Осуждённые грешники (ЛП)

Глава вторая

На Побережье Дьявола есть негласное правило. Оно высечено на каждом скалистом утесе и загрязняет каждую мрачную тень.

Не связывайтесь с Висконти.

На самом деле, это здравый смысл. Не злить мафию, в частности, Коза Ностру — закон стар, как мир.

Висконти доминируют на побережье. На самом деле, я готова поспорить на свою левую почку, что могу повернуть голову на триста шестьдесят градусов, как гребаная сова, и всё, чего коснётся мой взгляд, будет принадлежать Висконти. Каждый бар, отель, казино и ресторан в Бухте, Лощине и Яме, а также все несчастные души в них.

Я, как никто другой, должна уметь распознавать Висконти. Не то, чтобы я выпала из автобуса в неизвестные места. Я выросла, в буквальном смысле, под их крышей в отеле и казино Висконти. Я научилась ползать в их мокасинах Brioni под покерными столами, у меня начались месячные в одной из их позолоченных туалетных кабинок. Впервые попробовала алкоголь в одном из их баров. Черт возьми, один из них даже научил меня всему, что я знаю об азартных играх с выгодой для себя в мошенничестве.

Схватившись за край стойки, я бросаю своенравный взгляд на темную фигуру в углу. Экран его телефона освещает линию вдоль подбородка, когда он подносит его к уху, и когда он лениво поворачивается по кругу, его глаза вспыхивают зеленым в мягком свете лампы.

Несмотря ни на что, я дожила до двадцати одного года, и приписываю это достижение удаче и тому, что всегда прислушиваюсь к своим инстинктам, даже если они только шепчут. Прямо сейчас мои инстинкты не шепчут, они вопят во всю мощь легких.

Беги.

Дэн перешел к сбору стаканов со столов. Я беру купюры со стойки и оставляю одну, чтобы заплатить за выпивку. К сожалению, сегодня вечером мне придется оставить паршивые чаевые, но, как житель Побережья Дьявола, уверена, Дэн поймет. Отойдя от бара, я надеваю шубу и направляюсь к столу, под который затолкала ногой чемодан.

Медленно и неуклонно. Хладнокровно и спокойно. Несмотря на ужасное чувство страха, давящее на мои плечи, мои движения расслаблены и естественны, все остальное привлечет нежелательное внимание.

Я просто девушка, выходящая из бара, поперхнувшаяся напитком по завышенной цене. Ничего особенного.

На нижней ступеньке я нагибаюсь, чтобы поднять чемодан, когда голос рассекает воздух, как горячий нож кусок масла.

— Так скоро уходишь?

Дерьмо.

— Да, — говорю я так беззаботно, как только могу. — Нужно успеть на поезд.

— На Побережье Дьявола нет поездов.

Двойное дерьмо.

— Утром, я имею в виду. Из другого города. Чтобы попасть туда, мне нужно рано встать, так что, наверное, мне следует…

Три медленных шага, каждый ближе предыдущего. Вес, который стоит за ними, превращает моё оправдание в ничто.

Сжимая ладони в кулаки, я бросаю взгляд на лестницу, на маленькую полоску света наверху. Если я пожертвую своими вещами, смогу ли я выйти за дверь, прежде чем он поймает меня?

Кровь стучит у меня в ушах. Ещё два звука шагов отражаются от низкого потолка, затем тепло касается моего затылка. Лишь мгновение спустя до моего носа доносится аромат теплого виски и прохладной мяты.

Господи, он близко. Мурашки пробегают по всей длине моих рук, а колени угрожают подогнуться подо мной.

Его густой, спокойный голос разносится над моими плечами.

— Давай сыграем в твою игру.

Это приказ, замаскированный под предложение, поданный с резким щелчком, как удар бича.

Он должен меня пугать, но на самом деле он просто выводит меня из себя. Мне никогда не нравилось, когда мне указывали, что делать, особенно мужчины, даже если этот мужчина — Висконти.

Рафаэль Висконти. Боже. Несмотря на мое раздражение, я не могу поверить, что у меня хватило наглости назвать Рафаэля Висконти целью, даже в моей собственной голове. Он средний из братьев Дьявольского Ямы, и, в отличие от семей Бухты и Лощины, они годами не появлялись на Побережье, с тех пор как их родители умерли, когда мне было около одиннадцати лет. Мои воспоминания о нем, в частности, туманны, вероятно, потому что он намного старше меня. Он существует в моей памяти вспышками изысканного стиля и очаровательных улыбок. Я никогда не видела его больше, чем мельком, прежде чем он исчезал за морем костюмов или запертой дверью.

Все, что я знаю о Рафаэле Висконти, не из моих детских воспоминаний, а по слухам за столами для игры в Блэкджек в Атлантик-Сити. Его имя всегда произносили задыхающимся шепотом, часто со слухами. Игры в покер только по приглашениям и вечеринки, которые не уступали вечеринкам Гэтсби: что-то в этом роде. Трудно понять, что было правдой, а что нет.

Есть только две вещи, которые я знаю, как факт.

Во-первых, Рафаэлю принадлежит большинство известных казино в Вегасе.

Во-вторых, было бы глупо обманывать человека, которому принадлежит большинство известных казино в Вегасе.

Мне нужно выбраться из этого бардака, и быстро. С ложной уверенностью я поворачиваюсь с предложением убраться отсюда на языке. Он стоит ближе, чем я думала, и это застает меня врасплох. Я отшатываюсь назад, пятки ударяются о нижнюю ступеньку, но прежде чем я успеваю приземлиться на задницу, сильная рука протягивается и обхватывает мое предплечье.

Моё неповиновение трепещет, как свеча на ветру. Он высокий. Очень высокий, и теперь, когда я знаю, кто он, он ещё и чертовски большой. Линия моего взгляда едва доходит до третьей пуговицы на его рубашке.

Находясь в его тени, я чувствую себя неуютно, поэтому поднимаюсь на нижнюю ступеньку и складываю руки в попытке выровнять игровое поле.

Он ухмыляется.

— Ты действительно настойчив для мужчины, который не заинтересован.

Его взгляд опускается на мой рот.

— О, я заинтересован.

Внезапный жар разгорается у меня в животе, и я непроизвольно выдыхаю небольшой глоток воздуха. Что-то в интенсивности его взгляда и шелковистости его тона кажется… неуместным. Я не сомневаюсь, что женщины с гораздо меньшими усилиями пробираются в его спальню.

Я притворно зеваю.

— Извини. Мне пора.

Хотя его неподвижность притягательна, мне удается оторваться достаточно надолго, чтобы наклониться, схватить свои вещи и повернуться к входу на верхней площадке лестницы.

Один шаг. Затем ещё один. Мой ботинок нависает над третьим, когда меня окутывает тьма. Я останавливаюсь, чтобы прищуриться в тусклом свете и вижу охранника, того, у которого непроницаемое лицо и риторические вопросы. Он маячит наверху лестницы, блокируя выход.

Блять.

Как будто он даст мне ответы, я оглядываюсь на Рафаэля. Он стоит на том же месте, с той же натянутой улыбкой на губах, руки непринужденно покоятся в карманах брюк.

Мое внимание переключается через его плечо, и именно тогда моё замешательство переходит во что-то более трудное для понимания. Остальные мужчины в баре теперь на ногах, все смотрят на меня. Один из них попадает в луч прожектора и поворачивает голову.

Я замечаю его наушник, и осознание бьет меня по лицу.

В середине недели надевают костюмы. Сидят в одиночестве. То, что я обычно воспринимаю, как зеленые флажки, в данном случае являются огромными красными флажками. Это не было совпадением, что все они сидели отдельно, потому что все они телохранители. Они работают. И все ради…

Мой взгляд снова устремляется на Висконти. Его ямочки углубляются. Кашемировое очарование и острая, как бритва, улыбка.

— Боюсь, я вынужден настоять.

Ледяной ужас проникает в мою кровь. Блять. Менее десяти минут назад я думала, что этот чувак — мелкая рыбешка, которая клюнет на мою наживку, и как же я ошибалась.

Он большая белая акула, которая собирается проглотить меня целиком.

Мой пульс учащается в горле, а руки становятся липкими. Два провала за одну неделю. Ужасно для такой везучей девушки, как я.

Чувствуя тяжесть поражения в животе, я бросаю чемодан на ступеньку и разглаживаю атлас украденного платья. Внешне я спокойна, но внутренне все мои органы трепещут от нового плана. Моя изначальная игра больше не прокатит, мне нужно что-то менее убогое. Что-нибудь, что снизит вероятность того, что меня могут выбросить с пирса в Бухте в мешке для трупов.

Думаю, я приступаю к Третьему Акту.

— Ну, раз ты настаиваешь, — огрызаюсь я тоном, который не отражает панику, подступающую к моему горлу. От веселья Рафаэля у меня краснеют щеки, в то время как я возвращаюсь к бару и сажусь.

Дэн ловит мой взгляд и слегка печально качает головой, выражая то, что я уже поняла: я в полной заднице.

Большие руки Рафаэля хватаются за табурет рядом со мной, затем он отодвигает его от стойки, как будто он ничего не весит. Он подтягивает брюки и присаживается на край. Слегка кивнув Дэну, он кладет предплечья на колени, сплетает пальцы домиком и купает меня в своем внимании.

— Расскажи мне больше об этой игре.

Мои глаза невольно скользят к нему. Его взгляд светится тихим удовольствием, и, внезапно, я вспоминаю, как однажды взяла в библиотеке Морскую биологию для чайников. Там был целый раздел о больших белых акулах и о том, как они могут определять сердцебиение в воде. Он слышит, как я колочусь от страха, и наслаждается этим.

Несмотря на то, что я нахожусь на дне ямы без лестницы, моя гордость вспыхивает, как отвратительная сыпь. Я сжимаю челюсти и поднимаюсь на ноги. Не прерывая зрительного контакта, снова снимаю шубу, и на этот раз я действительно вижу, как его взгляд согревает всё моё тело. Он спускается от узких бретелек на моих плечах к впадине бедра, вниз по всей длине моей обнаженной правой ноги и останавливается у ботинок Doc Marten. Каждый сантиметр, который он поглощает, закладывает ещё один кирпичик уверенности в моей груди. И трепещущее чувство в моем животе, но я пытаюсь это игнорировать.

Он просто мужчина, ради всего святого. Конечно, мужчина с печально известной фамилией, окруженный телохранителями, которые могли бы разрубить меня на куски и запихнуть в мой чемодан, но, тем не менее, мужчина. И под поверхностью все они, блять, одинаковы.

Я прислоняюсь к барной стойке и провожу своим кулоном вверх-вниз по цепочке. Игра. Точно. Я выбираю наименее убогую тактику и надеюсь на лучшее.

— Это не столько игра, сколько… викторина.

Дэн ставит на стол два напитка. Один — виски, другой — ярко-желтый и в бокале для коктейля. Я бросаю взгляд на глазированную вишню и розовую вьющуюся соломинку.

— Поменял напиток?

— Поменял твой. Мартини с лимонными каплями сложнее захлебнуться.

— Восхитительно, — сухо парирую я.

Мне было наплевать на выпивку. Кроме того, у меня есть подозрение, что если я сделаю хотя бы глоток, есть большая вероятность, что я проснусь прикованной к батарее где-нибудь в темноте и сырости.

— Викторина. Расскажи мне больше.

— Пять вопросов. Если ты ответишь на любой из них неправильно, я заберу твои часы.

Он приподнимает бровь и ухмыляется таким образом, который я уже успела возненавидеть.

— А если я отвечу правильно?

— Не ответишь.

Грубоватый смешок срывается с его губ, и когда он потирает свои большие руки, его бриллиантовые запонки дразнят меня. Как я раньше не поняла, кто он?

— Ты самоуверенная штучка.

Штучка. Дрожь недовольства пробегает по моему позвоночнику. Малышка попадает в ту же категорию, что и милая и дорогая. Покровительственные выражения, используемые мужчинами, чтобы сбить женщин с толку.

Это заставляет меня хотеть обобрать его карманы так сильно, как я только могу.

— Давай начнем.

Он, конечно, уверен в себе.

— Ты не хочешь услышать подвох?

— Есть подвох?

— Всегда есть подвох, — говорю я спокойно, игнорируя то, как его голос становится мрачнее. — Ни один из моих пяти вопросов не является вопросом с подвохом. На самом деле, ответ на каждый из них очень прост. Однако подвох в том, что ты должен отвечать на каждый вопрос неправильно. Если ты ответишь правильно, ты проиграешь, и я получу эти прекрасные часы с твоего запястья, — я протягиваю руку в промежуток между нами. — Они бы хорошо смотрелись на мне, ты так не думаешь?

Он рассматривает мою руку с легким безразличием, затем поднимает взгляд на меня. Нетерпение мерцает, как пламя, в его радужках.

— Ладно.

— Ты играл в эту игру раньше?

Его напиток на полпути к губам, когда он останавливается.

— С твоей стороны было бы неумно держать меня за дурака, дорогая.

Дрожь пробегает по мне.

— Мы ещё не начали. Ты можешь ответить правдиво.

Он на мгновение задумывается, затем глотает и ставит стакан на стойку.

— Тогда нет, не играл.

По моей коже пробегает пьянящий порыв, смесь возбуждения и опасности.

— Вопрос первый. Где мы сейчас находимся?

Он колеблется.

— На луне.

— Вопрос второй. Какого цвета мои волосы?

Его взгляд скользит вверх, к моему неряшливому пучку на макушке. У него перехватывает горло, и он бормочет что-то, что едва слетает с его губ. Что? Но прежде чем я успеваю придать этому значение, он выпаливает ответ.

— Синего.

— А какого цвета твои волосы?

— Блондинистые.

— Блять, а ты хорош, — бормочу я, заправляя выбившуюся прядь за ухо.

— Я хорош во многих вещах.

Хрипловатый намек в его тоне заставляет мой пульс на секунду остановиться. Что-то теплое касается моего колена, и когда я смотрю вниз, я понимаю, что это его собственное. Он сидел так близко минуту назад?

Не обращая внимания на жар, бросающийся в лицо, я продолжаю.

— Хорошо, сколько вопросов я тебе задала?

Он барабанит толстым пальцем по барной стойке в три раза медленнее, чем бьется мое сердце. Он проводит костяшкой пальца по всей длине своей скулы, прежде чем сказать окончательно: — Двенадцать.

Я выдыхаю так сильно, что выбившиеся волосы, обрамляющие мое лицо, трепещут.

— Дерьмо, — бормочу я себе под нос, осматривая комнату.

Рафаэль смотрит на меня с тихим ликованием. Он берет стакан, медленно вращая жидкость запястьем.

— Жарко?

— Да, потому что ты жульничаешь, — огрызаюсь я в ответ.

Водоворот прекращается.

— Прости?

По холодку, сквозящему в его словах, я понимаю, что ответить, что извинения приняты, было бы не самым умным решением.

— Ты слышал. Ты жульничаешь.

Он ставит стакан на стол.

— А ну повтори, — мягко говорит он, но его взгляд совсем не мягкий.

Я борюсь с желанием извиниться, даже если это просто для того, чтобы снять напряжение, нарастающее у меня под грудной клеткой, но это сработает, только если я удвою усилия.

— Я сказала, что ты жульничаешь. К тому же лжец.

Его челюстные мышцы сводит спазмом.

— Лжец.

— Ага. Ты говорил мне, что раньше не играл в эту игру, но ты играл, не так ли?

— Я уже говорил тебе, что нет.

Проходит секунда. Она превращается в две. Мы смотрим друг на друга, пока густое и липкое осознание просачивается в маленькую щель между нами.

Это был мой пятый вопрос.

Интересно, слышит ли он биение пульса у меня на висках или неровное дыхание. Если он и слышит, то по суровым чертам его лица этого не видно.

Я люблю побеждать. Ощущение того, что ты попала в цель, вызывает привыкание, как любой наркотик. Но сегодня вечером мой кайф улетучивается от ощущения смыкающихся стен. Когда я поднимаю глаза, с нарастающим ужасом понимаю, что это не стены, а команда безопасности Рафаэля, образующая вокруг нас медленно движущийся круг.

О, черт.

Но затем Рафаэль поднимает руку. Это такой тонкий ход, что я бы его не заметила, если бы не блеск его кольца с цитрином, но это немедленно останавливает всю его команду.

— Ты обманула меня, — просто говорит он.

— Неправда. Я спросила тебя, прежде чем мы начали, играл ли ты в эту игру раньше, и ты сказал…

— Нет, — заканчивает он задумчиво.

Его молчание кричит. Мой триумф шепчет.

Я с осторожностью рассматриваю его непроницаемое выражение лица, когда он допивает свой напиток и проводит большим пальцем по нижней губе. Он кладет предплечье на стойку бара.

На долю секунды я думаю, что может быть, только может быть, мне это сошло бы с рук. Но тогда…

— Дэн, передай мне молоток.

Он говорит это так бесстрастно. Как будто его просто попросили уделить время, не потому что ему нужно где-то быть, а просто ради поддержания разговора.

Моя кровь мгновенно застывает.

— Что? Зачем?

Он игнорирует меня. Дэн смотрит на меня взглядом, средним между извинением и я же тебе говорил, затем наклоняется за стойку и возвращается с маленьким молотком, таким, которым разбивают лед.

Или коленные чашечки.

Я не жду, чтобы узнать.

Движимая инстинктом самосохранения и адреналином, я совмещаю две задачи: надеваю шубу и иду спиной к лестнице. Комната погружена в янтарную дымку, жару и страх, все расплывается, кроме молотка и большой руки, обхватившей рукоятку.

Мои каблуки ударяются о нижнюю ступеньку, но на этот раз никакая сильная рука не выскакивает из темноты, чтобы остановить меня от падения. Когда я приземляюсь на спину, удар отдается эхом по позвоночнику, а за ним следует настоящий ужас.

Рано или поздно твои грехи настигнут тебя, Малышка Пенн. Так всегда происходит.

Прощальные слова кузена Рафаэля, обращенные ко мне, звенят в моих ушах, когда черное тепло окутывает мою грудь. Это тень, в которой поблескивают стальной коготь, глянцевый циферблат часов и кольцо с цитрином.

— Пожалуйста, — шепчу я в темноту. Последний раз, когда я сказала пожалуйста с таким отчаянием, был, когда мне было десять, в переулке позади казино Visconti Grand. Это не остановило руки, опускающиеся на меня тогда, и не останавливает сейчас.

Грубая ладонь с мягким прикосновением опускается на моё бедро. Шелковая ткань моего платья спадает в глубоком разрезе, и мгновенно моё сердце падает в пятки.

Кто-нибудь когда-нибудь трогал то, что у тебя под этим милым платьицем?

Страх переходит в ярость, пылающую жаром и опасностью.

Нет.

Но всё происходит так быстро. Я стискиваю зубы, зажмуриваю глаза и сжимаю четырехлистный клевер на шее, когда молоток опускается слева от меня.

Хруст.

Никакой боли. Кости не сломаны. Я открываю глаза и смотрю вниз на свой разрез сбоку, и раскаленное добела смущение немедленно заливает мою кровь.

Черный датчик безопасности. Он лежит разбитый в пластиковых осколках рядом с моим дрожащим бедром. Я не знала, что у этого платья был такой, но, конечно же, он был. Вот почему сработала чертова сигнализация, когда я выходила из магазина.

Мне требуется три долгих секунды, чтобы вспомнить, что нужно дышать. Я набираю полные легкие воздуха, и когда поднимаю глаза, чтобы встретиться со взглядом Рафаэля, а после сердито выдыхаю.

В его взгляде искрится юмор, как будто он только что услышал шутку и смотрит прямо на кульминационный момент.

— Тебе повезло.

— Да? — я огрызаюсь в ответ.

— Мм. Иногда они кладут чернила в эти штуки.

Я пристально смотрю на него. Он прохладный глоток воды для моего пылающего ада. Спокойное зеленое море для моего сотрясающего шторма.

Я, блять, ненавижу его.

Прежде чем у меня появляется видимость того, что я могу бросить ему в ответ, он протягивает руку и поднимает меня на ноги. Мои ноги дрожат от остатка адреналина. Не прерывая зрительного контакта, он передает молоток ближайшему охраннику и одним быстрым движением отстегивает часы.

Он наклоняется вперед, достаточно близко, чтобы залезть в карман моей шубы, и засовывает туда их. Они падают мертвым грузом на дно.

— Присматривай за ними.

Что-то восхитительно меланхоличное мелькает в его взгляде, и, несмотря на мое желание выхватить молоток у его охранника и треснуть им его по голове, выражение его лица отзывается эхом в пустых местах моей груди.

Все исчезло в мгновение ока, сменившись этим вездесущим весельем.

Дерзкое замечание срывается с моих губ прежде, чем я могу его остановить. Несмотря на то, что я заработала одну из самых высоких зарплат в своей жизни, я ненавижу чувствовать, что кто-то взял надо мной верх. Должно быть это рефлекторная реакция, чтобы выровнять игровое поле.

— Хочешь поиграть ещё раз? — я спрашиваю со всей беспечностью, на которую только способна. — Мне вроде как нравится, как выглядит это кольцо на твоем пальце.

Он натянуто улыбается.

— Я лучше насру в ладони и похлопаю.

Я бы посмеялась над его отсылкой на мое предыдущее грубое замечание, если бы я не была на полпути к сердечному приступу. Да, думаю, сегодня я довела свою удачу до предела. Проходит тяжелая секунда, затем он дергает подбородком в сторону лестницы позади меня.

— Иди.

Мягкая, простая команда, которой я более чем счастлива подчиниться. Я хватаю свои вещи и бегу вверх по лестнице, пытаясь игнорировать взгляд, обжигающий мой затылок.

Кажется, что прошла целая жизнь с тех пор, как я стояла в этом входе, прячась от взбешенного продавца. Безумно представить, что я думала, что это будет самая большая драма, с которой я столкнусь сегодня.

Охранник с кислым лицом наблюдает за мной, пока я не дохожу до двери, затем его грубый голос доносится из-за моего плеча.

— Ты понятия не имеешь, как тебе повезло.

Я останавливаюсь, держа руку на дверной ручке. Внезапно четырехлистный клевер у меня на шее весит больше, чем часы, имеющие ценник с шестизначной цифрой, в моем кармане.

Я горько смеюсь.

— Поверь мне, это ты понятия не имеешь.