Похитители грёз

Глава 50

Персефона дала ему пирог. Тот был с орехами пекан, она сама его испекла, и ему предоставлялся вариант не брать. Мора хмуро смотрела на него.

— Ты уверена, что так надо, Пи? Наверное, тебе лучше знать…

— Иногда, — признала Персефона. — Ну же, Адам. Мы идем в комнату для предсказаний. Блу может пойти с тобой. Но это будет очень личным.

Он не осознавал, что Блу была там. Он держал голову опущенной. На его руке после прогулки по магистрали остались царапины, из-за которых он безмолвно переживал и которые прятал под краями одежды.

Раздался голос Блу:

— Что происходит?

Персефона махнула рукой, будто объяснение было слишком сложным.

Мора ответила:

— Она выравнивает его внутреннее с его внешним. Примиряя с Энергетическим пузырем, да?

Персефона кивнула.

— Достаточно близко.

— Я пойду с вами, если хотите, — предложила Блу.

Все лица повернулись к ней.

Если он войдет сам по себе, то не будет больше ничего, кроме Адама Перриша.

В некотором смысле, всегда было так. Иногда обстоятельства менялись. Порой погода улучшалась.

Но, в конце концов, все, что у него было, это Адам Перриш.

Ему было проще заставить себя все принять, сказав еще раз: это всего лишь комната для предсказаний.

Он знал, что это неправда. Но это приняло форму правды.

— Мне бы хотелось пойти одному, — сказал он тихим голосом. Он не взглянул на неё.

Персефона поднялась.

— Угощайся пирогом.

Адам угостился.

В комнате для предсказаний было темнее, чем в остальном доме, свет исходил только от массивных свечей, сгрудившихся в центре гадального стола. Адам поставил тарелку на стол.

Персефона закрыла за собой двери.

— Откуси кусочек пирога.

Адам откусил.

Мир приобрел фокус, слегка.

С закрытыми дверями в комнате запахло розами после наступления темноты и спичкой, которую только что задули. А с выключенным светом было до странности трудно определить, насколько большой была эта комната. Хотя Адам прекрасно знал крошечность этого помещения, теперь оно казалось огромным, как подземная пещера. Стены ощущались далекими и неровными, пространство поглощало звуки их дыхания и движения карт.

Адам подумал: «Я сейчас же могу все остановить».

Но это была всего лишь гадальная. Это была всего лишь комната, которая должна была стать обеденной. Ничего здесь не изменится.

Адам знал, ничего из этого не было правдой, но легче было притвориться, что это не так.

Персефона выбрала фотографию со стены. Адам только и успел заметить, что это был снимок стоящего камня в распаханном поле, а потом она поместила его стеклом вверх перед ним. В темноте при свечах изображение исчезло. Все, что было видно, отражалось в стекле; снимок внезапно превратился в водную гладь или зеркало. Свет от свечей закрутился в стекле, не совсем как это происходит в реальности. У него засосало под ложечкой.

— Ты должен это чувствовать, — раздался голос Персефоны с другой стороны стола. Она не села. — Насколько ты далек от равновесия.

Это было слишком очевидно, чтобы согласиться. Он ткнул в стекло с неправильными отражениями.

— Для чего это?

— Магический кристалл, — ответила она. — Способ заглянуть в другие места. Места, которые находятся слишком далеко, чтобы увидеть, места, которые лишь условно существуют, или места, которые не хотят быть увиденными.

Адаму показалось, что он заметил, как в стекле спиралью закручивается дым. Он моргнул. Спираль исчезла. Рука отозвалась резкой болью.

— Куда мы смотрим?

— Куда-то очень далеко, — сказала Персефона. Она улыбнулась ему. Это крошечная, потаенная улыбка, словно птица, выглядывающая из ветвей. — В тебя.

— Такое безопасно?

— Это противоположность безопасности, — ответила Персефона. — На самом деле, лучше бы тебе откусить еще пирога.

Адам откусил.

— А что будет, если я не стану этого делать?

— То, что ты чувствуешь, только ухудшится. Ты, на самом деле, не можешь для начала собрать даже крайние кусочки этой головоломки.

— Но если я это сделаю, — начал Адам, а потом осекся, потому что правда уже жалила, внедрялась и распространялась внутри него, — я изменюсь навсегда?

Она сочувственно склонила голову.

— Ты уже изменил себя. Когда принес жертву. Это просто ее завершение.

Тогда не было никакого смысла ничего не делать.

— Раз так, скажите, как это совершить.

Персефона подалась вперед, но так и не села.

— Ты должен прекратить заниматься раздариванием всего. Ты принес в жертву не свой разум. Начни принимать решения, в которых твои мысли будут только твоими. И помни свою жертву. Ты должен подразумевать именно ее.

— Я подразумеваю, — сказал Адам. Гнев в нем стремился вырваться, внезапный, звенящий и чистый. Это был бессмертный враг.

Она только моргнула, глядя на него своими ясными черными глазами, и ярость отступила.

— Ты обещал быть руками и глазами Энергетического пузыря, но слушал ли ты, о чем он просил?

— Он ни о чем не просил.

Выражение лица Персефоны было понимающим. Ну, конечно же, пузырь просил. Вдруг до него дошло, что было причиной видений и полувидений. Энергетический пузырь пытался привлечь его внимание и мог это сделать только таким способом. Весь этот шум, этот звук, этот хаос внутри него.

— Я не смог понять.

— Это тоже нарушает равновесие, — продолжила она. — Но другой ритуал для другой проблемы. Вот, загляни в себя, но знай: есть вещи, которые вредны. Магический кристалл никогда не бывает безопасным. Никогда не знаешь, кого встретишь в нем.

Он спросил:

— Вы поможете мне, если что-то пойдет не так?

Её черные глаза смотрели в его. Он все понял. Он оставил свою единственную помощь снаружи, в кухне.

— Остерегайся любого, обещающего немедленную помощь, — наставляла Персефона. — Внутри тебя только ты в силах себе помочь.

Они приступили.

Поначалу он видел только свечи. Тоненькое, интенсивное мерцание настоящих свечей и искривленное, непрямое горение в зеркальном стекле. А потом капля воды, казалось, вынырнула из тьмы над ним. Она должна была упасть на стекло, но, вместо этого, легко проникла внутрь через поверхность.

Капля приземлилась в бокал с водой. В один из небольших, пузатых и дешевых, которые обычно заполняли мамины буфеты. Этот Адам держал в руке. Он как раз собирался отпить из него, когда заметил движение. У него не было времени подготовиться к свету… звуку…

Отец его ударил.

— Подожди!.. — воскликнул Адам, объясняя, всегда готовый объяснить, когда тот ударил по выцветшей столешнице на кухне.

Все должно было уже закончиться ударом, но он, казалось, попал в ловушку. Он был мальчиком, ударом, столешницей, разгорающимся гневом, который всем этим управлял.

Оно жило в нем. Этот удар — первый раз, когда отец ударил его — он всегда держал где-то у себя в голове.

«Энергетический пузырь», — подумал Адам.

Он был освобожден от удара. Когда бокал, слишком крепкий, чтобы разбиться, упал на пол, капля воды выскользнула из него и снова полетела. На этот раз она упала в тихую, зеркальную заводь, окруженную деревьями. Между деревьями прокрадывалась темнота, насыщенная, черная и живая.

Адам здесь уже бывал.

Энергетический пузырь.

Он, правда, был здесь, или это сон? А не все ли равно в Энергетическом пузыре?

Это место… Здесь пахло влажной землей под упавшими ветками, слышны насекомые, шебуршащие под гниющей корой, чувствовалось прикосновение все того же ветерка к его волосам, колышущего листья над головой.

В ночной воде у ног Адама кружили красные рыбы. Они создавали своими ртами рябь на поверхности, где капля нарушила целостность. Движение привлекло его внимание к спящему дереву на противоположном берегу. Дерево выглядело так же, как и прежде: массивный старый дуб, сгнивший изнутри достаточно сильно, чтобы в нем мог поместиться человек. Месяцы назад Адам стоял внутри дерева и увидел ужасное будущее. Гэнси умирал из-за него.

Адам услышал стон. Женщина, которую он видел в своей квартире. Самое первое приведение. Она была одета в выцветшее старомодное платье.

— Ты знаешь, чего хочет Энергетический пузырь? — спросил он.

Прислонившись к шероховатой коре спящего дерева, женщина с несчастным видом прижала тыльную сторону ладони ко лбу.

— Auli! Greywaren furis al. Lovi ne…

Это была не латынь. Адам сказал:

— Я не понимаю.

Рядом с ней вдруг появился мужчина в котелке, которого Адам видел в особняке Гэнси. Мужчина умолял:

— E me! Greywaren furis al.

— Мне жаль, — сказал Адам.

Появился еще один дух и потянулся к нему. И еще один. И еще. Предстали все, кто ему являлся, десятки силуэтов. Непостижимо.

Тихий голосок у его локтя произнес:

— Я переведу тебе.

Обернувшись, он увидел маленькую девочку в черном платье. Она так напоминала миниатюрную Персефону: высокие белые волосы, как сахарная вата, узкое лицо, черные глаза. Она взяла его за руку. Её ладони были очень холодными и слегка влажными.

Она встревоженно вздрогнула.

— Перевести правдиво?

Её маленькие пальчики крепко вцепились в его руку. Прежде он её не видел, он был уверен. Она не была одной из всех тех видений, являвшихся к нему после принесения им жертвы. Она была так похожа на Персефону, только искаженная.

— Нет, — сказал он. — Только я могу себе помочь.

Рассердившись, она запрокинула голову назад.

— Ты уже мертв здесь.

Прежде чем он успел отстраниться, она вцепилась в его запястье второй рукой. Из трех царапин закапала кровь. Он мог почувствовать вкус, будто она расцарапала ему язык.

Это было похоже на дурной сон.

Нет. Если это было похоже на сон, если Энергетический пузырь был сном, это значило, что все ему подвластно, если он захочет. Адам, почувствовав себя свободным, встрепенулся. Он не собирался терять разум.

— Энергетический пузырь, — обратился он громко. — Скажи мне, что тебе нужно.

Он потянулся к воде. Та была холодной и иллюзорной, как скольжение его руки по поверхности. Осторожно он зачерпнул одну каплю воды, за которой следовал в видение. Она каталась туда-сюда на его ладони вдоль линии жизни.

Он колебался. По другую сторону этого движения, он знал это наверняка, было нечто, что разделит его с остальными навсегда. Он не знал, насколько сильно. Но он будет где-то, где нет их. Он станет чем-то, чем не будут они.

А он уже таким был.

А потом он оказался внутри капли. Энергетическому пузырю не нужно больше тянуться к нему через призраков. Он больше не нуждался в неуклюжих вспышках своего видения. Никаких отчаянных просьб его внимания.

Он был Энергетическим пузырем, он был спящим деревом, и он был каждым из дубов с корнями, пробивающимися сквозь камни в поисках энергии и надежды. Он чувствовал поток и пульс энергетической линии, проходящей через него — каким грубым, приземленным термином теперь казалось ее имя, когда он чувствовал ее. Теперь он мог вспомнить другие названия, и все они казались ему более подходящими. Дороги фей. Пути духов. Поющие линии. Старые борозды. Хвосты драконов. Дороги грез.

Дороги покойников.

Энергия в нем вспыхивала и гасла, потрескивая, меньше как электричество, больше как запомнившиеся тайны. Она была сильной, всеобъемлющей, а затем исчезала, наступало ожидание. Порой он был только ею, а порой ощущения практически забывались.

И под всем этим он чувствовал древность Энергетического пузыря. Неизвестность. Там было что-то истинное и бесчеловечное по своей сути. Энергетический пузырь просуществовал столько веков до него и просуществует еще множество столетий после. В относительной природе вещей Адам Пэрриш был неважен. Он был такой малостью, всего лишь завитушкой в отпечатке пальца массивной сущности…

Я не соглашался отдавать свои мысли.

Он был бы руками и глазами Энергетического пузыря, но не был бы Энергетическим пузырем.

Он был бы Адамом Перришем.

Он сел обратно.

Он снова был в гадальной. Капля воды покоилась на стекле рамки с фотографией. Напротив него стояла Персефона с тремя кровавыми царапинами на запястье; рукава её были порваны.

Все в комнате виделось Адаму другим. Он только не мог понять в чем. Это было похоже, будто он поменял разрешение своего телевизора от широкоформатного до нормального.

Он не знал, как ему удавалось увидеть черноту глаз Персефоны. Все цвета объединились, чтобы создать черный.

— Они не поймут, — сказала Персефона. Она положила свою колоду карт Таро на стол перед ним. — Они не поняли, когда я вернулась.

— Я другой? — спросил он.

— Ты был и прежде другим, — ответила Персефона. — Но теперь они не могут не заметить этого.

Адам дотронулся до карт. Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как он видел колоду на этом столе.

— Что мне нужно с ними сделать?

— Стукнуть по ним, — прошептала она. — Три раза. Они это любят. А затем перетасовать их. А после подержать у своего сердца.

Он легонько постучал костяшками пальцев по колоде, перетасовал карты, а после сгреб их опять. Когда он прижал колоду к груди, карты показались теплыми, как живое существо. Прежде они не были такими на ощупь.

— Теперь спрашивай.

Адам закрыл глаза.

Что теперь?

— Вынь четыре, — сказала Персефона. — Нет, три. Три. Прошлое, настоящее, будущее. Рубашкой вниз.

Адам осторожно выложил три карты на стол. Оформление колоды Персефоны было темным, размытым, едва видимым в полумраке. Изображения, казалось, двигались. Он прочел слова в нижней части каждой карты:

Башня. Висельник. Девятка мечей.

Персефона скривила губы.

Глаза Адама скользили с первой карты, на которой мужчина падал с горящей башни, ко второй, где мужчина свисал с дерева вниз головой. А потом к последней, на которой мужчина плакал, закрыв лицо руками. Третья карта была само отчаяние. Он не мог отвести от неё взгляда.

Адам заметил:

— Такое чувство, будто он очнулся от ночного кошмара.

«Так выглядел бы я, — подумал он, — если бы видение из дерева осуществилось».

Когда Адам поднял глаза на Персефону, он был уверен, что она увидела то же, что и он. Он мог определить по её разгладившимся губам, что в ее глазах жалость. Комната вокруг них растянулась в черноту и безграничность. То ли пещера, то ли старый лес, то ли помещение, зеркальное черное озеро. Будущее продолжало быть чем-то, куда Адам был заброшен: квест, жертва, мертвое лицо лучшего друга.

— Нет, — тихо вымолвил Адам.

— Нет? — эхом отозвалась Персефона.

— Нет. — Он замотал головой. — Может, это и будущее. Но это не конец.

Персефона спросила:

— Ты уверен?

В её голосе присутствовал сигнал, которого не было прежде. Адам поразмыслил над этим. Он подумал о тепле, исходившим от карт, и как он задал вопрос, а они дали ему такой ужасный ответ. Он думал о том, что все еще слышал голос Персефоны, эхом окружающий его, хотя должен был бы поглотиться ближайшими стенами гадальной. Он думал о том, как был Энергетическим пузырем и чувствовал дорогу покойников, проползающую через него.

Он ответил:

— Уверен. Я… я вытяну еще карту.

Он помедлил, ожидая, что она не позволит. Но она просто выжидала. Адам развернул колоду веером и касался рукой каждой карты. Он взял ту, которая на ощупь показалась теплее остальных.

Перевернув карту, он положил её рядом с девяткой мечей.

Облаченная в мантию фигура стояла перед монетой, кубком, мечом и жезлом — все символы всех мастей карт Таро. Над головой плавал символ бесконечности; одна рука была поднята, демонстрируя власть. "Да", — подумал Адам. Понимание кольнуло его, а потом ускользнуло.

Он прочел слово в нижней части карты.

Маг.

Персефона очень протяжно выдохнула и начала смеяться. Это был смех облегчения, который звучал так, будто она совершила пробежку.

— Адам, — сказала она, — доедай свой пирог.