Глава 61

Ронан на всех парах мчался в сон. Когда он приземлился, локти о почву были изодраны в кровь. Кавински был уже здесь, изодранный шипами, впившимися ему в лицо. Деревья, с которыми Ронан был так хорошо знаком, напали на него когтями веток. Что-то в Кавински было неправильного цвета или что-то в сравнении с деревьями вокруг него. Складывалось такое чувство, будто сон изобразил его самозванцем.

— Походу, у нас одно и то же секретное место, — сказал Кавински. Он ухмыльнулся. Лицо его было испещрено мелкими царапинками от колючек.

Ронан ответил:

— Не такой уж ты вор сегодня.

— Некоторыми ночами, — сказал Кавински, лыбясь во все зубы, — ты просто берешь. Значение соглашения преувеличивают.

Ветви затряслись над ними обоими. Гроза собиралась и прогрохотала, близко и реально, реально, реально.

— Ты не должен этого делать, — произнес Ронан.

— Больше ничего нет, старик.

— Есть реальность.

Кавински рассмеялся, услышав это слово.

— Реальность! Реальность — это то, что нагрезели тебе другие.

— Реальность — место, где есть другие люди, — заметил Ронан. Он распростер руки. — Что здесь, Кей? Ничего! Никого!

— Только мы.

Это заявление, усиленное грёзой, с трудом поддавалось пониманию. «Я знаю, что ты», — сказал как-то Кавински.

— Этого недостаточно, — ответил Ронан.

— Чувак, только не говори «Дик Гэнси». Не произноси этого. Он никогда не будет с тобой. И не говори мне, что тебя не заносило на эту дорогу, старик. Я в твоей голове.

— Гэнси для меня значит не это, — сказал Ронан.

— Ты не сказал, что тебя не заносило в этом направлении.

Ронан хранил молчание. Гром ворчал у него под ногами.

— Нет, не сказал.

— Мужик, это еще хуже. Ты, правда, типа его карманной собачонки.

Никакая, даже крошечная часть этого заявления не ужалила Ронана. Когда Ронан думал о Гэнси, он вспоминал переезд на Фабрику Монмаут, ночи за компанию, проведенные с бессонницей, лето в поисках короля, Гэнси, расспрашивающий Серого Человека о его жизни. Братья. Ронан ответил:

— Жизнь — это не только секс, наркота и тачки.

Кавински поднялся. Колючки, впившиеся в его ноги, углубились в штанины. Его глаза под тяжелыми веками уставились в глаза Ронана, и тот подумал обо всех случаях, когда он смотрел через стекло своего БМВ и видел Кавински, глядящего в ответ. Незаконные острые ощущения. Уверенность, что Кавински никому не позволял рассказывать себе, кем он был.

— Моя такая, — сказал Кавински.

Он посмотрел на лес. Подняв руку, он щелкнул пальцами точно так же, как на своем первом фейерверке. Деревья закричали.

Или закричало что-то, что там материализовал Кавински. Звук разрывал Ронану позвоночник. Звучало так, словно у его уха кто-то хлопал в ладоши. Биение воздуха. Что бы ни приближалось, оно было огромным.

Деревья мерцали и плакали, прогибались, вспыхивали и гасли. Уже исчерпанная энергетическая линия была в рытвинах и почернела. Ничего не осталось. Кавински вбирал все, чтобы создать своего нагрезенного зверя.

— Ты не должен этого делать, — повторил Ронан.

Это был огненный шар. Взрыв в полете. Это был дракон и костер, преисподняя и зубы. Разрушенная Митсубиши превратилась в живое существо.

Когда существо снизилось, оно широко распахнуло пасть и закричало на Ронана. Не тот звук, который Ронан слышал раньше. Это было ревущее шипение огня, смоченного водой. На плечо Ронана посыпались дождем искры.

Он чувствовал, как дракон ненавидел его. Как дракон ненавидел и Кавински.

Как это существо ненавидело мир.

И оно было таким голодным.

Кавински взглянул на Ронана своими мертвыми глазами:

— Попробуй догнать, Линч.

А после оба они, он и дракон, исчезли.

Кавински проснулся и забрал дракона с собой.

Скорей. Если Адам с Персефоной не были бы уже в точке последней энергетической схватки, то они бы не нашли её. Потому что, пока они стояли здесь во тьме, пялясь на большое, плоское рукотворное озеро, энергетическая линия умерла внутри Адама.

«Кавински», — сразу же подумал Адам. Он знал это, как тело, которое бросили, знало, что неминуемо последует падение. И умственное, и физическое. Точно так же он был уверен ранее, что Ронан был причиной их спешки.

И вот оно.

Ронану необходима энергетическая линия. Она была ему необходима прямо сейчас. Времени не было. Но энергетическая линия была мертва, и Энергетический пузырь не отзывался внутри Адама. Все, что у него осталось, это плоское черное зеркало, машина, полная камней, и мешочек с картами, которые больше ничего ему не говорили.

— Что нам делать? — спросила его Персефона. Где-то вдали подвывал фейерверк, словно угроза, словно бомбы.

— Ну, я без понятия. — Он выбросил руку в сторону карт. — Вы же экстрасенс! Вы разве не можете заглянуть в карты? Для меня они ничего не значат без энергетической линии!

Над головой грянул гром; молния пронзала облако за облаком. Энергетическая линия даже не трепыхнулась под ногами Адама. Кавински нагрезил нечто огромное, а Ронану не с чем было работать

Персефона парировала:

— Ты Маг или нет?

— Нет! — не раздумывая, ответил Адам. В нем ничего не осталось. Линия была мертва, как и все остальное. — Энергетический пузырь делал меня им.

Глаза Персефоны отражали неподвижность воды рядом с ними.

— Твое могущество, Адам, не в других людях. Оно не в других вещах.

Никогда в своей жизни Адам не был могущественным.

— Быть Магом не значит быть всесильным, когда у тебя что-то есть, и бесполезным, когда у тебя ничего нет, — продолжала Персефона. — Маг видит вне и находит связи. Маг может создать что-нибудь волшебное. Все, что угодно.

Он страстно пожелал, чтобы линия под его ногами вернулись к жизни. Если он сможет уловить хотя бы намек на это, возможно, сможет уцепиться за подсказки и понять, как восстановить этот последний участок. Но энергетическая линия не отзывалась. Совсем.

— А сейчас, — поинтересовалась Персефона, и голосок её был очень тоненьким и тихим. — Ты Маг? Или нет?

Адам закрыл глаза.

Связи.

Его мысли метнулись к камням, озеру, грозе. Молния.

Он думал, как ни странно, о Камаро. Необходимости в аккумуляторе, чтобы просто довезти их домой.

Indiget homo battery[62].

Да.

Он открыл глаза.

— Мне нужен камень, — сказал он. — Тот, из сада.

Скорей.

— Адам? — требовательно спросил Ронан. — Это, правда, ты?

Потому что пейзаж вдруг резко переменился. Деревья передвинулись и сместились в сторону, и теперь здесь было отвратительное рукотворное озеро, которое они обнаружили с Гэнси. Адам сидел на корточках на берегу, выкладывая камни в сложный орнамент. Неужели это настоящий Адам? Или это был нагреженный Адам?

Этот Адам резко поднял голову. Он был собой и был кем-то еще.

— Линч. Что только что нагрезил Кавински?

— Хренов огонь, — сказал Ронан. Он должен проснуться. У него не было ни единого шанса проваляться на земле во время вечеринки.

Адам посмотрел за него и кому-то нетерпеливо прожестикулировал.

— Что такое ты создаешь, чтобы ему противостоять?

Ронан осторожно прощупал сон. Он казался предельно тонким, как ниточка карамели. Он не сможет забрать ни одной вещи из сна.

— Ничего. Здесь нет ничего.

Персефона подбежала к Адаму с большим плоским камнем в руках.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Ронан.

— Исправляю, — сказал Адам. — Начни что-нибудь создавать. Я постараюсь поправить все к тому времени, как ты закончишь.

Ронан услышал крик вдалеке. Он раздался снаружи сна. Сон рушился вокруг него.

— Скорей, — порекомендовала Персефона.

Адам взглянул на Ронана.

— Я знаю, что это был ты, — произнес он. — Я выяснил. Арендная плата.

Он удерживал взгляд Ронана одно долгое мгновение, пока что-то внутри Ронана не вздрогнуло, и он почти что-то сказал. И тогда Адам вскочил, схватил камень из рук Персефоны и бросился на противоположную сторону озера.

— Ну же, — поддерживала Персефона.

Ронан повернулся к поваленным деревьям.

— Энергетический пузырь, — обратился Ронан, — мне нужна твоя помощь. Тебе нужна моя.

«Хищник», — прошептали деревья.

«Грабитель».

Некогда было с этим разбираться.

— Я здесь не для того, чтобы красть! Хочешь спасти себя?

Ничего.

Чертов Кавински.

Ронан завопил:

— Я не такой как он, понятно? Черт, ты же меня знаешь. Ведь всегда знал? Ты же знал моего отца? Мы оба Грейворены.

Появилась Девочка-Сиротка. Наконец-то. Она выглянула из-за одного из стволов. Если бы она помогла, он смог бы что-нибудь взять, что угодно. Он протянул ей руку, но она помотала головой.

— Vos estis unum tantum.

Ты единственный.

На английском она добавила:

— Воров много. Грейворен один.

Будто сон, его затопило понимание. Как много людей могли превращать свои сны в реальность, но как мало могли разговаривать со сном. Как ему предназначалось быть правой рукой Энергетического пузыря. «Разве он не знал?» — спрашивал Энергетический пузырь… Но не вслух. — «Разве он не знал об этом с самого начала?»

— Слушай, мне жаль, — сказал Ронан. — Я не знал. Я ничего не знал. Я должен был все сам выяснить, и это заняло хренову тучу времени, да? Пожалуйста, без тебя ничего не выйдет.

И неожиданно в его руках оказалась коробка-паззл. Это не было похоже на сон. У неё был вес, и на ощупь она была прохладной и настоящей. Он вращал диски и колесики до тех пор, пока не оказался на «английской стороне». Он перевернул коробку на сторону загадочного языка. Теперь он знал, что это не был язык людей. Это был язык деревьев. Он прочел:

— T’implora?

Эффект был мгновенным. Он слышал, как зашелестели листья и заколыхались на ветру. Он мог это чувствовать. И только теперь Ронан понял, как много деревьев прежде молчали. Бормоча, шепча и шипя на трех разных языках, они все были согласны: они помогут ему.

Он с облегчением закрыл глаза.

Все будет хорошо. Они дадут ему оружие, и он проснется и уничтожит этого дракона Кавински, прежде чем что-нибудь случится.

В черноте под закрытыми веками он услышал: ткк-ткк-ткк-ткк.

«Нет, — подумал Ронан. — Никаких ночных кошмаров».

Но был слышен скрежет их когтей. Клекот их клювов.

Пригрезить ночной кошмар, вот так просто.

Это не настоящий страх, всего лишь опасение. Предчувствие. У кошмара ушло столько времени, чтобы убить его во сне.

— Это не поможет, — сказал он деревьям. Он упал на колени, упершись пальцами в мягкую почву. Даже если он и знал, что ему не удастся спасти себя, он, похоже, никогда не смог бы убедить себя прекратить сопротивляться. — Это никого не спасет.

Деревья нашептывали: «Quemadmodum gladius neminem occidit; occidentis telum est».

(Поскольку меч никого не убивает, он лишь инструмент в руке убийцы)

Но ночные кошмары были не тем оружием, которым мог размахивать Ронан.

— Я не могу их контролировать! — прокричал он. — Они только и хотят, что навредить мне!

Явился ночной кошмар. Он взлетел над деревьями, закрывая собой небо. Он был непохож ни на что, нагреженное Ронаном раньше. В три раза больше предыдущих. Воняющий аммиаком. Снежно-белый. Когти пожелтевшие и полупрозрачные, темнеющие к красным кончикам пальцев. Сквозь рваные крылья проступали розовые вены. Его красные глаза альбиноса были крошечными и горели яростью на сморщенной голове. А вместо одного свирепого клюва, у него было два бок о бок, кричащие в унисон.

На другой стороне озера Адам поднял руки, указывая на небо. Он был чужой версией себя самого. Пригреженная версия. Молния ударила в камень рядом с ним.

Будто сердце, энергетическая линия вздрогнула и ожила.

Энергетический пузырь ожил.

— Сейчас! — заорал Адам. — Ронан, сейчас!

Шипение ночного кошмара сорвалось на крик.

— Это только ты, — прошептала Девочка-Сиротка. Она держалась за его руку, скрючившись рядом с ним. — Почему ты себя ненавидишь?

Ронан задумался.

Ночной кошмар-альбинос ринулся вниз, разжимая когти.

Ронан поднялся, протягивая руку, как делал это для Чейнсо.

— Я не ненавижу, — сказал он.

И проснулся.

Загрузка...