Осуждённые грешники (ЛП)

Глава одиннадцатая

Когда я босиком пробираюсь по узким коридорам и поднимаюсь по винтовой лестнице, мне легко отбросить на задний план колкие комментарии моих новых коллег, ведь есть куда более насущная проблема, и она ждет меня в комнате за капитанским мостиком.

Зайдешь в мой кабинет, за десять минут до начала работы. Он не сказал «пожалуйста», что могло бы навести на мысль о том, что у меня проблемы, но, с другой стороны, за те несколько раз, когда я имела несчастье столкнуться с Рафаэлем Висконти, он все равно никогда не прибегал к любезностям.

Нервы вибрируют о стенки желудка, когда я робко стучу в дверь из красного дерева. Почти сразу же из-под нее доносится его глубокий, бархатистый голос.

— Входи.

Я сжимаю влажные от пота кулаки и напоминаю себе держать свой умничающий рот на замке и вхожу внутрь.

Рафаэль сидит на краю стола, уперев руки в бедра, и между его толстыми пальцами крутится фишка для покера. Его взгляд отрывается от пола, прочерчивает словно лазером путь вверх по моим ногам и груди, а затем сужается на моем лице.

Покерная фишка перестает вращаться.

— Это та форма, которую выдала тебе Лори?

Моё сердце замирает, и мне удается только кивнуть.

Его глаза снова опускаются вниз по моему телу, темнея с каждым квадратным дюймом. Почему у меня такое чувство, что он молча оценивает каждую мою черту по десятибалльной шкале? И почему мне кажется, что я набрала довольно низкий балл?

И почему я разочарована этим?

Его взгляд останавливается на моих бедрах, он натянуто улыбается, затем отталкивается от стола и бормочет что-то, чего я не улавливаю. Не могу сказать точно, но это звучало как Боже.

Мурашки пробегают у меня по шее, когда он проходит в дальний конец комнаты и встает спиной ко мне, лицом к большим французским дверям, обрамляющим угрюмое море. Он засовывает руки в карманы, широкие плечи напряжены.

Я чувствую, как смесь смущения и раздражения окрашивает мои щеки, потому что с каждой проходящей тяжелой секундой становится все более очевидным, о чем он думает.

Он нанимает людей определенного типажа, а я ему не подхожу. И теперь он задается вопросом, что, черт возьми, с этим делать, чтобы не попасть под дело о дискриминации.

Как раз перед тем, как желание послать его к черту пересиливает мое желание удержаться на этой работе, он оборачивается и застает меня врасплох гораздо более мягким выражением лица и командой из двух слов.

— Иди сюда.

Мой естественный инстинкт — нахмуриться и покачать головой, потому что мне все еще неловко за то, что я поддалась изгибу его пальца на свадьбе. Но в то же время в его тоне есть что-то настолько легкое и очаровательное, что это заставляет мое сердце забыть о следующем ударе.

Нелепо. Интересно, в этом ли его настоящая привлекательность? Не в его внешности или легком остроумии, а в том, что он обладает талантом отдавать грубые команды таким образом, что хочется следовать им, вместо того чтобы дать ему пощечину.

Иди сюда. Сядь мне на лицо. Стони мое имя громче, Пенелопа.

Мои ноги двигаются раньше, чем мой мозг соглашается с этим. Я останавливаюсь перед ним, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло, исходящее от его тела.

Я и не знала, что от кубика льда может исходить тепло.

Я замираю, когда он протягивает руку и нежно обхватывает мою челюсть. Моя голова по его воле перемещается вверх и влево, так что я смотрю прямо на луну, ярко сияющую на фоне беззвездного неба. Его рука большая и горячая, если не считать ледяного кольца, прижимающегося к моей скуле. Господи. Тепло разливается внизу моего живота, и, несмотря на мои попытки сохранить нейтральное выражение лица, я знаю, что он чувствует, как мой пульс учащается в горле, как мое дыхание становится все более интенсивным, когда оно скользит по тыльной стороне его ладони.

— Как твоя голова?

— Нормально, — огрызаюсь я в ответ, прежде чем высвободиться из его хватки. Он легко отпускает меня, лишь весело ухмыляясь. Я определенно была не в своем уме, когда думала, что хочу, чтобы он обращался со мной так же, как с другими женщинами. Мне не нравится эта его сторона. Черт возьми, он мне не нравится. Он заставляет меня чувствовать себя сбитой с толку и не в своей тарелке, как будто я вышла на улицу февральским утром и обнаружила, что на улице стоит изнуряющая жара.

— Присаживайся.

— Я бы предпочла постоять.

Делая вид, что не слышит меня, он тянется за листком бумаги на своем столе и изучает его.

— Пенелопа Прайс.

С тяжелым сердцем я понимаю, что он держит в руках мое потрепанное резюме. То самое, которое я набросала ранним утром под белыми огнями закусочной Дьявольской Ямы. Это паутина лжи, напечатанная на одной стороне листа А4, и мои пальцы дергаются, чтобы выхватить его из его рук.

Он делает несколько неторопливых шагов по комнате и наклоняет мое резюме к полоске лунного света, пробивающейся сквозь стекло.

Зеленые глаза сверкают, перебегая слева направо.

— Ты полгода проработала официанткой в казино Ураган в Атлантик-Сити?

В груди все сжимается, я киваю. Блять. Вписать в резюме казино, которое я спалила в Атлантик-Сити, казалось мне гениальной идеей в три часа ночи, когда я упивалась кофе и шоколадным тортом. Казино больше не существует, так что проверить факты некому. Это не самая большая ложь в моем резюме, но самая смелая. Формально я действительно провела там полгода, однако это было по другую сторону бара, пила тропические коктейли из кокосовой скорлупы и обманом выманивала у бизнесменов командировочные с помощью дурацких барных фокусов.

— Интересно, — размышляет Рафаэль, поглаживая челюсть. — Брат владельца — мой хороший друг. Расскажи, каково было работать под началом Томаса? Я слышал, он тот еще тиран.

Он смотрит на меня снизу вверх, в затененных глазах читается вызов. Несмотря на мою тревогу, во мне нарастает жгечее раздражение, потому что я знаю, что он пытается меня подловить.

— Я вижу не настолько хороший, потому что его зовут Мартин.

Прохладный серебряный кулон на моей шее обжигает влажную кожу. Почему я это знаю? Потому что он прорычал это мне в нос в боковом переулке казино, прежде чем ударить меня головой о кирпичную стену.

Рафаэль смотрит на меня с мрачным весельем, а затем возвращает свое внимание на ложь в его руке.

— Так и есть.

Он расхаживает по комнате, продолжая читать. Ненавижу то, насколько остро ощущаю каждый медленный, тяжелый шаг. Как я ощущаю каждый глухой удар, словно биение сердца под моей грудной клеткой. Секунды кажутся минутами, и когда напряжение становится невыносимым, мой отчаянный голос прорезает тишину.

— В чем дело? — выпаливаю я. — У меня уже неприятности?

Он натянуто улыбается и, пользуясь всем временем в этом чертовом мире, опускается в свое кожаное кресло и разворачивает его лицом ко мне. Благодаря лунному свету, падающему на его лицо, я с неудовольствием вижу, как он опускает взгляд на подол моего платья и проводит языком по зубам.

Конечно, неприятно. Но все же, будучи объектом его внимания, у меня слегка перехватывает дыхание.

— Пенелопа, мне кажется, мы начали не с той ноги, — он наклоняется вперед, упирает предплечья в бедра и смотрит на меня из-под полуприкрытых век. — Если ты собираешься работать на меня, то наши отношения должны быть более… — он прикусывает нижнюю губу и снова скользит взглядом по моим бедрам. — Профессиональными.

Я чувствую, что краснею от того, как он обводит пухлыми губами слово профессиональными. Оно содержит намек, как будто мы тайно трахались в течение трех месяцев. Чего, конечно, никогда не случилось бы и за миллион лет. Отчасти потому, что я предпочла бы воткнуть себе в глаз спицу, а с другой стороны потому, что уверена, что Рафаэль с радостью раздобыл бы для меня самую острую из возможных.

К тому же, если этот слух правдив, и он трахает девушек только один раз…

Я отбрасываю эту мысль прочь с затаенной дрожью.

— Я не понимаю.

— Что ж, боюсь, у тебя сложилось неправильное впечатление обо мне.

— И какое же?

— Что я не джентльмен.

Я фыркаю, громко и с недоверием. Это проносится по темному кабинету и приземляется на безупречное покерное выражение Рафаэля. Это лицо с четкими линиями и густыми ресницами, и если бы я увидела его за бархатным столом, то не могу с уверенностью сказать, что не сбросила бы карты, даже если бы у меня был Флеш-Рояль.

— Ты не джентльмен.

В его глазах вспыхивает крошечный огонек веселья.

— Нет?

— У тебя две яхты.

— У королевы Англии их восемьдесят три.

Я щурю глаза.

— Ты — Висконти.

— Как и Нико, и, похоже, он тебе очень нравится.

— Ты носишь пистолет!

Он проводит двумя пальцами по нижней губе, безуспешно пытаясь скрыть ухмылку.

— Пистолет ненастоящий, Пенелопа.

— Я тебе верю, как своей заднице.

— А у тебя и с ней проблемы?

Наши взгляды встречаются. В моем горит раздражение, в его кипит удовлетворение. Я вырываюсь из его магнитной ловушки. Может быть, это и повышает температуру моей крови, но будь я проклята, если меня будет так же легко одурачить, как девушек в раздевалке внизу. Вместо этого я смотрю на золотую дверную ручку, жалея, что не могу открыть ее силой разума.

— Пенелопа.

Я сжимаю зубы от того, как он произносит мое имя, словно оно лежит на шелковой чертовой подушке. Ненавижу ощущение, словно кашемир, прижимается к моим ушам, но при этом он потрескивает и искрится, как электрический ток между моими бедрами.

Я бы скорее выцарапала себе глаза, чем вернула их ему, но я все равно это делаю. Изучая мое лицо, он вытягивает руки в стороны. Сначала ладонями вниз, затем медленным, чувственным движением запястий они разворачиваются к потолку.

Гладкие, загорелые. Толстые, длинные пальцы и кольцо, которое стоит больше, чем моя гребаная душа. Конечно, мне противно, как он произносит мое имя, но еще больше я ненавижу вид его рук. Господи. Дыхание сбивается, и, несмотря на то, что я знаю, что это не так, в голове проносится мысль о пальцах Рафаэля, перебирающих мои пряди. Это отвратительно, но мне любопытно узнать, правдивы ли слухи о том, что он дергает за волосы, когда трахается. Я без проблем могу представить себе часть с вином и ужином — я уверена, что он может включить очарование, словно кран, чтобы помыть руки, но он выглядит слишком изысканным, чтобы трахаться так грубо.

— Ты видишь кровь на этих руках, Пенелопа? — я хмурюсь в ответ. Когда он выжидающе приподнимает бровь, я заставляю себя слегка покачать головой. — Ты никогда не увидишь кровь на этих руках. Знаешь почему? Потому что я джентльмен.

По-видимому, удовлетворенный, он откидывается на спинку кресла и складывает пальцы домиком под подбородком.

— Начнём с чистого листа?

Его самодовольство окутывает мою кожу, как лихорадка, и мне хочется окунуться в ледяную воду, чтобы избавиться от него. В этот момент я готова сказать что угодно, сделать что угодно, лишь бы уйти.

— Отлично, начнём с чистого листа. Замнем всё. Точка невозврата, что угодно, — огрызаюсь я.

Я двигаюсь, чтобы обойти стол, но когда прохожу мимо Рафаэля, его рука вытягивается и хватает меня за запястье.

Господи. Чувствуя, как вся кровь отхлынула от моей головы, я смотрю вниз, на то место, где он меня держит. Его хватка не такая крепкая, как на свадьбе, но она производит тот же эффект приковывания меня к месту. Она твердая. Надежная. Конечно, я могла бы вывернуться, встряхнув рукой, но когда его большой палец слегка касается пульса на внутренней стороне моего запястья и заставляет мое зрение затуманиться, я почему-то знаю, что не сделаю этого.

Теперь в его голосе слышатся резкие нотки, когда он касается моей влажной кожи.

— Если я джентльмен, то мне нужно, чтобы ты была леди.

Я моргаю.

— В смысле?

— Это значит, что больше никаких краденых платьев и дурацких викторин.

Его пристальный взгляд прожигает дыру в моей щеке, и комок в горле сгущается.

— Тогда лучше плати мне больше.

Что ж, клятва нарушена. По крайней мере, я держала язык за зубами дольше, чем обычно, я полагаю. Моя наглость напоминает мне, что я даже не знаю, какая у меня зарплата: насколько я знаю, мне могли бы платить Reese's Pieces²⁹ и чем-то на вынос.

Его хватка усиливается, подтверждая то, что я уже знала. Последние пять минут он был в образе Рафаэля, которого он хочет, чтобы люди видели. Это спокойное, невозмутимое поведение — всего лишь видимость, и он так же хорошо умеет поддерживать его рядом со мной, как я держу рот на замке рядом с ним.

— Не каждый мужчина, проходящий по этой яхте, будет таким же милым, как я, Пенелопа.

— Таким же милым, как ты? Ты что, забыл, как набросился на меня с молотком?

— Могло быть и хуже.

— Да?

— Ммм, — растягивает он, его взгляд вспыхивает чернотой. — Я мог бы ударить им по твоей гребаной голове.

Затаив дыхание от неожиданной ядовитости в его тоне, мне требуется на полсекунды больше, чем обычно, чтобы восстановить самообладание. Когда я это делаю, я вырываю свое запястье из его хватки и хватаюсь за грудь, надувшись, как будто я очень обижена его внезапным придурковатым поведением.

— Ой. Ты такой большой и страшный, что, кажется, я только что немного обмочила свои трусики.

— Ты их тоже украла?

— Наверное, нам лучше не говорить о моих трусиках — не хотелось бы, чтобы у тебя встал посреди рабочего дня.

Его взгляд сужается, но забава смягчает его края.

— Ты говоришь много глупостей для девушки, которой нужна работа.

Я колеблюсь. Несмотря на зарождающуюся в животе ярость, здравый смысл подсказывает мне, что я должна заткнуться на хрен. В конце концов, он все еще мой босс, и хотя меня это не устраивает, мне действительно нужны деньги.

Отлично.

Я выпрямляю спину, улыбаюсь ему послушной улыбкой и делаю вид, что триумф, скрывающийся за его выражением лица, меня не бесит.

— Ты прав, — говорю я так ласково, как только могу. — Простите мою дерзость, джентльмен. Я приму ваше предложение начать всё с чистого листа, начиная прямо сейчас.

Я мельком замечаю легкую ухмылку на его губах, прежде чем поворачиваюсь к двери. Дойдя я поворачиваю ручку, когда его тихие, тягучие слова струятся по моим нервным окончаниям. Он бормочет тихо, но я слышу их так, словно он выкрикивает это в мегафон.

— Спорим, ты не продержишься и ночи.

Мои плечи вздрагивают, и знакомый трепет пробегает по спине.

— Ставлю двадцать баксов, что продержусь.

— Ставлю пятьдесят.

Я провожу языком по зубам, горячее, горькое раздражение нарастает внутри меня.

— Да, сэр.

Соблазн свободы и оранжевое сияние захлестывают меня, когда я открываю дверь на мостик.

— Пенелопа.

Мои веки с трепетом закрываются. Так близко.

— Да, босс.