Осуждённые грешники (ЛП)

Глава первая

Я выхожу из автобуса в конце Бухты Дьявола и оглядываю всю длину её блестящей полосы, и всё, что находится у моих ног. Набережная плавно изгибается влево, обнимая белый пляж, а справа ряд отелей, баров и казино тянется так далеко, как только могут увидеть глаза.

Даже под одеялом из рождественских украшений я вижу, что за три года, что меня не было, здесь почти ничего не изменилось. Пальмы. Мраморные тротуары. Богатые лохи, практически умоляющие меня вытащить их кошельки из задних карманов брюк, сшитых на заказ.

Стиснув зубы, я запрокидываю голову и впиваюсь взглядом в огни, вспыхивающие на фоне беззвездного неба. Они напоминают мне выигрышные символы на игровом автомате: динь, динь, динь! Джекпот!

Может быть, и прошло три года с тех пор, как я переступила порог этого города, но он не утратил своей власти надо мной. Я чувствую, как сильные, ледяные руки проникают в мою грудь и обвиваются вокруг моей души, пытаясь вытащить грязную маленькую воришку, которая живет внутри. Можно подумать, что после такого долгого времени, плюс только что пережитого страха, его зов сирены было бы легче игнорировать. Но искушение заставляет мою кровь зудеть сильнее, чем когда-либо.

Увы, я наконец узнала, что на самом деле означает слово «последствия», поэтому, когда горизонт Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси, растаял позади меня в дымке моих собственных действий, я дала обет самой себе.

Я, Пенни Прайс, наконец-то встаю на правильный путь.

Но это будет невозможно в Бухте Дьявола.

Я поворачиваюсь спиной к Тихоокеанскому Северо-Западу, подчиненному Лас-Вегасу, и смотрю на расписание, приклеенное к задней стене автобусной остановки. Несмотря на жвачку, прикрывающую слово «Дьявольская» в названии «Дьявольская Яма», я вижу достаточно, чтобы убедиться, что автобуса в мой родной город не будет ещё час.

Ну, разве это не великолепно. Я полагаю, что богатые люди не совсем полагаются на общественный транспорт.

Когда я опускаюсь на лавочку, усталый стон срывается с моих губ облачком конденсата. Бегство от грехов утомительно. У меня болит шея от навязчивого оглядывания через плечо и от того, что я провела более шестидесяти часов, свернувшись калачиком на заднем сиденье автобуса. Всё, что я хочу сделать, это добраться до своей квартиры в Дьявольской Яме, вымыть голову, сменить трусики и забраться в постель с книгой Программа Excel для чайников.

Я пристально смотрю на бескрайний Тихий океан, но справа меня манит теплое сияние Бухты Дьявола. Мой взгляд невольно скользит по группам, снующим туда-сюда по обманчиво привлекательным заведениям.

Я барабаню пальцами по пластиковой лавочке и жую внутреннюю сторону щеки.

Что ж, у меня небольшая дилемма. Чтобы добраться сюда, я проехала на трех дешевых автобусах и пристала к дальнобойщику, который следил одним глазом за дорогой, а другим за моими бедрами. Всё путешествие обошлось мне в 174,83 доллара, что с точностью до запятой равнялось всем деньгам, которые я успела вытащить из-под расшатанной половицы в своей квартире, прежде чем сбежать из Атлантик-Сити.

Горький смех застревает у меня в горле. Конечно, так всё и было. Я самая счастливая девушка в мире, верно?

Мои пальцы осторожно касаются кулона с четырьмя листиками клевера, лежащего на моей ключице. Раньше я говорила это с такой убежденностью, но теперь…

Теперь я не так уж и уверена.

Ветер обдает раковины моих ушей, и я засовываю руки в карманы. Замерзшие кончики пальцев проводят по шелковистой подкладке, напоминая мне, что они пусты. Пустые карманы, пустой банковский счет, пустой желудок. Я не на мели. Я без средств к существованию. Серьезно, даже забытых копеек нет на дне моей сумочки среди библиотечных книг, которые я никогда не верну.

Внезапно меня осенило: я жду автобус, на который даже не могу позволить себе сесть.

Ну, что ж. Я встаю на ноги и перетаскиваю свой чемодан через дорогу, прежде чем успеваю остановить себя. Последняя кража, а потом, серьезно, я встану на правильный путь.

Хотела бы я сказать, что мысль о том, чтобы выманить у ещё одного человека его с трудом заработанные деньги, казалась мне рутинной. Что эта мысль не заставляла моё сердце биться быстрее или вызывала слюноотделение по другой причине, нежели голод.

Но я бы солгала, и, ну, я пытаюсь больше этого не делать.

Когда я иду по набережной, горькая ностальгия стучит под каблуками моих ботинок. Я заглядываю в окна и смотрю на знакомые и одновременно чужие миры по другую сторону от них. Костюмы на заказ и тысячедолларовые бутылки шампанского в ведерках со льдом. Обеденные столы с огромным количеством серебряных приборов, большинство которых я не знаю, как использовать. Господи, я и забыла. Этот город не просто кричит о деньгах, он кричит об этом в каждой детали.

Замедляя шаг, я замечаю группу женщин, сидящих за угловым столиком бара. Я практически чувствую запах Chanel № 5 с этой стороны стекла, и в течение нескольких секунд я с завистью наблюдаю, как они смеются и шутят так, как могут только люди, которым никогда не засовывали письма о долге под дверь. Моё собственное потрепанное отражение оказывается в центре моего внимания, и меня поражает другое осознание.

Я слишком плохо одета, чтобы быть в Бухте.

Моя шуба из искусственного меха никого не обманет. Под ним на мне рваные джинсы, свитер и Doc Martens. На мне уже два дня одни и те же трусики, а мои волосы настолько спутались, что им больше не нужна заколка, чтобы оставаться в пучке.

В таком виде я не пройду мимо охранников с кислыми лицами, не пускающих крестьян в бары, а выпрашивать мелочь на тротуаре звучит не очень привлекательно, особенно в морозное начало декабря.

Уткнувшись в воротник своей шубы, я знаю, что мне придется совершить ещё одну кражу, чтобы выглядеть соответствующе. Возможность практически сама падает мне в руки, когда я прохожу мимо глянцевого бутика несколькими дверями дальше, и, по счастливой случайности, девушка за кассой оказывается не той, с кем я ходила в школу.

Это такой тип бутика, где на каждой вешалке по четыре платья и точно нет размеров с двузначным числом, но, может быть, я во что-нибудь втиснусь. Если оно на резинке.

Когда я захожу внутрь, скучающего вида девушка за стойкой переводит осуждающий взгляд с моего пучка на ботинки и подчеркивает это фальшивой улыбкой.

— Если Вам понадобится какая-либо помощь, просто дайте мне знать, — растягивает она слова, прежде чем вернуться к своему телефону.

Я провожу пальцами по бархату и шелку. Хмуро смотря на ценники. Заглянув быстро в раздевалку, я выхожу и направляюсь к двери, уже одетая в зеленое атласное платье под шубой, а джинсы и свитер засунуты в сумочку.

Где-то между дверным проемом и тротуаром начинает звучать сигнализация.

— Эй! — раздается голос позади меня.

Твою мать.

Я крепче сжимаю свой чемодан и срываюсь на неуклюжий бег. Я привыкла убегать: от охранников магазинов, от своих проблем, от чего угодно, но это ахренеть как сложно, когда на тебе платье на два размера меньше и тебя отягощают твои мирские пожитки.

Я украдкой бросаю взгляд через плечо. Продавщица ковыляет за мной на невероятно высоких каблуках, прижимая мобильник к уху. Когда она отодвигает его, чтобы взглянуть на экран, я пользуюсь возможностью и прижимаюсь всем телом к ближайшей двери и проваливаюсь сквозь неё.

Несколько мгновений спустя она проносится мимо по другую сторону стекла, на её лице появляется яростное выражение.

Я сползаю на несколько сантиметров по стене и выдыхаю поток горячего воздуха. Он переходит в смех неверия.

Черт, чуть не попалась. Несмотря на извращенную победу, гудящую у меня под кожей, я знаю, что это было глупо. Я и в лучшие времена не должна воровать, но сейчас мне нужно держаться в тени, как никогда.

— Ты заходишь или будешь стоять там весь день?

Ворчливый голос заставляет меня напрячься. Когда я поворачиваюсь, чтобы найти его обладателя, на меня смотрят холодные глаза, наполненные тонко завуалированным отвращением. Они принадлежат мужчине в строгом костюме и с лицом, которое я с радостью ударила бы кулаком, ну, знаете, если бы я не была ростом метр пятьдесят семь и не пыталась стать лучше.

Заходишь? Я обвожу взглядом маленькую темную комнату и понимаю, что это вход. Он охраняет верх лестницы, а рядом с ним стоит свободный стол с неоновой синей вывеской.

Логово Блу.

Странно. Я, конечно, не утверждаю, что я эксперт по каждому бару в городе, но я могу сказать, что знаю их всех по названию, по крайней мере.

Он, должно быть, новый. Я выпрямляюсь и разглаживаю перед своей шубы.

— Это бар?

— Медведь гадит в лесу?¹

Я смотрю на него в течение нескольких секунд, позволяя моему ответу прокатиться по мне, как тихой волне. Только когда он покидает мой организм, я хватаю свои сумки и протискиваюсь мимо него.

— Да было бы достаточно, мудак, — бормочу я.

Не смогла удержаться.

Я не очень хорошо отношусь к мужчинам с проблемами в манерах, и так было всегда. Наверное, это наследственное, потому что моя мать была такой же. Я выросла под покерными столами казино Visconti Grand, где работали мои родители. Моя мать — крупье, а отец — охранником. Если кто-то из посетителей хамил моей маме за столом, он оказывался на заднице на улице, без фишек, задолго до того, как успевал взять пиджак в гардеробной.

Наша ненависть к мужчинам была единственным, что было общего у нас с мамой. Даже во внешности мы выглядели, как родственники, только если закрыть один глаз, прищурить другой и наклонить голову набок. Она и мой отец были высокими и стройными. Я невысокая и немного фигуристая. Они были загорелыми и темноволосыми, но у меня совершенно другая цветовая гамма. В зимние месяцы я почти прозрачная, а летом у меня постоянный бледно-розовый оттенок. Мои волосы медного цвета, что, согласно глупой логике моей матери, связано с тем, что она ела слишком много помидоров, будучи беременной мной.

Мой отец часто шутил, что я дочь молочника. Эта шутка превратилась в горькое убеждение, когда они с мамой перешли от винных напитков и крафтового пива к крепким напиткам. К тому времени, когда они были убиты, я жалела, что и правда не являюсь чьей-либо дочерью, но только не их.

Сойдя с нижней ступеньки, я словно ступаю в шелк. Мягкий джаз и приглушенный свет ласкают мою холодную кожу, а ароматы табака и лосьона после бритья открывают ностальгические воспоминания, о которых я даже не подозревала.

В отличие от улицы, расположенной выше, этот бар не кричит о деньгах, он шепчет о богатстве.

Я пробираюсь к месту в углу, откуда открывается прекрасный вид на бар. Пока я проскальзываю между столиками, мой взгляд перемещается слева направо, справа налево, оглядывая клиентов.

Мой мозг прокручивает в голове хорошо отработанный список.

Носят костюмы в середине недели? Есть.

Пьют крепкие напитки вместо пива? Есть.

Сидят в одиночестве? Есть.

Волна возбуждения пробегает по моему позвоночнику, и шрам на бедре горит. Так всегда бывает, когда я срываю джекпот. Здесь дюжина мужчин, и все они соответствуют требованиям хорошего знака.

С чего начать? Конечно же с бара. После трех лет охоты в Атлантик-Сити я заметила, что мужчины, которые сидят у бара, с большей вероятностью клюют на мою наживку. Может быть, это потому что короткое расстояние между ними и барменом означает, что они с большей вероятностью напьются и сглупят.

Мой взгляд скользит к бару к одинокой фигуре, прислонившейся к нему. Мягкое освещение ускользает от него, всё, кроме широких плеч и четких линий его костюма, скрыто. Но как только я вижу янтарный отблеск в его бокале и блеск серебра на его запястье, я понимаю, что неважно, как он выглядит.

Я пинаю свой чемодан под стол и направляюсь к бару, пытаясь выглядеть сексуально, что довольно сложно в Doc Martens.

Подходя к бару, чувствую, что будто выхожу на сцену. Я актриса, и хотя главный мужчина всегда разный, эта роль моя. Так было с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, и я поняла, что, будучи отчисленной из средней школы, альтернативой использованию моих навыков мошенницы было переворачивать бургеры, пока мужчина выкрикивал заказы через моё плечо, и все это за привилегию получать семь двадцать пять долларов в час.

Несмотря на то, что я чувствую знакомый гул возбуждения перед самым поднятием занавеса, меня гложет печаль, потому что я знаю, что это будет моё последнее выступление.

Я сделаю все, что в моих силах.

Первый Акт: Вовлечь цель в разговор.

Я останавливаюсь за два места от того, где стоит моя недавно назначенная цель. Даже не взглянув в его сторону, я снимаю шубу и позволяю ему медленно сползти с моих плеч к бедрам, прежде чем повесить его на спинку стула. До того, как я начала использовать книги Для чайников, чтобы помочь в моем Грандиозном Поиске, моей миссии найти карьерный путь за пределами ограбления глупых мужчин, я некоторое время работала в стриптиз-клубе. Всё шло хорошо, пока какой-то работник не ткнул меня в живот и не спросил, не солгала ли я о своем весе в анкете. Я уволилась не из-за его замечания, меня уволили, потому что я вонзила зубы в руку, которой он меня ткнул.

Именно тогда я решила, что, вероятно, у меня недостаточно самообладания, чтобы трясти задницей перед неблагодарными мужчинами, но весь этот опыт не был пустой тратой времени. У меня не только были настоящие подруги какое-то время, но я также научилась этому трюку с шубой.

Я сразу понимаю, что это сработало, потому что внезапно возникает ощущение, что я стою перед открытым пламенем.

Его взгляд теплый, точно такой же, как удовлетворение, разливающееся внизу моего живота. Он обжигает мою щеку, прежде чем скользнуть вниз и остановиться у высокого разреза на моем платье. Как всегда, я притворяюсь, что даже не заметила его присутствия, не говоря уже о том, чтобы почувствовать его взгляд.

Я сажусь на мягкое кожаное сиденье и улыбаюсь бармену. Темные волосы, мягкие черты лица и улыбка созданы для обслуживания клиентов. Проходит несколько мгновений, прежде чем я понимаю, что это Дэн. Мы учились в одном классе в школе Дьявольской Ямы, и я списывала его домашние задания по естествознанию. Ему требуется несколько секунд, чтобы тоже узнать меня, и когда его рот открывается, чтобы завязать разговор, я слегка качаю головой.

К счастью, он закрывает рот, бросает взгляд на мужчину рядом со мной, затем снова натягивает вежливую улыбку.

— Ну, здравствуйте. Что я могу вам предложить?

Фух. Я опускаю взгляд влево, на большое, обтянутое костюмом предплечье, упирающееся в барную стойку. Внутри меня что-то шевелится, но это происходит слишком далеко в моем сознании, чтобы посчитать это уместным. Я хочу верить, что это из-за очень дорогого Breitling на его запястье, с застежкой, которую я могу расстегнуть во сне, а не потому, что его рука с оливковой кожей такая большая, что стакан для виски, который он держит, выглядит как гребаный наперсток.

Господи. Я почти забыла свою следующую реплику.

— Я буду то же, что и он.

Тишина. Настолько гробовая, что если бы вы услышали её на другом конце телефонного разговора, вы бы посмотрели на свой мобильный, нахмурились и сказали: Алло?

Такое ощущение, что Дэн пялится на меня целую вечность. Он прочищает горло и поворачивается к стене с алкоголем, чтобы приготовить мой напиток.

Звенит стекло. Луи Армстронг просачивается через динамики, и беспокойство проникает в мою кровь. Это момент, когда цель должна высказаться. В этот момент он говорит что-то шовинистическое, например: О, я думал, девушки не пьют виски? На что я отбрасываю волосы на плечо, хлопаю ресницами и отвечаю что-нибудь столь же шаблонное. Ну, я не такая, как другие девушки.

Но… ничего. Моя маленькая рыбка даже не проявила интереса к моей наживке, не говоря уже о том, чтобы клюнуть. Я держу себя в руках столько, сколько требуется Дэну, чтобы опрокинуть низкий стакан и салфетку, а затем поворачиваюсь лицом к своей цели.

Твою мать.

Ты не должен так выглядеть.

Мы встречаемся взглядами, и я сразу понимаю, что я не первая женщина, которая смотрит в глаза этому мужчине и у которой замирает сердце.

Он не просто красив, он прекрасен, и это не подлежит обсуждению, независимо от личных предпочтений.

Загорелая кожа, черные волосы, доведенные до совершенства, и скулы, о которые можно колоть лед.

Его взгляд с таким же успехом может вызвать у меня обморожение.

— Я не заинтересован.

Я моргаю.

— Прости?

— Извинения приняты.

Он снова обращает внимание на свой телефон, поднимает его с барной стойки и включает быстрым движением большого пальца.

Подожди, что?

В течение нескольких неловких секунд мои глаза мечутся между электронным письмом, которое он набирает на телефоне, и равнодушным выражением его сильной челюсти. Осознание того, что этот мужчина был моложе, выше и сексуальнее, чем моя обычная цель, заставило мои мысли разлететься, как шарики, и теперь я пытаюсь собрать их и разложить обратно в правильном порядке.

Я открываю рот и снова закрываю его. Замешательство вскоре сменяется теплым смущением, которое затем превращается в раздражение.

Черт, какой же он грубый.

Я имею в виду, я не фанатка мужчин и в свои лучшие времена, не говоря уже о том, когда они ведут себя, как высокомерные придурки. Я выросла в казино, а затем и подростковый возраст провела, обучаясь тому, как обманывать мужчин, которые часто посещают их, я поняла намного раньше, чем следовало бы, что у мужчин есть две установки: пренебрежительная или хищная.

Хотя я бы предпочла, чтобы мужчина отверг меня, чем стал на меня охотиться, по мере того, как мои сиськи росли, а навыки мошенничества оттачивались, я поняла, что могу использовать их хищное поведение, чтобы обворовывать их карманы.

И когда я пытаюсь обворовать их карманы, мне не нравится, когда меня отвергают.

Особенно не в первом акте.

Я кладу ладони по обе стороны от своего бокала и пристально смотрю на зеркальную стену за баром.

— Я не подкатываю к тебе.

— Конечно.

Слово выливаются из его уст, легко и окончательно.

— Серьезно, — бормочу я, щеки горят. — Я лучше насрала бы в ладоши и похлопала.

Набор текста на телефоне прекращается. Медленно, он поднимает голову и встречает мой взгляд в зеркале. Темно-зеленый и напряженный. Волоски на затылке зашевелились, и мне кажется, что из чувства самосохранения я должна отвести глаза. Но, как всегда, упрямство держит меня в удушающем захвате, и я хватаюсь за край бара, чтобы заставить себя сохранить зрительный контакт.

— Прости?

— Извинения приняты, — огрызаюсь я в ответ.

Триумф. Он потрескивает и искрится у меня в животе. Но в тот момент, когда телефон моей цели выключается, и он кладет его на стол, его тяжелый взгляд гасит моё самодовольство, как вода огонь.

Он убирает предплечье с барной стойки и сует руку в карман.

— А ну повтори.

По какой-то причине его тон заставляет слова вот и дерьмо вспыхнуть у меня за веками. Он льстивый и беспечный. Почти вежливый. Так почему же я чувствую необходимость напрячься, поворачиваясь к нему лицом?

Теперь я завладела всем его вниманием, и мне не нравится, как оно ощущается на моей коже. Его зеленые глаза блестят, пока лениво скользят по моим чертам, и когда они снова встречаются с моими, легкая улыбка появляется на изгибе его губ.

Он ждет.

— Я сказала, что лучше насру себе в ладоши и похлопаю, чем буду подкатывать к тебе.

— Ах вот как?

— Ага.

— Понятно.

И с этими словами он делает глоток виски и возвращается к своей электронной почте. Когда его пальцы начинают летать по экранной клавиатуре, создается такое ощущение, что у нас вообще никогда не было разговора.

Из угла бара Дэн прочищает горло. Кровь стучит у меня в висках.

Что теперь?

Первый Акт сгорел в огне. Я забыла реплики, и моя цель — плохой актер. Мне нужно начать шоу с начала, но с другим актерским составом. О, и определенно с другим сценарием, потому что не думаю, что разговор про туалет сработает.

Пытаясь вести себя естественно, я отворачиваюсь от стойки и упираюсь локтями в её поверхность позади меня. Незаметно я оглядываю комнату, оценивая всех других мужчин, которых я могла предпочесть этому мудаку. Мои пальцы рассеянно касаются четырехлистного клевера, висящего у меня на шее.

Всё в порядке. Мне всё ещё везет, мне просто нужна перезагрузка. Я годами не разводила в Бухте Дьявола. Возможно, здесь другие негласные правила, и на самом деле люди, сидящие в тени, являются лучшими целями. Посмотрев направо, я встречаюсь взглядом с пожилым, менее спортивным мужчиной в углу.

Он тянется, чтобы почесать нос, и его обручальное кольцо засверкало на пальце.

Вот это уже лучше.

Я улыбаюсь ему и выгибаю спину, чтобы достать из-за спины стакан с виски. Когда я подношу свой напиток к губам, печатание по клавиатуре рядом со мной прекращается.

— Это виски стоит сто баксов.

Мои глаза перемещаются к моей брошенной цели. Он всё ещё смотрит на свой телефон, и если бы не то, как его глубокое протяжное произношение пробежало у меня по спине, я бы поклялась, что представила, как он говорил.

— Сто баксов?

— Без учета НДС.

— Я… подожди, за бутылку?

Его взгляд, наконец, останавливается на мне, раздражение и веселье борются за пространство в его тени.

— Стакан.

Я недоверчиво смотрю на янтарную жидкость. В ответ она называет меня бедной на четырех разных языках. Возможно, с моей стороны было немного… опрометчиво предположить, что моя первая цель сыграет со мной и заплатит за мою выпивку. Обычно это срабатывает. Но опять же, я больше не в Атлантик-Сити.

Хуже всего то, что я страстно ненавижу виски. Я бросаю взгляд на Дэна, который занят вытиранием другой стороны бара, но по напряженной линии его плеч очевидно, что он слушает. Интересно, он зальёт это обратно в бутылку и даст мне что-нибудь ещё, что я смогу позволить со своим бюджетом?

Как вода.

Из-под крана.

Я чувствую, как жесткие зеленые глаза насмехаются надо мной, и тихое наслаждение, которое кипит за ними, задевает мою гордость. Я импульсивна до предела, упряма, как болезнь, и прежде чем я успеваю ухватиться за какой-либо здравый смысл, я натягиваю милую улыбку и чокаюсь своим бокалом с его.

— Выпьем за незаинтересованность.

Его ухмылка — последнее, что я вижу, прежде чем откидываю голову назад и залпом выпиваю виски.

Блять. Мои ноздри горят, глаза слезятся, и, когда пустой стакан со стуком возвращается на стойку бара, я внезапно вспоминаю, почему я так сильно ненавижу виски.

Это было последнее, что пили мои родители. Не потому что они наконец протрезвели, а потому, что им снесли головы из револьвера, прежде чем они смогли налить ещё стакан.

Стодолларовая кислота шипит в моем горле и вцепляется в мою коробку воспоминаний, пытаясь взломать замок и вернуть меня в тот день. Когда я зажмуриваю глаза, чтобы они не слезились, я слышу сдавленные мольбы моего отца и чувствую теплую, влажную кровь моей матери на тыльной стороне моих бедер, где я поскользнулась в луже.

Ты знаешь, как тебе повезло, малышка? Ты одна на миллион.

— Не подавись.

Хватая ртом воздух, который не имеет вкуса отбеливателя, я поднимаю веки и пристально смотрю на мужчину. Выражение его лица такое же бесстрастное, как и его тон, и ясно, что ему было бы всё равно, даже если бы я посинела и упала рядом с ним. Если бы я это сделала, по крайней мере, мне не пришлось бы беспокоиться о том, как я собираюсь оплатить яд, который убил меня.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Почему тебя это волнует? Думала, ты не заинтересован.

Он лениво проверяет время на своих дорогих наручных часах.

— Я не заинтересован. Просто так принято говорить тому, кто задыхается.

Он подносит свой стакан к губам и выпивает оставшуюся жидкость за раз, даже не дрогнув. Я ненавижу, как мои глаза фокусируются на его толстой шее, когда он проглатывает. Резким движением запястья он ставит пустой стакан на стойку, и несколько мгновений спустя Дэн подходит с ещё одним виски и стаканом воды. Он ставит передо мной воду, и я с благодарностью делаю глоток.

Господи, пусть она будет бесплатной.

Несколько минут мы сидим в напряженной тишине, но, без сомнения, я единственная, кто чувствует её накал. Благодаря моим случайным взглядам на его отражение в зеркальной стене, я вижу, что он уже забыл, что я здесь. Он отвечает на сообщения и электронные письма на мобильном, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть виски и потереть челюсть ладонью своей большой руки, словно это помогает ему думать.

Моё сердце вяло опускается в желудок, как воздушный шарик, из которого выходит гелий. Если бы я не была такой упрямой идиоткой, я бы давно ушла, но теперь слишком поздно. Я прикована к этому заведению вкладом в сто долларов без учета НДС, и попытать счастья с кем-нибудь из других посетителей было бы просто неловко. Они все только что были свидетелями того, как я подавилась двумя унциями жидкости, ради всего святого.

Позади нас лестницу заливает мягкий свет. Появляются блестящие туфли, и через несколько секунд появляется мужчина в костюме, которому они принадлежат. У него под мышкой стопка папок, и он направляется прямиком к высокомерному мудаку, сидящему рядом со мной. Я смотрю в зеркало бара, как он что-то бормочет на ухо, кладет папки и ждет. Короткий кивок моей бывшей цели, похоже, означает его разрешение уйти.

Итак, он бизнесмен. Причем важный, судя по количеству бумаг, скопившихся перед ним в четверг вечером, и тому факту, что он потратил по меньшей мере двести долларов на выпивку. Он открывает первый файл, изучает документ и достает ручку из нагрудного кармана.

По какой-то причине то, как он проводит большим пальцем по кончику языка, прежде чем перевернуть страницу, делает мою кровь на полградуса горячее.

Господи. Мое сердце может быть холодным, как камень, но я всё ещё женщина. Я прочищаю горло в попытке восстановить внешнее спокойствие и замечаю, как напрягаются его плечи.

Он встречается со мной взглядом в зеркальной стене, как будто точно знает, где меня найти.

— Сколько?

— Я… что?

— Сколько? — он спокойно повторяет. От моего пустого взгляда у него сводит челюсти. — Чтобы ты ушла. Сколько я должен тебе заплатить?

Снова это раздражение, гложущее мою грудь. На этот раз я зла не только на его отвержение, но и на себя тоже. Аферы — это единственное, в чем я хороша.

У меня немного таланта и очень много удачи. Проклятье, раньше я говорила, что могу обмануть человека с завязанными глазами. Вероятно, даже в наручниках. И все же…

И все же, с того момента, как я переступила порог этого бара, я была не в своей тарелке. Может быть, я всё ещё потрясена тем, что произошло в Атлантик-Сити. Или, может быть, это потому, что моя цель симпатичный мужчина, и от него пахнет безразличием.

Но что с того? Я имела дело с худшими. Это моя последняя афера, и будь я проклята, если выйду, задыхаясь и хныкая.

С тихим вздохом мужчина вытаскивает зажим для денег, отрывает несколько купюр и бросает их между нами на барную стойку.

— Это покроет выпивку, которой ты подавилась.

Он возвращается к своему документу. Я смотрю, как его ручка с идеальной точностью выводит длинную сложную подпись.

— Учитывая НДС?

Он делает паузу, борясь с улыбкой, растягивающей уголки его рта. Может быть, это тени и недостаток сна играют со мной злую шутку, но, клянусь, я вижу пару ямочек на щеках. Не поднимая глаз, он вытаскивает еще одну сотню и бросает её в стопку.

Я смотрю на осуждающий взгляд Франклина и сглатываю.

— Плюс чаевые?

На этот раз челюсть мужчины сжимается, но он ничего не говорит. Вместо этого он достает ещё одну купюру и швыряет её на стойку бара. Глухой стук громче, чем я ожидала, и он отдается эхом в моей грудной клетке.

Тишина. Она приправлена знойным джазом и звуком ручки, царапающей бумагу.

— Ты всё ещё здесь, — в конце концов говорит он. — Почему?

Он отбрасывает одну папку в сторону и открывает другую. Снова это облизывание большого пальца, и я понятия не имею, почему это так подпитывает моё воображение.

Я сглатываю комок, застрявший в моем горле, соскальзываю со стула и сокращаю расстояние между нами, останавливаясь в крошечном промежутке между ним и баром. Холодная поверхность целует мою обнаженную спину, когда я прижимаюсь к ней, резко контрастируя с жаром, исходящим от его тела.

Он замирает. Раздувая ноздри, он неохотно встречает мой пристальный взгляд своим. Все следы юмора давно исчезли. Теперь это спокойное зеленое море, и я не могу избавиться от тревожного чувства, что под его поверхностью протекает сильное, опасное течение.

Интересно, скольких женщин он обманом заманил в ловушку.

— Мне не нужны твои деньги, — говорю я, пытаясь, и безуспешно, соответствовать его безразличию. Его прищуренный взгляд опускается на мою руку, следуя за тем, как я провожу ею по поверхности бара к его запястью. — Я хочу твои часы.

Кончик моего пальца касается кожаного ремешка, и искра возбуждения разгорается внизу моего живота.

Несмотря ни на что, мы достигли Второго Акта: Предложения.

— Ты хочешь мои часы, — язвительно повторяет он, как будто, если он повторит мне мои же слова, я пойму, как глупо они звучат. Но я не сдаюсь. Конечно, я могла бы взять несколько стодолларовых купюр на стойке, расплатиться по счету и убежать, но что в этом веселого? Я положила глаз на эти Breitling до того момента, как увидела, кому они принадлежат, и я не уйду без них.

Время удвоить ставки.

Когда я поворачиваюсь лицом к его левой руке, лежащей на стойке бара, ткань его пиджака задевает мое обнаженное плечо, заставляя мою кожу потрескивать, как статическое электричество. Я заставляю себя не обращать на это внимания, наблюдая за ним.

Боже. Жар поднимается по моей шее и заливает лицо. Вблизи его рука выглядит еще больше. Широкое запястье, гладкая загорелая кожа и темные волосы, выбивающиеся из-под ремешка часов. Толстые пальцы сжимают ручку так крепко, что на мгновение я задаюсь вопросом, не притворство ли его хладнокровное, невозмутимое поведение, и не планирует ли он в действительности воткнуть этот Montblanc² мне в шею.

Я сжимаю пальцы в кулак и убираю его на пару сантиметров.

— Mulliner. Если мне не изменяет память, это часть сотрудничества Breitling с Bentley. У него автоматический парящий турбийон, который бьется более двадцати восьми тысяч раз в час.

Его губы подрагивают. Они пухлые и розовые, с глубоким бантиком купидона, от которого, как назло, у меня текут слюнки.

— Впечатляет. Может быть, ты могла бы устроиться на работу в Breitling, тогда ты сможешь сама платить за выпивку.

Я прислоняюсь спиной к барной стойке, отчасти потому что внезапно почувствовала его запах — коктейль из дорогого одеколона и мяты, и это делает меня намного пьянее, чем я являюсь на самом деле, но также отчасти потому, что я надеюсь, что его взгляд опустится на моё декольте.

Этого не происходит.

— Мне не нужна работа. Я хочу твои часы.

Он приподнимает бровь.

— Ну, раз ты так любезно попросила, — он возвращается к своим бумагам.

Я хлопаю ладонью по его папке, отчего его ручка прочерчивает всю страницу. Мрачное раздражение пронизывает его черты, но только на полсекунды, прежде чем это скучающее выражение возвращается.

— Ты невероятно раздражаешь, — тихо говорит он.

— Ты не первый, кто так говорит.

— И на данный момент я готов отдать тебе рубашку, лишь бы ты ушла.

Я опускаю взгляд на его рубашку. Как и любая другая его вещь, она выглядит дорого. Свежая, белая, облегающая его тело, как вторая кожа. Он отказался от галстука в пользу булавки для воротника с двумя золотыми кубиками, подчеркивающими его. Между их соединяет тонкая цепочка. Неохотно признавать, но мне нравится.

— Отдать свою рубашку, но не часы.

— Не часы.

— Что, если я выиграю их?

Я смотрю на его лицо как раз вовремя, чтобы увидеть, как оно меняется. Искра чего-то, возможно, интриги, танцует в стенах его радужных оболочек. Теперь весь вес его внимания тяжело давит на моё тело.

Ручка выскальзывает у него из руки, с глухим стуком падая на папки.

— Выиграешь? Хочешь поспорить?

Краем глаза я замечаю, как Дэн замирает. Знаю, я должна воспринять это как предупреждающий знак. Но прежде чем я успеваю это осознать, моя цель улыбается.

Срань господня. Это как смотреть на солнце. Не потому, что его идеальные зубы ослепляют, а потому, что это кажется опасным. Словно, если я буду смотреть слишком долго, горстка морали, которая у меня осталась, превратится в облачко дыма. Слабые морщинки обрамляют его глаза, заставляя меня понять, что, несмотря на его раздражение мной, он, вероятно, довольно часто улыбается.

И у него и правда есть ямочки.

— Как спорим?

Он удерживает меня внезапным бархатным очарованием, от которого у меня перехватывает дыхание. Бьюсь об заклад, это обеспечивает многомиллионные сделки и заставляет женщин снимать трусики, не задумываясь. Твою мать, если бы у меня не было сотни проблем, я могла бы представить себя одной из них.

— Игра по моему выбору.

— Хм, — он проводит ладонью по подбородку, и бриллиантовая запонка подмигивает мне. — Каковы шансы на победу?

— Десять к одному.

— Ты только что это выдумала.

Я пожимаю плечами и хлопаю ресницами.

— Может быть.

Его взгляд потрескивает и мерцает весельем, задерживаясь на мне слишком долго. Я почти благодарна, когда в воздухе раздается жужжащий звук. Его внимание переключается на телефон рядом со мной. Я опускаю взгляд и вижу имя Анджело на экране.

— Извини, я на минутку, — мягко говорит он. Поднося телефон к уху, засовывает другую руку в карман и неторопливо уходит в тень.

С расстоянием между нами я понимаю, как быстро бьется моё сердце. Оно подпитывается адреналином и чем-то трудно… мыслящим. Я поворачиваюсь, чтобы взять стакан воды и встретиться лицом к лицу с Дэном.

Этой улыбки обслуживания клиентов нигде не видно. Он что-то говорит, но я не улавливаю, потому что его губы едва шевелятся.

— Что?

Его глаза обшаривают комнату позади меня, настороженные и дикие. Когда он снова заговаривает, это звучит лишь немного громче.

— Я спросил, ты была в психиатрической лечебнице последние три года?

Я моргаю.

— Э, нет? Почему?

Он смотрит в ту сторону, куда ушла моя цель.

— Потому что только у сумасшедшей хватило бы наглости затеять аферу с Рафаэлем Висконти.

Висконти.

Рафаэль Висконти.

Вот дерьмо.