Осуждённые грешники (ЛП)

Пролог

Пламя Зиппо оживает, согревая мой подбородок, в то время как я закуриваю очередную сигарету. Я курю только тогда, когда прокрастинирую.

Это моя третья сигарета за последние пять минут.

Я вдыхаю, мои легкие чернеют от химических веществ, названия которых я не могу произнести. На выдохе я откидываю голову к стене и смотрю, как дым растворяется в ночном небе.

Похуй.

Всё равно мы все умрем.

На другой стороне улицы скрипит фургон, затем дверь распахивается, отбрасывая оранжевое свечение на булыжную мостовую. Мои глаза скользят к нему и встречаются с пристальным взглядом разъяренной цыганки.

— Ты планируешь стоять там всю ночь? — она скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку. — Ты отпугиваешь клиентов.

Последнее, что я должен делать сегодня, это улыбаться. Ты не должен улыбаться в день похорон обоих своих родителей, потому что нет ничего смешного в том, чтобы смотреть, как твою маму засыпают землей.

Но я не могу удержаться от улыбки, скривившей мои губы.

— Я бы поставил всё свое инвестиционное портфолио на то, что моя мать была твоим единственным клиентом со времен Великой Депрессии.

Нахмурившись, она открывает рот, чтобы огрызнуться в ответ, но затем останавливается и обводит взглядом пустую улицу.

— Кстати, где твоя мать?

Моё веселье превращается в горький смех, подпитываемый иронией. Я бросаю сигарету и растираю её ботинком о булыжную мостовую.

— Твой хрустальный шар нуждается в полировке? Она под землей на глубине полутора метров, дорогая.

Я отталкиваюсь от стены и сокращаю расстояние между нами, поднимаясь по шатким ступенькам к её фургону по две за раз и останавливаясь всего в нескольких сантиметрах от неё. Она плотнее закутывается в шаль, её настороженный взгляд встречается с моим.

— Ты пил.

— Правда? Возможно, я ошибался насчет того, что ты шарлатанка.

— Не нужно быть экстрасенсом, чтобы это определить, — огрызается она, делая шаг назад в фургон и слегка качая головой. — Я чувствую это в твоем дыхании. Если ты здесь для предсказания, то я не гадаю для пьяных. Из-за алкоголя трудно увидеть судьбу.

Я вытаскиваю зажим для денег, вытаскиваю несколько банкнот и бросаю их к её ногам.

— Но ты же видишь деньги, не так ли?

Её глаза сужаются. Я пользуюсь её молчанием и протискиваюсь мимо неё, по дороге подтягиваю брюки от костюма и опускаюсь на низкий табурет перед столом.

У меня вырывается ещё один смешок, на этот раз ещё более горький, чем предыдущий. Из всех мест, где я должен быть сегодня вечером, цыганский фургон в грязной части Вегаса не входит в их число. Я насмехаюсь над гирляндами и свечами, потому что они не делают ничего, чтобы скрыть убогость этого места. Потрепанные покрывала и подушки с выцветшими принтами, стопки расслоившихся по уголкам карт, собирающих пыль.

Позади себя я слышу, как длинные ногти скребут по половице, пока цыганка забирает мои деньги. Она опускается на скамейку напротив меня, её старые кости хрустят.

— Мне жаль слышать о твоей матери, — она берет колоду карт и делит её на две части. — Но я гадаю на картах, а не являюсь медиумом.

— Я не говорю по-мошеннически.

Её ноздри раздуваются.

— Это значит, что я предсказываю судьбу с помощью игральных карт. Я не вступаю в контакт с мертвыми.

— Хорошо, что я здесь не для того, чтобы вести светскую беседу с призраком моей матери.

Её глаза смотрят на меня, сначала с удивлением, затем они темнеют до более зловещего оттенка.

— Итак, ты всё-таки здесь для предсказания. Когда ты пришел сюда со своей матерью три недели назад, я предложила тебе погадать, а взамен ты пригрозил сжечь мой фургон вместе со мной внутри, — она наклоняет голову, бросая подозрительный взгляд на меня. — Но теперь ты передумал.

Полагаю, что так.

Мама была одержима судьбой. Всю свою жизнь она провела, опираясь на то, что говорил ей расклад Таро или встряхивание шара-восьмёрки. Это поглотило её. Она даже не могла пойти в Starbucks, не попытавшись разобраться в гуще на дне своего бумажного стаканчика.

Я откровенный скептик, что иронично, учитывая, что я владелец казино. Но любой здравомыслящий бизнесмен в любой отрасли знает, что полагаться на удачу для достижения успеха — всё равно, что закрывать глаза, стоять на ветру и надеяться, что он подует в правильном направлении.

Есть мастерство, и есть вероятность. Вот и всё. Удача не для оптимистов, она для ленивых и отчаявшихся.

Моя мама была исключением, она не попадала ни в одну из этих категорий. У неё была надежда в сердце и деньги в кармане, что делало её ходячей, говорящей зарплатой для шарлатанов, подобных этой.

Гадалки, экстрасенсы, медиумы: все они мошенники. И нет ничего, что я ненавижу больше в этом мире, чем лжецов.

И все же…

Я проглатываю ком в горле и потираю челюсть.

И все же, эта старая цыганка, сидящая передо мной, знала, что моя мама умрёт.

— Ты знала.

Она медленно собирает разложенные веером карты и складывает их в аккуратную стопку.

— Твоя мама вытянула дуэт смерти.

Эта гребаная фраза. Когда я впервые услышал её, я недоверчиво рассмеялся. Теперь я не нахожу её такой смешной.

Менее месяца назад мама появилась в моём пентхаусе с дорожной сумкой и искрой в глазах. Она подарила мне часы, в честь открытия моего первого казино «Lucky Cat». Но вскоре стало ясно, что поддержка моего начинающего бизнеса была не единственной причиной её визита в Город Грехов.

— Есть кое-кто, кого я хотела бы увидеть, — застенчиво сказала она, сидя в моем тусклом баре казино и побелевшими костяшками пальцев потягивая мартини. — Гадалку, которая живёт неподалеку от Фримонт-стрит.

Я закатил глаза, но она настояла. Она лучшая. Никто на Тихоокеанском северо-западе не гадает на игральных картах. Давай, Рафи, когда ещё в Вегасе…

Я стоял в дверном проеме фургона во время всего гадания, засунув кулаки в карманы, чтобы убедиться, что её не обманут на больше, чем она согласилась.

Сначала она вытащила Семерку Червей. Предательство любимого человека.

Затем Валет Бубен. Вестник плохих новостей.

Наконец, цыганка перевернула Туза Пик.

Фургон погрузился в тишину. В конце концов, моя мама провела ладонями по юбке и сказала: — Ну, что ж.

Сейчас я хватаюсь за край стола и бросаю на цыганку обжигающий взгляд.

— Дуэт Смерти, — я повторяю. — Ты серьезно говоришь мне, что каждый, кто вытягивает Бубнового Валета, за которым следует Туз Пик, внезапно умирает?

Она пожимает плечом.

— Это редкая комбинация.

— Не такая уж редкая. Вероятность того, что ты вытянешь обе карты последовательно из одной колоды, не заменяя их, составляет один к двум тысячам шестистам пятидесяти двум.

— Молодец, ты выполнил домашнее задание.

— Нет, я посчитал, — я опускаю руку в карман и провожу пальцами по игральным костям. — Это статистика. Закон вероятности.

— Не все в этом мире можно объяснить разумом или логикой, — в её тоне есть самодовольство, которое заставляет меня желать её смерти. — Но ты начинаешь понимать это, не так ли? Иначе тебя бы здесь не было.

Я провожу языком по своим зубам. Перевожу взгляд на пыльные балки, подпирающие крышу фургона. Шансы на то, что моя мама вытянула предполагаемый Дуэт Смерти, были невелики, но ряд событий, произошедших через месяц после этого, практически невозможно оценить со статистической вероятностью.

Мама умерла от сердечного приступа, несмотря на то, что у неё было всё в порядке со здоровьем. Затем, менее чем через неделю, мой отец умер от внезапного кровоизлияния в мозг.

Я издаю смех недоверия. Неделя. Семь гребаных дней, это всё, что потребовалось, чтобы уничтожить половину моей семьи. Семь дней на то, чтобы выбить почву у меня из-под ног.

Сегодня именно Анджело своим внезапным заявлением оторвал последний квадратный дюйм упомянутой почвы.

Я не вернусь в Дьявольскую Яму.

Мы стояли на краю обрыва, в метре от недавно похороненных тел родителей, когда он сказал нам это. Это была не столько сенсация, сколько ядовитый шепот, он пробормотал эти слова так тихо, что я подумал, что ветер играет с моими ушами.

Но, взглянув в его темные глаза, я увидел волнение и железную решимость.

Наверное, я лжец. Я верю в судьбу в некотором роде. Как и у каждого человека мафии, мой жизненный путь был намечен для меня со дня моего рождения. Мой отец был Капо Дьявольской Ямы, и было само собой разумеющимся, что после его смерти титул перейдет к Анджело, моему старшему брату. Было также само собой разумеющимся, что я стану его младшим боссом, а Габ, наш младший брат, его консильери.

За семь дней я усвоил тяжелый урок. Потому что сейчас Анджело на полпути через Атлантику, Габ черт знает где, а я остался стоять в конце своего так называемого пути, один, гадая, куда привела меня дорога.

Коза Ностра — моя жизнь, и я провел большую часть своих двадцати пяти лет, готовясь к роли младшего босса.

Стажировки в Goldman Sachs и JP Morgan. Степень магистра Гарвардской школы бизнеса. Черт возьми, единственная причина, по которой я купил казино в Вегасе, заключалась в том, чтобы изучить всё, прежде чем я построю своё наследие дома.

Дом. Блять. Я всегда думал, что дом там, где моя семья, но теперь я не уверен. Я знаю, что всегда могу вернуться на побережье. Дядя Альберто взял бы меня на должность Капореджиме в Дьявольскую Бухту, или, если я бы захотел сохранить свои руки чистыми, он дал бы мне место в совете директоров в компании по производству виски в Дьявольской Лощине.

Но быть лакеем не в моей крови. Я рожден, чтобы строить империю, а не укладывать кирпичи для кого-то другого.

— Сдавай карты.

Мой голос звучит более уверенно, нежели то, что я чувствую внутри. Взгляд цыганки задерживается на мне, затем она берет колоду, тасует её и кладет две знакомые карты на стол между нами.

В прошлый раз она довела мою маму до слез, и я жаждал крови. Я сказал ей подождать снаружи, а затем захлопнул дверь кончиком туфли. Как только пламя моей Зиппо ожило, цыганка подняла руки и сказала: — Подожди. Твои карты продолжают кричать на меня.

Я прорычал что-то о том, что она шарлатанка и что ей не сойдет с рук обман двух Висконти, особенно в один гребаный день.

Но сегодня все по-другому. Сейчас я сижу на том же стуле, на котором меньше месяца назад сидела моя мама, и беспокойство бурлит у меня под кожей. Моя рука сжимает не зажигалку, а кости, и я сжимаю их так сильно, что они вот-вот станут одним целым с моей ладонью.

— Как я пыталась сказать в прошлый раз, твои карты ещё не сданы. Твоя судьба не предрешена.

Она тяжело дышит и потирает виски.

— Да, это определенно твои карты. Они кричат на меня ещё громче, чем в прошлый раз. Я едва слышу свои мысли.

Саркастическая реплика вертится у меня на языке, но я прикусываю свой язык. Вместо этого я смотрю на две старшие карты передо мной.

Король Бубен и Король Червей.

— Объясни это так, чтобы мне не захотелось пробить кулаком стену, — говорю я так спокойно, как только могу. Когда она начинает говорить, я поднимаю руку, чтобы заставить её замолчать. — И только потому, что я слушаю, не значит, что я верю дерьму, исходящему из твоего рта.

Она выпрямляет спину.

— В предпочитаемой мной форме чтения карт, — осторожно говорит она, — мы верим, что каждой душе назначается карта задолго до того, как она попадает на эту землю. Это называется «Зов карты». Карты часто расплывчаты, каждая масть и значение представляют более широкий смысл или цель чьей-либо жизни. Например… — она тянется к колоде, снимает верхнюю карту и показывает её мне. Десятка Треф. — Если душа призвала Десятку Треф, её обычно тянет путешествовать. Возможно, им суждено работать за границей или найти любовь в дальнем уголке мира, — она кладет карту обратно в колоду и натянуто улыбается мне. — Видишь, всё это расплывчато. Но старшие карты… — она делает широкий жест в сторону двух карт между нами, прежде чем продолжить, — …гораздо более конкретны. Они являются прямым отражением того, кем станет человек.

Нетерпение грызет меня. Возможно, я пропустил поминки своих родителей, чтобы быть здесь, но это ещё не значит, что я поменял свои взгляды на происходящее.

— Почему у меня две карты?

— Потому что судьба не могла решить, какую карту тебе выбрать. Это бывает очень редко.

— Так же редко, как то, что моей маме выпал Дуэт Смерти?

— Гораздо реже, — невозмутимо отвечает она. Либо она не уловила моего сарказма, либо решила проигнорировать его. — Я никогда не видела такого в своей жизни.

— Мм, — ворчу я, потирая рот. — Итак, я выбираю свою судьбу, — мой взгляд устремляется к ней. — Если, конечно же, веришь в это дерьмо.

Она кивает.

— Конечно же.

— А если я не выберу?

Она пожимает плечами, но искра в её глазах противоречит её беззаботности.

— Судьба сделает выбор за тебя в свое время, — она наклоняется, вздыхая, настаивая: — Но разве ты не предпочел бы знать? Разве ты не предпочел бы контролировать свою собственную судьбу?

Мне и правда нравится контролировать ситуацию. Моя жизнь расписана, я человек рутины. У меня есть костюм на каждый день недели, и мой календарь расписан по минутам.

У меня сводит челюсть. Как же, блять, жарко в этом фургоне. Деревянные стены стонут от порывов ветра, и двигатель суперкара ревет со стороны далекого шоссе.

Я быстро прихожу в себя.

— Король Бубен, или Король Червей. Мне суждено стать бизнесменом или возлюбленным.

— Так ты все-таки слушал в прошлый раз, — говорит она с ухмылкой. Один мой обжигающий взгляд мгновенно стирает это с её увядших губ. — Но да. Власть и деньги, или любовь и семья. Всё предельно просто.

Я снова сжимаю пальцами кости в кармане.

— Но никогда вместе.

— Никогда вместе.

Я сглатываю.

— И всё, что я должен сделать…

— Прикоснуться к карте, чтобы решить свою судьбу.

Я вытаскиваю руку из кармана, и цыганка набирает полную грудь воздуха, звук, который скрежещет у меня по спине, как наждачная бумага. В прошлый раз, когда я был здесь, мой указательный палец был в миллиметре от касания Короля Бубен. Идея, что я мог бы гарантировать свой успех в качестве бизнесмена, была, очевидно, чушью собачьей, но я рассматривал это по той же причине, по которой атеисты произносят молитву за мгновение до смерти.

На всякий случай.

Но в последнюю секунду я остановил себя. Что-то шевельнулось у меня под грудной клеткой, и мне это не понравилось. Правда в том, что я внезапно подумал о своих родителях и о том, что у них было.

Настоящая любовь. Неумолимая, оживленная любовь. Такая, которая отвлекает вас от вашего гребаного обеда. В Коза Ностре настоящая любовь встречается реже, чем любой предполагаемый Дуэт Смерти или что-то ещё. На самом деле, мои родители были единственными людьми, которых я знал, близко подошедшим к этому. Есть старая пословица, что мужчина мафии женится только по трем причинам: бизнес, политика или предотвращение войны. Точно так же, как я знал, что мне суждено стать младшим боссом, я знал, что женюсь на женщине по практичным причинам.

Но когда я в прошлый раз посмотрел на две карты, в глубине моего сознания раздался назойливый голос. Было бы неплохо, не так ли? Смотреть на женщину так же, как мой отец смотрел на мою маму?

Но это было тогда, сейчас всё по-другому. Теперь есть другой голос, который громче, тот, который кричит к черту настоящую любовь. Теперь мои родители находятся на глубине двух метров под землей, и им нечем показать свою любовь, кроме дурацкой цитаты, выгравированной на совместном надгробии.

Теперь моё будущее не так однозначно, и всё, что я думал, что у меня будет, ускользает из-под контроля, благодаря моему брату-идиоту.

Я теряю контроль.

Я прочищаю горло, чувствуя, как пристальный взгляд цыганки устремлён на меня. Да пошло всё это. Я первый, кто признает, что впадаю в отчаяние, и поддаться этому дурацкому дерьму, хотя бы раз, не повредит. Я вытягиваю пальцы, сжимаю челюсть и касаюсь Короля Бубен.

Земля не дрожит. Фейерверки не взрываются в небе над нами. Ничего не происходит, кроме мерцания свечей и стона фургона.

Я поправляю галстук.

— Это всё? Или мне нужно принести кровавую жертву?

Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Это всё.

Сдерживая смех, я поднимаюсь на ноги, вытягиваясь во весь рост и отбрасывая тень на цыганку.

— От тебя одни неприятности, дорогая. Ты знаешь это? — я растягиваю слова, выуживаю ещё несколько купюр и бросаю их на стол. — Надеюсь, ты получишь то, чего заслуживаешь.

Настала её очередь смеяться.

— Ты ещё поблагодаришь меня, когда весь Лас-Вегас будет у твоих ног.

На ум приходит моё грязное казино с протекающей крышей и проблемой с тараканами.

— Если Вегас когда-нибудь будет у моих ног, ты будешь уничтожена вместе с остальными крысами.

Я поворачиваюсь к двери.

— Подожди, — говорит она. Я сжимаю челюсть, моя рука нависает над дверной ручкой. — Есть кое-что ещё.

Мои плечи напрягаются, и я не могу остановить свои руки, сжимающиеся в кулаки. Не в моем характере бить женщину, но, боже, она делает перспективу соблазнительной.

— Мне неинтересно.

— Тебе неинтересно узнать, какая у тебя карта гибели?

Я с шипением выдыхаю воздух через ноздри.

— Вы, шарлатаны, знаете толк в том, как заинтриговать, не так ли?

— Точно так же, как у каждого действия есть реакция, у каждой карты судьбы есть карта гибели. Ты знаком с…

— Прекрати. Говорить, — у меня пересохло в горле и зудит в груди. Ничего, что холодный крепкий напиток не сможет исправить. — Просто скажи мне карту.

Проходит секунда. Затем позади меня раздается глухой удар, от которого волосы у меня на затылке встают дыбом. Я владею казино уже почти год, и я бы узнал звук игральной карты, падающей на стол во сне.

В четырех тесных стенах вагона повисает жаркая и тяжелая тишина. С усмешкой я поворачиваю шею и бросаю взгляд на стол позади меня. В центре находится одинокая карта, мерцающие свечи отбрасывают неустойчивый свет на её глянцевую поверхность.

Королева Червей.

— Рыжеволосая леди, — тихо говорит цыганка. — Приносит удачу большинству, неудачу немногим избранным. А для тебя? — она издает низкий свист, — Королева Червей разрушительна. Ты мог бы добиться всего успеха в мире, но она поставит тебя на колени.

Я сжимаю челюсть, но ничего не говорю. Не говоря ни слова, я рывком открываю дверь и пинком захлопываю её за собой, стоя на шатких ступеньках, и вдыхаю полные легкие мягкого октябрьского воздуха.

Что теперь?

Для начала закурю. Затем найду захудалый бар на захудалой улице, где никто не знает имени Висконти, и выпью стаканчик за своих родителей. Я опускаю руку в карман и сжимаю пальцами зажигалку.

Внезапно что-то хрустит и лопается в моей груди. Оно пузырится у меня под ребрами и мягко шипит под кожей.

Я провожу костяшками пальцев по челюсти и качаю головой, забавляясь собственными ядовитыми мыслями.

Нет. Это не я.

Когда я поклялся сжечь фургон цыганки в прошлом месяце, это была пустая угроза.

Тем не менее, с щелчком моего запястья пламя Зиппо танцует в темноте, дразня меня возможностью. Взрывная месть — это удел Анджело, но Габ, ну, он доказательство того, что тихони часто бывают лютыми психопатами. Любой из них сжег бы этот фургон, не задумываясь, но мама всегда говорила, что из нас троих я был джентльменом. У твоих братьев железные кулаки, Рафи, но у тебя красноречивый язык и голос разума.

Когда я убираю зажигалку обратно в карман, кончики моих пальцев касаются игральных костей, и еще одна мрачная мысль просачивается в мой мозг.

Поскольку старая ведьма так много может сказать о судьбе, я позволю своим костям решить её судьбу. Я достаю их из кармана, хорошенько встряхиваю и бросаю к своим ногам.

Они прокатываются менее чем на полметра, затем лениво останавливаются. Я всматриваюсь и смеюсь.

Счастливое число семь.

— Да будет так, — бормочу я себе под нос, ослабляя галстук на шее, затем снимаю его и продеваю в дверные ручки, образуя тугой узел.

Я подношу свой Зиппо к кончику и поджигаю его.

В любом случае, мне никогда не нравилось носить галстуки.