Осуждённые грешники (ЛП)

Глава восемнадцатая

Бенни стоит на тендере яхты, раскинув руки и расставив ноги на ширину плеч. Незажженная сигарета свисает с его губ, и его взгляд почти достаточно горяч, чтобы согреть этот ледяной декабрьский день на море.

— Cazzo³⁷, — рычит он, когда Гриффин проводит мускулистой рукой по внутреннему шву брюк. — Если ты хотел потрогать мой член, все, что тебе нужно было сделать, это попросить.

— Сначала мне пришлось бы его найти, — ворчит Грифф в ответ.

Веселье слетает с моих губ облачком пара, отчего Бенни только еще больше хмурится.

— Ты мне не доверяешь, cugino³⁸?

— Это стандартный протокол, Бен.

— Хочешь, чтобы я дальше присел и откашлялся³⁹?

Я ухмыляюсь.

— Зависит от ситуации. Есть там что-нибудь, о чем мне следует знать?

Гриффин коротко кивает мне и отступает назад, пропуская моего кузена на яхту. Я втаскиваю его на платформу одной рукой, а другой хлопаю по спине.

Он разглаживает перед рубашки и потирает шею.

— Давно не видел тебя на суше. Ты живешь на борту?

Я киваю.

— Это немного роскошнее, чем любой отель в Яме, тебе не кажется? Кроме того, это означает, что ты не можешь заявиться без предупреждения, как обычно, со своими шлюхами и виски.

Он смеется.

— К сожалению, единственное, что я принес сегодня — это плохие новости.

Мое сердце опускается на три дюйма в груди. Конечно, с этим он и явился. Похоже, что в наши дни все новости — плохие. Каждый раз, когда я отвечаю на телефон или открываю электронное письмо, рушится еще один кирпичик моей империи.

Бенни неторопливо заходит в комнату отдыха, достает из-за стойки бутылку Клуб контрабандистов и исчезает, спускаясь по винтовой лестнице. Я нахожу его в корабельной столовой, он шарит забинтованной рукой по коробкам с пиццей и сэндвичам, разложенными для моих людей.

— Ты не можешь сказать мне, что у тебя плохие новости, а потом начать набивать рот, — сухо говорю я, приглашая его за угловой столик с диванами.

Вгрызаясь в кусок пиццы, он подходит и кладет передо мной тонкую папку из плотной бумаги. Я открываю ее и с осторожностью пробегаю глазами список знакомых имен. Половина из них вычеркнута резким росчерком авторучки.

— Что это?

— Это список ВИП гостей для покерного вечера в четверг, — он ногой выдвигает стул и плюхается на него. — Десять наших лучших игроков отказались от участия.

Бенни, Тор и я уже много лет проводим совместный вечер покера в Лощине в последний четверг каждого месяца. Это партнерство, которое всегда работало без сбоев. Тор привозит крупных игроков из Бухты, я — из Вегаса, а Бенни — все, что только могут пожелать миллиардеры со слишком большими деньгами и недостаточной моралью. С тех пор как Тор исчез с лица планеты — я до сих пор ничего не слышал об этом ублюдке — мы с Бенни впервые за целую вечность решили действовать в одиночку.

Мои зубы скрежещут, но я сохраняю безразличное выражение лица.

— Дай-ка угадаю, они все подхватили этот мерзкий грипп.

Он ухмыляется моему сарказму.

— Ты не так уж далек от истины, cugino. Данте всегда был гребаным микробом.

Мой взгляд отрывается от списка, чтобы встретиться с его.

— Что он сделал?

— Судя по всему, он устраивает вечер покера, чтобы посоревноваться с нашим в Бухте. В ту же ночь, в то же время. Обзвонил всех наших крупных игроков и предложил им бай-ины⁴⁰ за полцены и двойной выигрыш, — он откидывается на спинку стула, наблюдая за моей реакцией поверх куска пиццы.

Я слегка качаю головой.

— Ни один из этих людей не согласился бы на это.

Я могу сказать это с полной уверенностью. Наши клиенты приходят на наши покерные вечера не ради дешевых бай-инов, а потому что там есть я. Эти люди прилетают со всего мира, чтобы иметь возможность посидеть со мной за одним бархатным столом. Большую часть вечера я провожу, подписывая фишки, а не разыгрывая их.

— Ты совершенно прав. Очевидно, что никто из них также не пойдет на вечер покера Данте. Но то, что он обзванивает всех и умоляет изменить свои планы, говорит о том, что в семье Висконти наметился разлад. Похоже, все хотят держаться подальше на случай, чтобы не оказаться в центре событий.

Я стучу пальцем по ямочке на подбородке, глядя на огни уличного освещения над головой Бенни.

— Где он проводит вечер покера?

— Portafortuna. Это его новое заведение на северном мысу.

— Мы всегда могли бы взорвать его.

Это не более чем размышление, вылетевшее из моих уст прежде, чем я успеваю придать ему вес.

Бенни тихо присвистывает.

— Dio mio⁴¹. С кем я разговариваю, с Рафом или Габом? Черт, я удивлен, что ты еще не отправился в Бухту и не заставил Порочного и Данте подписать мирный договор, просто чтобы сгладить ситуацию.

— Это немного серьезнее, чем пьяная ссора в «Виски под Скалами», Бен.

— Мм. В любом случае, ты бы не попал в Бухту, даже если бы захотел. Мои глаза и уши говорят мне, что Данте установил на границах охрану в стиле аэропортов. Полный обыск, проверка сумок и все такое.

Я оборачиваюсь на звук рвотных позывов Бенни. Он вытаскивает что-то изо рта забинтованными пальцами и бросает на стол.

— Это что, кусок гребаного ананаса? — восклицает он, с отвращением глядя на желтый комок. — На пицце, блять?

Я ухмыляюсь в тыльную сторону ладони.

— Она была куплена не для твоего употребления, толстяк.

У Бенни звонит телефон, и он, перепрыгивая через две ступеньки, поднимается по лестнице, чтобы ответить на звонок.

Пенелопа в очередной раз доказывает извечную пословицу: вспомнишь дьявола, он появится. Через дверь, расположенную по другую сторону гостиного уголка, я вижу, как она неторопливо заходит на кухню и медленно останавливается, подходя к раковинам. Ее взгляд устремлен на гору грязной посуды.

— Это все со вчерашнего вечера?

Шеф-повар Марко подходит и бросает ей фартук.

— Да. Обычно это делается после смены.

— Так почему же она все еще здесь?

Он пожимает плечами. Вытряхивает сигарету из пачки и засовывает ее в уголок рта.

— Приказ босса.

Она запускает пальцы в свой конский хвост.

— Сукин сын, — ворчит она.

Я опираюсь локтями на стол, теплое удовлетворение наполняет меня.

— Я убивал мужчин за то, что они говорили более приятные вещи о моей маме, Пенелопа.

Ее плечи сжимаются, а взгляд блуждает вокруг, чтобы найти мой. Удивление от того, что она видит меня в полумраке соседней комнаты, перерастает в ненависть, которая затем кристаллизуется в нечто более озорное.

Все еще не сводя с меня глаз, она открывает кран с горячей водой, выливает жидкость для мытья посуды в раковину и сгибает локти, делая вид, что закатывает воображаемые рукава. Мой взгляд падает на часы, скользящие по ее предплечью — мои чертовы часы, — и мое настроение портится.

— Уверена, она была настоящей куколкой, — сладко говорит она, прежде чем погрузить руки в мыльную воду.

Прислонившись спиной к кабинке, я прячу свое веселье за костяшками пальцев. Я настоял на том, чтобы Лори поручила Пенелопе работу в подсобном помещении под предлогом того, что все новички должны изучить работу каждого отдела, но на самом деле это потому, что новая, более благопристойная униформа поступит только через несколько дней. Это не столько наказание за то, что она прошлой ночью заставила меня усомниться в своей морали, сколько глупая мера самосохранения. При таком количестве дерьма, происходящего в моем бизнесе, я не уверен, что у меня хватит сдержанности провести еще один вечер, пялясь на нее поверх моей покерной руки, пока она смешивает коктейли для моих гостей.

Тем не менее, дать постоянному мойщику посуды оплачиваемый выходной — это мелкий шахматный ход. И, честно говоря, то, что она с сексуальной улыбкой засунула мой Breitling в пену — отличное возмездие.

Но ей никогда не выиграть войну против меня. Не теперь, когда я знаю, что она звонит в Анонимные Грешники.

Точно по сигналу, над моей головой прогремели шаги в стальных башмаках, спускаясь по лестнице.

Мои люди, словно стая голодных волков, появляются в корабельной столовой и направляются прямиком к пицце и бутербродам, разложенным на обеденном столе. Я вежливо киваю, когда в мой адрес сыплются слова благодарности. Блейк откусывает огромный кусок сэндвича и одобрительно хмыкает в мою сторону.

— У вас день рождения или что-то в этом роде, босс?

Этот идиот серьезно? Три месяца назад я отпраздновал свой тридцать четвертый день рождения на частном острове на Мальдивах. Моё веко дергается, но мне удается выдавить из себя улыбку, плотно сжав губы.

— Просто проникаюсь рождественским духом дарения.

Сквозь море широких плеч и костюмов я наблюдаю, как Пенелопа моет посуду со вчерашней ночи. Каждые несколько минут она делает паузу, чтобы убрать пряди волос с глаз и вытереть лоб плечом.

После обратного набора последнего номера, набранного вчера ночью из телефонной будки, я не смог достаточно быстро вернуться на борт своей яхты. Я намеревался устроиться за рабочим столом со стаканом виски в одной руке и членом в другой и позволить грехам Пенелопы раскрываться через мои колонки Bose.

Но они не прозвучали. Оказывается, Пенелопа пользовалась горячей линией как гребаным дневником. Несет чушь ради того, чтобы просто нести чушь. Бессодержательные подробности о ее дне, случайные размышления о какой-нибудь книге, которую она читает, или краткое изложение разговоров, которые у нее недавно были со своим соседом. По иронии судьбы, единственным звонком, который слегка пробудил мой интерес, был тот, который она сделала в телефонной будке: я взяла три библиотечные книги и никогда не смогу их вернуть.

Судя по трем затяжным вздохам, предшествовавшим этому, наводили на мысль, что это было не то, в чем она изначально планировала признаться.

Тем не менее, беглое ознакомление с самой скучной внутренней работой ее мозга не прошло даром. Один интересный факт, который я узнал о Пенелопе — она терпеть не может пиццу с ветчиной и ананасами, а от бутербродов с тунцом у нее начинается рвотный рефлекс.

Вот почему я угостил своих людей и тем, и другим на обед.

— Куда вы хотите, чтобы мы поставили тарелки, босс?

Я провожу языком по зубам, забавляясь.

— Просто бросьте их в раковину.

Толпа в костюмах и на стероидах вваливается в дверь и сбрасывает горы грязной посуды в раковину. Пенелопа в недоумении смотрит, как каждая тарелка с громким шлепком ударяется о поверхность воды. Реки пены стекают по шкафу и скапливаются на полу. Ее взгляд проследовал за этим, прежде чем метнуться к ряду блестящих ботинок, топающих обратно в корабельную столовую.

— Эй! Куда вы идете? — ее крик вызывает лишь несколько ухмылок и хихиканье. — Я не собираюсь убирать за вами дерьмо! Вернитесь и сделайте это сами!

Когда корабельная столовая пустеет, из моих людей остался только один. Блейк. Он отталкивается от дверного косяка и неторопливо идет на кухню, держа тарелку высоко над водой.

Пенелопа делает шаг вперед.

— Не будь сволочью. — он следует за ней. — Серьезно.

Тарелка падает, приземляясь в воду с такой силой, что забрызгивает все ее платье.

Стенки моего живота напрягаются, но я не двигаюсь с места. Мой и Пенелопы взгляд пробегает по передней части ее платья и колготок. И то, и другое промокло. Она с трудом вдыхает воздух, сжимает кулаки и снова поворачивается к моему подчинённому.

— Ты родился мудаком или тебя превратили в него школьные хулиганы и отец, который тебя не любил?

Мои губы изгибаются, мрачный смешок наполняет мою грудь. Откуда у этой девушки такой острый язычок?

Блейк делает шаг вперед.

— Ты всегда можешь снять его, милая.

Мое зрение темнеет, но я напрягаю каждый мускул своего тела, чтобы оставаться сидеть за этим гребаным столом. Я провожу двумя пальцами по губам и наблюдаю, как Пенелопа справляется с этим.

Она моргает.

— Что?

— Твое платье, милая. Сними его, если оно мокрое. Я не буду возражать.

У меня звенит в ушах от прилива крови к голове. И почему, черт возьми, моя рука нащупывает рукоятку пистолета, засунутого за пояс? Нелепо. Я не такой.

Сжав челюсти, я сжимаю руки в кулаки и кладу их на стол. Мой взгляд так обжигает лицо Пенелопы, что я удивляюсь, как она еще не загорелась, не говоря уже о том, чтобы почувствовать его жар. Она облизывает губы, как будто что-то обдумывая.

В конце концов, она сглатывает и смотрит на него сквозь полуопущенные ресницы.

— Напомни, как, ты сказал, тебя зовут?

— Блейк. Я бы спросил тебя о том же, но каждый мужчина на этой яхте знает, кто ты.

Пенелопа смеется. Действительно смеется. Это вылетает из кухни, проносится через корабельную столовую и ударяет меня, как чертовым электрошокером. Я крепче сжимаю кулаки, вес моего пистолета становится все тяжелее, словно напоминая мне, что он здесь.

— Заткнись, нет, они этого не знают.

Ворчание срывается с моих губ, когда она игриво ударяет его по груди.

— Нет, серьезно, — растягивает он, беря ее рукой за подбородок и наклоняя к себе. — Ты великолепна. Кто-нибудь говорил тебе об этом?

Красный туман клубится в корабельной столовой, как песчаная буря в пустыне. Нахуй это. Было бы слишком просто пустить ему пулю в лоб и выбросить за борт с парой кирпичей, привязанных к лодыжкам. Но когда я уже наполовину поднимаюсь на ноги, рука Пенелопы, скользнувшая в карман его брюк, останавливает меня на полпути.

— Великолепна? Я слышала это несколько раз, — сладко говорит она, не сводя с него глаз. Пока он смеется и говорит что-то о любви к уверенным в себе девушкам, она достает его бумажник большим и указательным пальцами.

Она прижимает его к пояснице и отходит в сторону.

— Ну что ж, пойду-ка я лучше приведу себя в порядок! — она поворачивается и скрывается за дверью с другой стороны кухни, не обращая внимания на жалкое «увидимся позже?» Блейка.

Теребя рукой свою короткую стрижку, Блейк издает гнусный смешок, выходит из корабельной столовой и поднимается по лестнице.

Наедине с моим сердцем, бешено колотящимся в груди, я не могу решить, за кем я пойду в первую очередь.