Папа для озорных апельсинок

Глава 19. Аня

– Куравлев, ты соображаешь, что творишь? – шиплю на него.

Я просто в шоке. Он совсем рехнулся?

Обсуждать подобные темы при детях недопустимо! Это верх цинизма.

– Нет, моя дорогая, – продолжает напирать. – Вот скажи, мне дико интересно, почему все вокруг знают про моих дочерей, кроме меня?

Вова вне себя от гнева. Из-за злости он не соображает, что говорит.

– Кто знает? Ты совсем что ли? – вспыхиваю от подобной наглости и откровенной лжи в мой адрес. Я никому не говорила про то, что родила от него.

Знают всего лишь несколько моих близких на то время подруг, и то в каждой из них я уверена.

– Думаешь, я с транспарантом ходила и каждому встречному говорила, какой скотиной оказался отец моих детей? – зло щурясь, задаю риторический вопрос.

Теперь уже меня саму потряхивает от гнева.

– Мам, мам, – дочки дергают меня с разных сторон за руки. – Дядя Вова наш папа? – в голосе девочек полный восторг. – Честно? – смотрят на него с обожанием.

– Да! – заявляю на эмоциях. – Он ваш отец! Тот, кого вы так долго ждали!

– Ура! – девчонки отпускают мои руки и со всех ног кидаются к Куравлеву.

Стою. Молчу. Глотая слезы горечи и разочарования смотрю, как две мои апельсинки беззаветно принимают того, кто от них отказался.

– Папа! Ура! Мы тебя нашли! – тараторят, ни на секунду не замолкая.

Мои маленькие наивные девочки…

Ах, как же мне плохо сейчас.

Конечно, можно было бы схватить дочерей, взять крепко за руки и силком отвести в детский сад. Но подобным поведением я сделаю только хуже.

Девочкам не объяснить претензий и гнева взрослых, они живут в своем безоблачном и светлом мире, в котором сегодня впервые в жизни появился отец.

– Идем, – говорю, как только получается избавиться от стоящего кома в горле. Он не позволяет дышать, душит меня. – Нам пора в детский сад.

– Папа, ты идешь с нами! – гордо заявляют девочки.

– Ну конечно, – фыркаю, закатывая глаза.

Я изо всех сил стараюсь не смотреть на Куравлева, сил моих выносить его нету. Ну разве можно было таким отвратительным образом разговаривать со мной при детях?

Доводим сияющих, как медный таз, мартышек до детского сада. Вова собирается подняться с нами в группу, но тут уже дорогу преграждаю ему я.

– Стой здесь, – говорю твердо. Зло зыркаю глазами и увожу дочерей на их этаж.

Поднимаемся по лестнице, заходим в раздевалку, малышки то и дело счастливо верещат. Их переполняет восторг, они очень рады обрести папу.

Каждое слово ядовитой стрелой попадает прямо в сердце. Отравляет меня.

– Девочек заберу сегодня после шести, – предупреждаю воспитательницу.

– Раньше не получится? – разочарованно протягивает она. – Ведь сегодня пятница, – “тонко” намекает, что рабочий день у меня короче на час.

– К сожалению, раньше не выйдет, – произношу тоном, не терпящим возражений. – Пожалуйста, проследите, чтобы они не замерзли. А если вы заведете обратно в детский сад, то хотя бы потрудитесь снять шапки и куртки.

Еще мне не хватало мокрых от пота детей в такую погоду вести домой.

– Не переживайте, все сделаем, – заверяет воспитательница. Видимо, она поняла по моему настрою, что сегодня лучше не спорить и не причитать.

Прощаюсь с дочками, объясняю, что мама будет позже. Они особо не расстраиваются и это хоть немного, но успокаивает меня.

Отправив девочек в группу, разбираю и раскладываю по шкафчикам детские вещи. Навожу порядок.

И после спускаюсь вниз.

Выхожу из здания на свежий воздух и вдруг снова ловлю приступ слабости. Что-то мне нехорошо.

Стою схватившись за перила, пытаюсь отдышаться. Перед глазами несколько раз на мгновение темнеет и я не понимаю, что за ерунда со мной творится.

Поясница болит.

– Ань, ты чего? – со скоростью звука ко мне подлетает Вовка. Зачем-то трогает лоб.

– Куравлев, отвали, – отталкиваю его руку. – Не прикасайся ко мне! – шиплю. – Сволочь ты! И гад!

– Да-да, конечно, – безропотно соглашается со мной. Голос хмурый.

С трудом приподнимаю голову, открываю один глаз и фокусируюсь на нем.

– Ты головой не ударился? – спрашиваю, усмехаясь. Перед глазами все снова плывет.

– Ласточкина, убивать меня будешь позже, – говорит, помогая мне оторваться от стены. Крепко прижимает к себе и куда-то ведет.

Пытаюсь идти, но ноги особо не слушаются. Мне так хреново, что даже злость не в состоянии придать сил.

– Куда ты меня ведешь? – спрашиваю, с трудом соображая.

Голова горит.

– Домой поехали, – отрезает сурово.

– Домой? – хмурюсь. – К тебе не поеду, а к себе не пущу.

– Кто ж тебя будет спрашивать? – произносит с ухмылкой, и в то же мгновение подхватывает меня на руки, прижимает к груди.

Он быстрым шагом доставляет меня до машины, усаживает в переднее пассажирское, регулирует кресло так, чтобы мне было удобно лежать, пристегивает и закрывает дверь. Обходит машину.

– Значит так, – заявляет безапелляционно. – Сейчас мы едем в больницу, там у тебя берут анализы, а после ты будешь выполнять все рекомендации врачей.

– Вов, не дури, – отмахиваюсь от его слов. – Со мной все в порядке. Это все нервное напряжение. Мне нужно немного отлежаться.

– Ага, как же, – фыркает, злясь. – Ты горишь вся. У тебя лихорадка.

В его голосе столько тревоги, что мне становится не по себе. Приоткрываю глаза.

– Какая лихорадка? Ты чего? – спрашиваю, обалдевая.

– Неужели ты сама не чувствуешь? – поражается Куравлев. – У тебя температура зашкаливает! Лоб огненный, не прикоснуться!

– Ну не-е-ет, – протягиваю.

– Ну да-а-а, – передразнивает меня. Заводит двигатель, трогает авто с места и мы выезжаем на дорогу.