Пленница пустыни

20

На некоторое время все успокоилось. Мы с Амиром, наскучавшись, все свободное время проводили в постели. Ева ходила в школу без особых капризов. А Ричард Питерс никак не давал о себе знать. И я совсем не хотела его видеть, а вторника ждала с замиранием сердца. Когда с утра муж сказал, что сегодня будет работать дома, я сразу поняла, что мне лучше не высовываться из спальни ни при каких обстоятельствах. Но Ричард все же нашел способ связаться со мной…

Перед обедом Верда принесла мне сувенирный пакет.

– От гостя хозяина.

Она оставила подарок на столе передо мной и сразу ушла. Я же сидела и смотрела на презент, будто на бомбу. Или жабу. Было одновременно и страшно, и любопытно. Так, как бывает на пороге чего-то важного, когда все чувства буквально кричат о необходимости сделать что-то вопреки здравому смыслу.

Дрожащими пальцами я извлекла из маленького пакетика с изображением Кремля коробочку. Открыла и сначала не заметила ничего не обычного – просто сувенир с моей родины. Но стоило взять в руки серебристый брелок, как он каким-то непонятным образом раскрылся. На стол упала свернутая во много раз бумажка. Схватила ее и тут же зажала в кулаке, затравленно при этом озираясь по сторонам. «Нужно немедленно это выкинуть!» – билось в голове. Виски моментально заломило от перенапряжения. Поспешно вернула брелок в прежнее состояние и положила обратно в коробочку. Бумажка буквально жгла кожу.

Какое-то время я так и сидела. А потом поняла, что ладони у меня настолько потные, что скоро от записки ничего не останется. Подумала, что если разверну и прочитаю, ничего страшного не случится. Никто же не узнает, что сообщение дошло до получателя – всегда можно сделать вид, что ничего не знаю. Медленно и аккуратно развернула обычный блокнотный лист. На нем аккуратным мелким разборчивым почерком было написано совсем немного. Дата, время и адрес. Прочитала несколько раз, прежде чем поняла – это же дом на соседней улице. То есть? Питерс хочет, чтобы я пришла туда в пятницу вечером. Это время ужина – Амир ни за что не поймет, если я решу отлучиться. Да я даже не знаю, какую причину могла бы придумать, чтобы получилось. Это категорически невозможно!

На этом я успокоилась – разорвала записку на мелкие кусочки и смыла в раковину в ванной. Настроение сразу же улучшилось – если ничего не можешь сделать, то и делать ничего не нужно. Пусть Ричард занимается своей работой, какой бы они ни была, а Амир своей. А я буду и дальше делать вид, что понятия ни о чем не имею. И вообще, это все еще ничем не подтвержденные слова человека, которого я почти не знаю.

Но перестать нервничать я не смогла. Днем была излишне раздражительна, а ночами пыталась забыться в объятиях мужа. Торопилась надышаться им, насладиться – будто кто-то уже стоял за нашими дверями, чтобы разлучить. Амир безусловно подмечал странности в моем поведении, но терпел молча. Проболталась Евка – рассказала, что прислуга на кухне судачит, будто я беременна, поэтому и настроение такое переменчивое. Что ж… Это объяснило долготерпеливость и покладистость мужа. Ему-то Верда, наверняка, самому первому нашептала.

К пятнице я настолько извелась, что сама заговорила с Амиром о планах на вечер, едва открыла глаза. Он уже почти собрался уезжать – застегивал ремень и поправлял волосы перед зеркалом в ванной.

– Доброе утро, – остановилась и невольно залюбовалась на мужа. – Хочешь чего-нибудь особенного на ужин? Сегодня же пятница. Или, может, в ресторан сходим?

Вдруг захотелось отправиться с ним на свидание. Мы давно никуда не выбираемся – как-то не было нужды и желания. Амир любит приглашать гостей домой. Да и с его финансовыми возможностями вечеринки выходят ничуть не хуже чем в общественных заведениях.

– Нет, Райхан, не получится. Порадуй себя самостоятельно, я уеду из города сразу после обеда.

Так только он умеет отказывать – мягко, но твердо. Ласково улыбаясь, но не допуская возражений.

– Надолго? – страх тут же сжал сердце.

– Думаю, в воскресенье вернусь. Постараюсь пораньше.

– А куда ты едешь?

Вопрос камнем упал между нами. Я прекратила интересоваться подобным очень давно – еще до свадьбы. И сейчас он непонимающе смотрит на меня, но отвечать не торопится.

– По делам, – наконец, цедит неохотно. – Тебе неинтересно будет.

За последнюю фразу я и цепляюсь. Сажусь на пуфик рядом с ним, беру его за руки и преданно смотрю в глаза:

– Ну почему же? Мне интересно все, что с тобой связано. Ты никогда не говоришь о своей работе. Расскажи, чем будешь заниматься все выходные.

И жду с замиранием сердца, что сейчас он скажет что-то банальное. Типа, поехал на объект проверять. Или обсуждать соглашения с партнерами. Или присматривать новый участок для строительства чего-либо. Не знаю… Хоть что-то, чем обычно люди на работе занимаются. Но Амир молчит. Молчит и внимательно изучает мое лицо. Это нервирует еще больше, я отвожу взгляд, сжимаю его пальцы. Хочется заплакать, соврать, что заболела и он должен остаться. В голове проносятся безумные мысли – если сообщу, что у меня задержка, он ведь оставит все дела? Наверняка… Но я не хочу лгать ему. Хочу, чтобы он сказал хоть одно слово.

– Я тоже буду скучать, Райхан. По тебе и Еве. Очень.

Присаживается на корточки, заглядывает в мои повлажневшие глаза и ласково улыбается. Потом нежно и мимолетно целует, встает и уходит. Спрятав лицо в ладони, я начинаю рыдать. Кажется, что моя счастливая жизнь кончилась прямо сейчас.

Весть день у меня все валится из рук. Я велю не готовить сегодня и отпускаю почти всю прислугу. Сама занимаюсь обедом для нас с Евой, потом забираю ее из школы. Мы рано ужинаем втроем – я, дочь и Гусун. После я сообщаю няне, что уйду и ей нужно будет самой уложить Евку. С дочкой прощаюсь так, будто могу не вернуться. И кто знает, так ли случится или нет?

Одеваюсь снова по-европейски – скромно, неприметно, но удобно. Волосы собираю в тугой пучок. Хорошо, что к семи тут всегда темно – о маскировке можно не беспокоиться. Я намеренно задерживаюсь и тяну и прихожу в назначенное место ближе к десяти минутам восьмого. Около ворот нужного дома стоит неприметная старенькая светло-серая машина. Останавливаюсь недалеко от нее, не понимая, что делать дальше.

Несколько минут просто стою на пустынной улице. Чувствую себя идиоткой, которая решила засунуть голову в пасть тигру. Уже хотела развернуться и пойти домой, когда передняя пассажирская дверца машины открылась. Немного погипнотизировала ее взглядом, но больше ничего не произошло. Несмело подошла поближе и заглянула внутрь – за рулем Питерс в бейсболке натянутой на глаза.

– Садись скорей, – прошипел он.

Но я не сделала этого. С чего бы мне выполнять его команды. Приблизилась вплотную и внимательно осмотрела заднее сидение – убедилась, что там пусто. После этого села и закрыла пассажирскую дверь.

– Скажи, что это съемки какого-нибудь дурацкого шоу, – прошептала устало.

– Марго, я был бы счастлив, если бы розыгрыши были хобби твоего мужа. Но это не так. У него совсем другие развлечения. И если ты здесь, значит, допускаешь, что я не соврал тебе.

– Куда мы поедем? – не буду я его догадки комментировать и так все очевидно.

– В пустыню, – Ричард запустил двигатель. – Туда, где сейчас находится лагерь. Ты просила доказательств? Это и будут они. Сегодня пришла новая партия. Будут осматривать, сортировать, отбраковывать. Мы остановимся на достаточном расстоянии, чтобы нас не заметили. У меня с собой есть вся необходимая техника. Сможем и посмотреть, и, возможно, послушать. Бен Сауд там будет точно. Уверен, собственным глазам и ушам ты поверишь.

Мы медленно ехали по пустеющим улицам богатого дубайского квартала. Сердце в груди билось как сумасшедшее, и хотелось прекратить все это немедленно. Но чего я добьюсь этим?

– Ты говорил, что нам с дочерью опасно находиться рядом с Амиром. Почему?

– Потому что я не единственный, кто ищет доказательства его противозаконной деятельности. А также потому, что не только он хочет этим заниматься. В общем, у него проблемы и серьезные. Вам с Евой действительно лучше уехать и подальше.

– И ты поможешь? Просто так?

Решила немного спровоцировать его – так нужно узнать, что у Питерса на уме. Если соврет, то пусть потом хоть совесть его мучает…

– Не просто, – чуть слышно хмыкнул. – Защита свидетелей – часть моей работы. Ну, и из личной симпатии…

Последнее предпочла пропустить мимо ушей.

– Я не собираюсь свидетельствовать против Амира.

– Никто и не заставляет. Но вы с Евой проходите свидетелями, нуждающимися в переезде и сокрытии личностей. В том, что ты ничего не знаешь о деятельности бен Сауда, никто не сомневается. Максимум, тебе попросят припомнить, где он находился в тот или иной день. И дать письменный ответ. Все. Никуда ездить, ни с кем встречаться не нужно будет.

– Ты сделаешь нам новые документы?

– Они уже готовы.

Разговаривать мне что-то резко расхотелось. Такое чувство, что за меня уже все давно решено. Сначала Амир решил, что мы остаемся, и я выхожу за него. А теперь кто-то еще, что уезжаем.

Мы долго ехали – шоссе сменилось второстепенной дорогой, а потом мы и вовсе стали двигаться прямо по пустыне. По еле заметным следам от шин других машин. Вокруг было всепоглощающе темно и оглушающе тихо – только свет фар и урчание мотора. Мурашки бежали по спине каждый раз, как я пыталась разглядеть что-то в боковое стекло.

– Как ты ориентируешься в такой темноте?

– Мы едем по навигатору.

– А нас не заметят? Там, в лагере?

– Не смогут. Мы будем слишком далеко.

– Если я действительно увижу то, о чем ты рассказывал, что нужно будет сделать дальше?

– Дождаться следующего отъезда бен Сауда и уйти из дома с дочерью и минимумом вещей. Об остальном позабочусь я и мои коллеги.

– Что если Амир о чем-то догадается? Я так дергалась все время после нашей прошлой встречи.

– Не догадается. Он сейчас очень занят, не обратит внимания.

Хотелось бы, чтобы Питерс ошибался, но… Амир на многое последнее время не обращает внимания. Возможно, у него, и правда, проблемы. Но если его сложности связаны с бизнесом по продаже людей, то я отказываюсь понимать и принимать.

Наконец, Ричард остановил машину. Это произошло довольно неожиданно – я отвлеклась от его действий и чуть не встретилась лбом с торпедо.

– Извини, не подумал предупредить.

– Мы приехали? – прошептала севшим голосом в тишине, моментально ставшей мертвой.