После того, как дом затих, Блу отправилась в постель и натянула одеяло на лицо. Сна не было ни в одном глазу. Мысли были заняты унылым выражением лица Адама, выдуманной Ронаном Камаро и дыханием Гэнси на ее щеке.
Ее разум уцепился за запах мяты и связал его с воспоминанием о нем, с тем, которого у Гэнси еще нет: первый раз, когда она его увидела. Не в «Нино», когда он просил ее о свидании от лица Адама.
А в ту ночь на церковном дворе, когда мимо проходили все мертвые в будущем духи. Один год — самый долгий срок, что оставался у тех духов. Они были бы мертвы к следующему кануну дня Святого Марка.
Она увидела своего первого призрака: парня в аглионбайском свитере, его плечи были забрызганы темными каплями дождя.
— Как тебя зовут?
— Гэнси.
Она не могла сделать это неправдой.
Внизу неожиданно Кайла сердито подняла голос.
— Ну, я сама сломаю эту чертову штуковину, если обнаружу, что ты снова ее используешь.
— Тиран! — в ответ выкрикнула Мора.
Голос Персефоны вмешался дружелюбно, слишком тихо, чтобы расслышать.
Блу покрепче закрыла глаза. Она видела дух Гэнси. Одна рука испачкана в грязи. Она чувствовала его дыхание.
Его руки прижимались к ее спине.
Сон не приходил.
Несколько аморфных минут спустя Мора постучала подушечками пальцев по открытой двери Блу.
— Спишь?
— Как всегда, — ответила Блу.
Ее мать забралась на узкую кровать Блу. Она отдернула подушку на несколько сантиметров, насколько позволила Блу. Тогда она улеглась позади Блу, мать и дочь, словно ложки в сушилке. Блу снова закрыла глаза, вдыхая мягкий гвоздичный аромат ее матери и исчезающий мятный запах Гэнси.
Спустя мгновение Мора спросила:
— Ты плачешь?
— Только чуть-чуть.
— Почему?
— Типичная грусть.
— Ты грустишь? Что-нибудь произошло?
— Еще нет.
— Ах, Блу. — Ее мама обернула руки вокруг нее и дышала в ее волосы у основания шеи. Блу думала о том, что сказал Гэнси о богатстве любовью. И она думала об Адаме, все еще лажащем на их диване внизу. Если у него нет никого, кто бы обернул свои руки вокруг него, когда ему грустно, можно ли его простить за то, что он позволяет злости вести его?
Блу поинтересовалась:
— Ты плачешь?
— Только чуть-чуть, — сказала ее мама и неподобающе сопливо вздохнула.
— Почему?
— Типичная грусть.
— Ты грустишь? Что-нибудь произошло?
— Еще нет. Давным-давно.
— Это противоположные понятия, — сообщила Блу.
Мора снова хмыкнула.
— Не совсем.
Блу вытерла глаза наволочкой.
— Слезы нам не подходят.
Ее мать вытерла глаза об футболку на плече Блу.
— Ты права. Что нам подходит?
— Действия.
Мора мягко улыбнулась.
«Как же это, должно быть, ужасно, — думала Блу, вновь вернувшись мыслями к Адаму, — не иметь матери, которая бы тебя любила?»
— Да, — согласилась она. — Как же ты мудра, Блу.
На другой стороне Генриетты Серый Человек ответил на звонок. Это был Гринмантл.
Без какой-либо преамбулы он сказал:
— Дин Аллен.
Серый Человек, держа телефон в одной руке, а книгу в другой, не ответил ничего сразу. Он отложил свой изодранный экземпляр «Англосаксонских загадок» обложкой вниз на журнальный столик.
Телевизор лепетал на заднем плане; один шпион встретил другого на мосту. Они обменивались заложниками. Им было сказано придти в одиночку. Они не пришли в одиночку.
Ему понадобилось неожиданно много времени, чтобы понять значение слов Гринмантла. А затем, когда до него дошло, понадобилось даже больше времени, чтобы понять, почему Гринмантл их сказал.
— Все верно, — продолжил Гринмантл. — Тайна пропала. Было не так уж и трудно выяснить, кто ты. Оказывается, англосаксонская поэзия — очень маленькое поле деятельности. Даже на уровне старшекурсника. А ты знаешь, как хорошо я справляюсь со старшекурсниками.
Серый Человек не был Дином Алленом долгое время. Отказаться от идентификации выходило труднее, чем можно было бы ожидать, но Серый Человек был более терпелив и предан, чем большинство. Обычно кто-либо менял одну личность на другую, но Серый Человек хотел быть никем. Нигде.
Он коснулся видавшего виды сгиба книги. «ic eom wrжtlic wiht on gewin sceapen».
Гринмантл добавил:
— Итак, я хочу его.
(Я прекрасная вещь, созданная для борьбы.)
— У меня его нет.
— Конечно, Дин, конечно.
— Не называйте меня так.
«nelle ic unbunden жnigum hy ran nymюe searosжled».
— Почему нет? Это же твое имя, не так ли?
(Я нервный и никому не подчиняюсь; только когда искусно связан…)
Серый Человек ничего не сказал.
— Итак, ты не собираешься менять свою историю, Дин? — спросил Гринмантл. — И ты все еще продолжаешь отвечать на мои звонки. Это значит, ты знаешь, где оно, но у тебя его еще нет.
Столько лет он закапывал это имя. Дин Аллен, как предполагалось, не существовал. Была причина, почему он его бросил.
— Скажу тебе вот что, — произнес Гринмантл. — Я скажу тебе вот что. Ты получаешь Грейворен и навещаешь меня Четвертого Июля, подтвердив мне номер своего рейса. Или я рассказываю твоему брату, где ты.
Не дергайся, Дин.
Логика уплыла от Серого Человека. Он очень тихо сказал:
— Я рассказал вам о нем конфиденциально.
— Я конфиденциально тебе платил. Оказывается, ему не терпится узнать, где ты, — сообщил Гринмантл. — Мы побеседовали, Дин. Говорит, он потерял связь с тобой посреди разговора, который он хотел бы завершить.
Серый Человек выключил телевизор, но голоса все еще гудели на заднем плане.
— Дин, — позвал Гринмантл. — Ты там?
Нет. Не совсем. Цвет утекал со стен.
— Мы договорились?
Нет. Не совсем. Оружие не договаривалось с рукой, которая его держала.
— Два дня — достаточный срок, Дин, — сказал Гринмантл. — Увидимся на другой стороне.