Папа для озорных апельсинок

Глава 22. Аня

– Еще ложечку, – говорит Куравлев, медленно поднося к моим губам ложку супа. Нежно улыбается, пытаясь переключить мое внимание от тревоги, что наполняет его глаза. Он пытается ее спрятать, не хочет показывать свою уязвимость, и это слишком сильно меня задевает.

Тут же отмахиваюсь от своих эмоций. Они никому из нас не нужны.

Мы с Куравлевым навсегда останемся родителями для наших дочек, но ближе я его не подпущу.

Одного раза достаточно.

Сейчас, когда чувства каждого из нас оголены и вся мишура куда-то исчезла, можно увидеть истинную натуру человека. Мы практически обнажены друг перед другом. Я такая из-за болезни, а Вова из-за тревоги за меня и всего, что произошло с утра.

Если честно, то даже не думала ощутить от Куравлева такую мощную заботу и поддержку. Ожидала чего угодно другого, но только не того, что имею сейчас.

Вова сходил в магазин и вернулся оттуда с такими большими пакетами, словно собирается меня здесь оставить минимум на месяц.

Максимум два дня! На большее я не согласна!

После возвращения из магазина Вова активно взялся за меня. Он принес средства первой необходимости, сменную одежду и даже что-то по косметике. Не знаю что именно, пакет не разбирала, его содержимое не столь важно. Важен сам факт!

Куравлев затарился в магазине по полной.

– Рот открываем, – подносит ложку и слегка нажимает на губы, чтобы я выполнила его указание.

Чуть отстраняюсь.

– Ты еще эту за маму, а эту за папу скажи, – смеюсь.

Но рот послушно открываю и проглатываю содержимое. Вкусно.

Удивительно, но больничная еда может быть вкусной. И я сейчас говорю не про запеканку, омлет или разваренную до крупинок сладкую молочную кашу, а про суп.

Легкий, в меру соленый, но с ярким насыщенным вкусом борщ вызывает полный восторг.

Надеюсь, макароны с мясом, которые дали на второе, будут не менее замечательным. Пока же все, что я здесь попробовала, оказалось очень вкусным.

– Ешь давай, – улыбается Вовка. И сует мне следующую порцию.

Покорно открываю рот.

– Сам поешь, – киваю на тарелки, что оставили для него. Славка сказал, чтобы Куравлева тоже накормили и поэтому на столе пир горой. – Остынет.

– Успею, – отмахивается. И снова тянет ко мне ложку.

Видимо, придется смириться, что меня кормят, как маленького ребенка. Ведь, судя по настойчивому выражению лица, Куравлев даже не думает отступать.

Снова ем, а он снова кормит. И не успокаивается, пока не начинаю спокойно рот открывать.

– Вов, я могу сама, – напоминаю ему. Показываю свободную от капельницы левую руку, но Куравлев лишь отмахивается.

– Ань, дай спокойно тебя накормлю, – то ли просит, то ли утверждает. – Сама будешь, когда я уеду. Тебе еще куковать здесь одной весь вечер и ночь.

Ох, да… Я ж изведусь вся!

Как же хочется снова запроситься домой. Меня совершенно не прельщает остаться ночевать в чужом месте, далеко от дочерей.

– Ладно, – обреченно вздыхаю, позволяя ему и дальше кормить меня. Может быть, если я буду выполнять все рекомендации, то Ларин согласится вечером отпустить меня.

Ложка за ложкой, тарелка борща стремительно опустошается. После приходит очередь макарон.

Наверное, еда вкусная, потому что клиника частная. Вряд ли в обычных больницах так кормят, но я там, к счастью, не была. А роддом не в счет. Там совсем все другое.

Вместо разваренных и безвкусных макаронных изделий я ем вполне себе нормальную еду. Удивительно просто!

Или это у меня от лекарств и вируса рецепторы сыграли такую шутку.

– Вова, попробуй сам, – прошу мужчину. – Это вкусно, – заверяю его.

– Вот тебя накормлю и поем, – продолжает стоять на своем.

Куравлев добивается, чтобы я съела целую порцию, и только после этого отстает. Можно выдохнуть, но как это сделаешь, когда живот полный до отказа?

Садится за стол и только после того, как он начинает уминать обед за обе щеки, я понимаю, как сильно Вовка проголодался.

Улыбаюсь, смотря на него. На душе становится теплее и легче.

– Фто? – спрашивает с набитым ртом. Взгляд такой… Мурашки по коже.

– Ничего, – отмахиваюсь и отвожу в сторону глаза, не хочу, чтобы он понял какие чувства я сейчас испытываю.

Но разве от Куравлева так просто сбежишь? Он оставляет еду и разворачивается на сто восемьдесят.

Дожевывает.

– Ну? – внимательно наблюдает за мной.

– Ешь давай, – повторяя его интонацию, киваю в сторону стола. – Ты голоден.

– И? – ухмыляется. – Разве это кого волнует?

– Меня, – отвечаю, выдавая себя с потрохами. – Все. Ешь! – прячусь за телефоном. Благо, он лежал на кровати и я без труда смогла до него дотянуться. – Остальное позже обсудим.

– Как пожелаете, моя госпожа, – произносит, подтрунивая, и принимается за еду.

Едва сдерживаюсь, чтобы ему ничего не ответить.

Вместо этого снимаю блокировку с телефона, нахожу нужный чат и принимаюсь писать воспитателям. Без моего предупреждения они девочек Вове не отдадут, хоть как их упрашивай.

Пишу, пишу, а потом решаю, что все слишком сумбурно написано, ничего не понять. Поэтому стираю и начинаю все заново.

В конечном итоге бросаю это неблагодарное дело и набираю Ирину Сергеевну.

– Здравствуйте, вы хотите девочек забрать? Вам медсестра уже позвонила? Как оперативно! – говорит она, не давая мне ни единого шанса вставить слово.

– Что случилось? – ахаю. – Мне никто не звонил. Я не в курсе!

Сердце начинает биться быстрее, давление подскакивает и я ощущаю, как у меня снова “едет” температура. Бросаю на Куравлева полный растерянности взгляд, он считывает его тут же.

– Что-то с девочками? – садится рядом со мной. Смотрит на меня обеспокоенно и прислушивается к разговору.

– София сегодня пролила на себя горячий компот, а Мария упала со стула, – недовольно говорит воспитательница.

Так… Можно выдохнуть. Ничего критичного не случилось.

– Вы поэтому отправили их к медсестре? – удивляюсь.

– И поэтому тоже! – воспитатель активно показывает свое недовольство.

– Ирина Сергеевна, что у вас еще произошло? – спрашиваю уставшим голосом.

Девочки никак не могут найти с ней общий язык и поэтому я то и дело выслушиваю.

– Ваши дочери сегодня просто отвратительнейшим образом себя ведут! – вспыхивает женщина и начинает делиться проделками девочек.

То, как они ей показывали язык, то, как подрались с мальчиками и как Маня ударила по лицу другую девочку. Соня вообще где-то раздобыла соль и в тарелку воспитателю и нянечке высыпала всю солонку.

В общем, девочки сегодня оторвались по полной.

– Напоминаю вам, что сегодня пятница и почти всех детей разобрали уже до обеда! Ваши дочери опять будут последними? – спрашивает. – Мне с ними двумя опять до закрытия сада сидеть?

– Их сегодня заберет отец, – озвучиваю причину, по которой звонила.

– Отец? – Ирина Сергеевна не скрывает своего удивления.

– Ну да, – киваю. На лице Куравлева расцветает счастливая улыбка. – У каждого ребенка есть отец, не так ли?

– Но… – теряется. – Вы же говорили, что воспитываете их одна, – она явно подобной новости не ожидала.

– Обстоятельства изменились, – отвечаю, не моргнув и глазом. Пытаюсь раздражение держать при себе и не собираюсь показывать, как сильно меня задевают слова воспитателя.

Словно почувствовав мою грусть, Вовка берет меня за руку и слегка сжимает кисть.

– Все будет в порядке, – шепчет, приободряя.

– Отдайте девочек их отцу, – прошу. – Хорошо? Он скоро приедет.

– Отдам, не переживайте, – фыркает. – Не ночевать же мне с ними в саду. Пока вас дождешься, раки на горе засвистят.

– И вам тоже всего хорошего, – отвечаю, не поведя глазом. – До свидания.

– Анька, ну ты даешь, – откровенно удивляется Куравлев, как только я завершаю вызов. – Кремень!

– Ох, Вова, – вздыхаю. – Если бы ты знал сколько они выпили моей крови, – делюсь с ним переживаниями. Вовка смурнеет.

– Можно подробнее?