепло и негромкий джаз омывают мое лицо, когда мы входим внутрь. Пока я осматриваю комнату, меня охватывает неприятное чувство ностальгии и чего-то знакомого.

Глубокие кресла по бокам столиков, обтянутых зеленым бархатом. Черные и красные квадраты и чувственное мурлыканье вращающегося колеса рулетки.

— На борту есть казино, — говорю я, скользнув взглядом по бару в форме полумесяца и мужчине, протирающему стаканы за ним.

— Конечно, есть, это же Рафаэля Висконти, — отвечает Лори резким тоном, призванным пресечь любые другие вопросы. — Мы будем работать здесь сегодня вечером.

Мой взгляд скользит по ней, широкий и с легким налетом паники.

— В казино?

— Нет, в туалете за углом, — невозмутимо отвечает она. — Конечно, в казино! Я собираюсь посадить тебя за барную стойку, потому что я только что просмотрела твое резюме, и у тебя определенно больше всего опыта, — приняв выражение моего лица за нервозность, она добавляет: — Не переживай. Сегодня вечером будут только друзья и семья, так что считай это техническим открытием. Настоящая премьера состоится только в Новом году, так что у тебя будет куча времени, чтобы освоиться. Пойдем, я познакомлю тебя с Фредди.

Я беседую с барменом, задавая и отвечая на обыденные вопросы, которые одновременно слетают с моих губ и проносятся у меня над головой. Я не могу сосредоточиться на любезностях, потому что не могу избавиться от зловещего чувства страха, нависшего надо мной.

Мой новый старт приобретает те же очертания, что и та жизнь, которую я оставила позади, и мне это не нравится. Скоро эта комната наполнится огромными часами и туго набитыми кошельками, а искушение во всем своем жарком, зудящем великолепии будет стекать со стен подобно конденсату. В рамках «пути без мошенничества» я поклялась никогда больше не заходить в казино. Не потому, что я не хочу — Господи, как я хочу, — а потому, что импульс быть плохой слишком велик.

Я сглатываю ком, подступающий к горлу и заставляю себя улыбнуться, когда Фредди отпускает какую-то дерьмовую шутку о том, что Висконти выпивают бар досуха.

Когда светская беседа, наконец, иссякает, Лори проверяет время и ведет меня в раздевалку — первую дверь слева — готовиться к смене.

Когда мы входим, над деревянными шкафчиками витают ароматы дорогих духов и смех. Я заворачиваю за угол и вижу группу девушек, прислонившихся к ряду мраморных раковин. Некоторых из них, включая Анну, я узнаю по свадьбе, а некоторых — по детству, проведенному на пляже Бухты.

— О чем мы тут сплетничаем, дамы? — растягивая слова, Лори снимает с моего плеча сумку и запихивает ее в шкафчик с моим именем, выгравированным спереди. Причудливо. — И не говорите «ни о чем», потому что лицо Кэти красное, как помидор.

Я встречаюсь взглядом с симпатичной блондинкой и улыбаюсь. Лори права, она покраснела от чего-то хренового.

Другая блондинка отталкивается от раковины и подпрыгивает, натягивая колготки на свою крошечную талию.

— У нас тут дебаты.

Улыбка появляется на губах Лори.

— Скажите на милость.

— Мы не можем прийти к единому мнению о том, какие девушки нравятся Рафаэлю. Мы с Кэти считаем, что он неравнодушен к блондинкам, но Анна думает, что ему нравятся только брюнетки.

Она произносит имя Анна²⁶ таким образом, что уже только на основании этого, я перестаю чувствовать себя хоть чуточку виноватой за то, что прервала ее беседу с Рафаэлем.

Анна склоняется над раковиной, подкрашивая губы кроваво-красной помадой перед зеркалом.

— Я не думаю, я знаю. Моя подруга уже больше года работает в одном из его казино в Вегасе, и она говорит, что у него всегда под рукой брюнетка.

— Ну, одно можно сказать наверняка. Ему нравятся девушки, у которых есть хотя бы половина мозга, так что это в любом случае исключает вас всех, — бормочет Лори. Проходит несколько секунд, затем она сгибается, стискивая зубы. — Отлично, возвращаюсь в уборную. Встретимся в холле на инструктаже о начале работы через пятнадцать минут.

По кафелю раздаются торопливые шаги, а затем вдалеке хлопает дверь.

— Бедная Лори, — говорит Кэти, прежде чем снова переключить свое внимание на Анну. — В любом случае, похоже, что у тебя просто тяжелый случай принятия желаемого за действительное.

— Это и есть принятие желаемого за действительное, — слишком быстро огрызается Анна в ответ. — Я на него глаз положила, так что, независимо от того, нравится ли ему брюнетки, блондинки или, — ее взгляд скользит по моему отражению в зеркале с искоркой отвращения, — даже рыжие, тебе лучше отступить, потому что я заявляю права прямо сейчас.

Тихий смех прокатывается между девушками. Мои щеки горят, а мой язык трепещет, готовясь к ядовитому ответу. Напоминая себе о пиковом тузе, приклеенном к дверце холодильника, я занялась тем, что достала из шкафчика косметичку и стала рыться в ней в поисках пудреницы. Милые девушки с недоверием воспринимают комплименты в свой адрес или потом жалуются на это подругам. Они не начинают дергать себя за волосы.

— Мне кажется, он также положил на тебя глаз, — признается другая блондинка, сбрызгивая себя достаточным количеством духов, чтобы сработала пожарная сигнализация. — Не то чтобы это имело значение, потому что эти слухи определенно правдивы.

— Что, он никогда не ходит на свидание с одной и той же девушкой дважды? — спрашивает другая девушка, выскакивая из-за угла в одном лишь лифчике и трусиках. — Я согласна. Он будет холостяком до восьмидесяти лет.

— И даже тогда мы все равно будем хотеть его трахнуть.

Девичий смех поднимается вверх, как пар из душа, и по какой-то идиотской причине меня охватывает раздражение. Мне было бы абсолютно начхать на личную жизнь Рафаэля Висконти, но тот факт, что он трахает и бросает женщин — это просто вишенка на вершине его несносного торта. Из-за этого все эти льстивые разговоры и коварные улыбки кажутся еще хуже.

— Знаете, что я думаю? — говорит девушка в лифчике и трусиках. — Мне кажется, он запал на новенькую.

Смех затихает, и тяжесть пяти пар глаз падает мне на спину.

Тишина. Стервозность потрескивает в воздухе, как статические разряды, а затем сквозь нее прорывается резкий ответ девушки в лифчике и трусиках.

— Ни единого гребаного шанса.

Её голос низкий, но разносится по раздевалке и заставляет меня напрячься.

Вздохнув, я закрываю глаза и прислоняюсь лбом к раме своего шкафчика.

Я не привыкла находиться рядом с язвительными женщинами. Да и вообще быть рядом с женщинами. Хорошие времена, проведенные с моей матерью, существовали только в периоды трезвости. Вне их она разговаривала со мной только для того, чтобы пьяно ныть, что мое существование испортило и ее фигуру, и ее отношения с моим отцом.

В старших классах девочки, с которыми я обедала, вели себя так, словно у меня была проказа после того, как убили моих родителей. Единственными подружками, которые у меня когда-либо были, были стриптизерши, с которыми я проработала несколько месяцев. Они были добрыми и жизнерадостными и первыми вставали на мою защиту с восьмидюймовой стеклянной шпилькой в руках, когда кто-то из клиентов переступал черту дозволенного. Но стриптизерши, как и мошенники, гонятся за деньгами. Они переходили из бара в бар, даже из города в город, и потерять связь было очень легко.

Грустно говорить об этом вслух, но это все, чего я когда-либо хотела. Может быть, это потому, что, когда мои родители отключались на диване, обессилев от крепкого алкоголя и громких споров, я садилась на ковер перед телевизором и смотрела Джинсы-талисман²⁷ без звука. Я мечтала иметь таких подруг. Друзей, которым я могла бы пожаловаться на родителей и которые приглашали бы меня на ночевки в субботу вечером, чтобы мне не приходилось слышать, как они ссорятся за стенами моей спальни. Вместо этого все, что у меня было — горячая линия и, конечно же, Нико. Хотя я и люблю его, это совсем не то. Конечно, я бесконечно благодарна ему за то, что он научил меня расстегивать застежку Rolex с закрытыми глазами, но было бы также неплохо, если бы кто-нибудь научил меня подводить глаза или выбирать подходящий бюстгальтер.

Я научилась вставлять тампон по видеоуроку на YouTube, но до сих пор не знаю, как заплести волосы в косу.

Рядом со мной раздается шорох, и я приоткрываю веки, чтобы увидеть, как Кэти сползает со скамейки и останавливается рядом с моим шкафчиком. Она смотрит на меня со смущенной улыбкой.

— Не обращай на нее внимания, у нее месячные.

Я закатываю глаза и подхожу к зеркалу над раковиной, чтобы подкрасить консилером едва заметную рану на голове.

Стою я рядом с Анной, притворяясь, что не вижу, как ее взгляд скользит по моему телу в зеркале.

Она думает о том же, о чем и все остальные девушки. Я вижу это по их косым взглядам, но она единственная, кто так открыто говорит об этом. Я не похожа на них. Во мне нет шести футов роста, и у меня не тот тип телосложения, которого можно достичь, питаясь только зеленью и делая сотню скручиваний перед сном. Но мне на это наплевать, потому что мне нравится, как я выгляжу. Что ж, по крайней мере, я отношусь к этому беспристрастно. Беспокойство по поводу маленького жирового мешочка, который нависает над поясом моих трусиков, никогда не оплачивало мои счета. Зацикленность на том, что мои бедра трутся друг о друга, никогда не приносила мне выигрыша в Блэкджеке.

И осуждение тела других женщин никогда не делало мое чудесным образом идеальным.

— Пенелопа, не так ли?

Стиснув зубы, я перевожу взгляд на отражение Анны и киваю. По какой-то причине она ухмыляется и возвращается к нанесению макияжа.

Кожу жжет от тонко завуалированных оскорблений, и я сосредоточиваюсь на том, чтобы припудрить нос и удалить комочки туши. Легко изображать безразличие, пока разговор не становится еще более непристойным, а мои щеки не становятся пунцовыми.

— Как ты думаешь, почему он трахается только сзади? — размышляет цыпочка в лифчике и трусиках.

— Наверное, потому что ему нравится использовать волосы в качестве поводка, — отвечает Анна, отбрасывая собственные длинные локоны за плечи для пущего эффекта. — Я слышала, что он трахается грубо. Что так сексуально, учитывая, что он такой чертов джентльмен.

Глаза девушки в лифчике и трусиках встречаются с моими в зеркале.

— А как насчет тебя, новенькая? Что скажешь?

Я думаю, что благодарна слабому освещению и тональному крему с плотной текстурой. Я захлопываю пудреницу и выдерживаю ее взгляд.

— Думаю, я просто спрошу его лично.

— Что?

— Ага. Где находится его кабинет?

— Но…

— Где его кабинет? — повторяю я, спокойно.

Тишина простирается от шкафчиков до раковин. Смех Кэти прорывается сквозь нее.

— За капитанским мостиком.

— Спасибо, Кэти, — говорю я, подхожу к своему шкафчику, бросаю туда косметичку и захлопываю его с большей силой, чем нужно. Прежде чем выскочить, я бросаю на Анну испепеляющий взгляд. — Не волнуйся, я выясню, кого он предпочитает — блондинок, брюнеток или даже рыжих, — не дожидаясь ее ответа, я переключаю свой гнев на цыпочку в лифчике и трусиках. — А что ты хотела узнать? Получает ли он удовольствие от того, что дергает за волосы? Я спрошу от твоего имени, не волнуйся, — я притворяюсь, что задумчиво почесываю голову, не обращая внимания на то, как у нее отвисает челюсть. — О, а какой у тебя был другой вопрос? Любит ли он душить, верно?

— Я не говорила…

— Да, так оно и было. Душить и плевать в рот девушкам. Поняла. Я свяжусь с тобой. Покеда!

Я с энтузиазмом машу рукой через плечо и направляюсь к двери, не обращая внимания на раздавшееся сзади взволнованное: — Подожди!

Выйдя в коридор, я прислоняюсь к стене и делаю глубокий вдох. Господи, может быть, существует книга для чайников о том, как вести себя с дрянными девчонками на рабочем месте и при этом не быть уволенной?

Одно можно сказать наверняка: я не буду делить с этими девчонками пару Levi’s²⁸ в течение долгого лета.