— Ты невероятная телефонная шлюшка, — сказала Блу.
Орла, ничуть не обидевшись, ответила:
— Ты просто завидуешь, что у тебя не такая работа.
— Вовсе нет. — Блу сидела на полу кухни матери, уставившись на свою старшую кузину, когда та завязывала шнурки на обуви. Орла возвышалась над ней в своей умопомрачительной, плотно облегающей тело, рубашке с пейслийским рисунком[3]. А штанины брюк-клеш были достаточно вместительны, чтобы спрятать в них мелких животных. Она махнула телефоном над головой Блу гипнотической восьмеркой.
Данный телефон являлся средством для спиритического сеанса, который шел на втором этаже Фокс Вэй 300. За доллар в минуту клиенты получили нежное исследование своих архетипов — и еще чуть более нежное, если отвечала Орла — и множество тактических предложений, как же можно улучшить свою судьбу. В доме все по очереди отвечали на звонки. Все, на кого указывала Орла, кроме Блу.
Летняя работа Блу не требовала абсолютно никаких экстрасенсорных способностей. На самом деле работа в Нино была бы, скорее всего, невыносимой, если бы она обладала больше чем пятью чувствами. Блу вообще придерживалась политики не делать ничего, что презирала, но она презирала работу в Нино и до сих пор не уволилась. Или не была уволена, если на то пошло. Обслуживание клиентов требовало терпения, приклеенной и убедительной улыбки и способности тут же подставить другую щеку, продолжая при этом то и дело подливать диетическую содовую. Блу всегда обладала только одним-единственным качеством из выше перечисленных и совершенно не тем, в котором она нуждалась. Не помогало и то, что клиентуру Нино главным образом составляли мальчики Аглионбая, которые считали грубость в каком-то смысле флиртом.
Проблема была в том, что там хорошо платили.
— Ой, да ладно, — сказала Орла. — Всем известно, почему ты такая раздражительная.
Блу встала лицом к лицу к кузине. Если не считать большого носа, то Орла была красива. У неё были длинные каштановые волосы, увенчанные вышитой головной повязкой, вытянутое лицо, пробуравленный гвоздиком нос и длинное тело, которое делали еще длинней туфли на платформе. Даже стоя, Блу (ростом едва ли пяти футов[4]) только-только доставала Орле до темно-коричневого воротника.
— Мне плевать, ясновидящая я или нет. — Что было отчасти правдой. Блу не завидовала экстасенсорным способностям Орлы. Она не завидовала её способности быть разной, даже не прикладывая усилий. В то время как Блу приходилось стараться. Очень.
Еще один взмах телефоном.
— Не лги мне, Блу. Я могу читать твои мысли.
— Не можешь, — лаконично ответила Блу, соскребая свой бумажник на кнопке со стойки. Только то, что она не была экстрасенсом, не означало, что она была невежественна в самом процессе. Она глянула на часы духовки. Почти поздно. Практически поздно. Прямо вовремя. — В отличие от других людей, мое чувство собственного достоинства не привязано к моей профессии.
— Оооооо, — прокричала Орла, помчавшись по коридору, подобно аисту. Она променяла свой генриеттовский акцент на славную противную версию старого юга. — Кто-то слишком много зависает с Ричардом Кэмпбэллом Гэнси Третьим. «Мое чувство собственного достоинства не привязано к моей профессии». — Последняя фраза была сказана с наиболее преувеличенным представлением акцента Гэнси. Её голос прозвучал подобно пьяному Роберту Э. Ли[5].
Блу потянулась к двери позади Орлы.
— Это из-за того, что я назвала тебя телефонной шлюшкой? Я не заберу слов назад. Никому не нужно слышать их будущее таким голосом. Мам, заставь Орлу отойти. Мне нужно идти.
Мора, сидевшая как на насесте в читальне, подняла взгляд. Она была более высокой версией своей дочери, черты её лица казались удивленными, в то время как у Блу те были полны энтузиазма.
— Ты идешь в Нино? Подойди и возьми карту.
Несмотря на то, что она опаздывала, Блу была не в состоянии сопротивляться. На это потребуется всего лишь мгновение. С самого детства она любила ритуал «одной карты». В отличие от сложных кельтских перекрестных карт таро, которые её мать обычно раскладывала для своих клиентов, чтение единственной карты для Блу было игривым, приятным и кратким. Это было скорее не предсказанием, а тридцать второй сказкой на ночь, в которой Блу всегда была героем.
Блу присоединилась к матери, заостренное отражение размыто виднелось в тусклой поверхности столешницы. Не отрывая взгляда от своих карт, Мора ласково встряхнула руку Блу и перевернула случайную карту.
— Ах, вот ты где.
Это был «паж с кубками», карта, которая, по словам Моры, напоминала ей Блу. На этой карте был изображен румяный юнец, держащий кубок, утыканный драгоценными камнями. Чаши олицетворяли собой отношения (любовь и дружбу), и карта означала новизну и зарождающиеся возможности. Эта сказка на ночь была той самой, которую Блу слышала уже слишком много раз. И она уже заранее знала, что её мама скажет дальше: «Только взгляните на весь тот потенциал, что здесь есть!»
Блу перебила ее.
— Когда потенциал станет чем-то реальным?
— Ах, Блу.
— Не надо мне тут «ах, Блу». — Блу выпустила руку матери. — Я только хочу знать, когда все перестанет быть потенциальным и станет чем-то большим.
Мора живо вернула карту в колоду.
— Ты хочешь ответ, который тебе понравится, или настоящий?
Блу фыркнула. Был только один ответ, который она хотела.
— Может, ты уже нечто большее. Ты делаешь других экстрасенсов такими сильными, просто находясь рядом. Возможно, потенциал, который ты пробуждаешь в других людях, и есть твое нечто большее.
Блу всю жизнь знала, что была редкостью. И хорошо быть полезной. Но недостаточно. Ее душа думала, что это не есть нечто большее.
Очень прохладно она сказала:
— Я не собираюсь быть второй скрипкой.
В коридоре Орла повторила с южной сладостью Гэнси:
— «Я не собираюсь быть второй скрипкой». Тогда тебе стоит перестать тусоваться с миллионерами.
Мора выдала сварливое «тссс» между зубами.
— Орла, тебе разве не надо сделать звонок?
— Не имеет значения. Я на работу, — произнесла Блу, стараясь удержать слова Орлы в стороне. Но правдой было то, что она выглядела более холодной в школе, чем в окружении экстрасенсов или богатеньких мальчиков.
«Нет, — думала она. — Нет, это не о том. Это про то, что я делаю, не про что, что я собой представляю».
Все же это ощущалось слабостью. Было намного легче, когда Адам, наибеднейший из компании, казался таким же, как и она. Теперь она чувствовала, что ей надо кое-что доказать. Остальные были Силой команды, а она была Изобретательностью команды или чем-то в этом роде.
Ее мама махнула на прощание картой.
— Пока. Ты будешь дома к ужину? Я готовлю кризис среднего возраста.
— О, — произнесла Блу. — Думаю, у меня будет кусочек. Если ты уже его готовишь.
Когда Блу пришла в Нино, она обнаружила, что Гэнси, Адам, Ноа и Ронан уже присвоили один из больших столиков в глубине. Так как она не смогла прийти к ним, они принесли обсуждения Глендовера к ней.
«Ха! — подумала она. — Вот тебе, Орла!»
Адам и Гэнси расположились на поломанном оранжевом диване вдоль стены. Ноа и Ронан сидели на стульях напротив. В качестве гвоздя программы деревянная коробка покоилась в центре стола, сопровождаемая нависшим зеленым светом. Ее окружал батальон словарей иностранных языков.
С усилием Блу сравнила ее нынешнее видение парней с первым разом, когда она их примеила. Тогда они были не только незнакомцами, они были врагами. Было трудно помнить, как смотреть на них таким образом. Чем бы ни был ее личностный кризис, он, казалось, жил дома, а не с парнями.
Она бы это не предсказала.
Блу принесла на стол кувшин с холодным чаем.
— Что это?
— Джейн! — радостно воскликнул Гэнси.
Адам сказал:
— Это гений в коробке.
— Он сделает твою домашнюю работу, — добавил Ноа.
— И будет встречаться с твоей девушкой, — закончил Ронан.
Блу нахмурилась.
— Вы все пьяные?
Они проигнорировали ее вопрос и, вместо этого, взволнованно продемонстрировали причину — деревянную коробку. Она была удивлена меньше других людей, которые бы обнаружили, что это магическая коробка-переводчик. Она больше была удивлена, увидев, что парни преднамеренно захватили с собой словари.
— Мы хотели узнать, всегда ли она права, — объяснил Гэнси. — И кажется, всегда.
— Держитесь, — ответила Блу.
Она оставила парней, чтобы взять заказ на напитки от пары за четырнадцатым столиком. Оба хотели холодный чай. Нино был несправедливо знаменит своим холодным чаем, была даже вывеска на окне, которая гласила, что здесь он самый вкусный в Генриетте. Несмотря на этот факт, Блу могла засвидетельствовать, процесс приготовления чая был абсолютно обыкновенным. Она решила, что воронята, должно быть, легкая добыча для пропаганды.
Когда она вернулась, то облокотилась на стол рядом с Адамом, который дотронулся до ее талии. Она не знала, что сделать в ответ. Тронуть его? Момент был упущен. Она обиделась на тело, которое не дало ей верного ответа. Она спросила:
— Кстати, что это за другой язык?
— Мы не знаем, — произнес Гэнси с соломинкой во рту. — Почему здесь так хорош чай?
— Я в него плюнула. Дайте мне взглянуть на эту штуку.
Она приняла коробку. Та что-то да весила, как будто у всех колесиков имелся внутренний механизм. Вообще-то, на ощупь коробка очень напоминала журнал Гэнси о Глендовере. Он был щедро сдобрен грезами — не то, чего она ожидала от Ронана.
Осторожные пальцы Блу на гладких, прохладных циферблатах, сдвинули колесики на английской стороне так, что на них прочиталось "синий"[6]. Кнопки засосало внутрь, а колесики повернулись на другую сторону коробки, текуче и бесшумно.
Блу медленно поворачивала коробку, читая каждую сторону: «hyacinthus», «celea». Одна сторона была пуста.
Гэнси указал ей на каждую сторону.
— Латынь, коптский, санскрит, что-то, чего мы не знаем, и… Это, как предполагается, греческий. Разве не забавно, что тут пусто?
Ронан иронично заметил:
— Нет. Древние греки не знали слова "синий".
Все за столиком глядели на него.
— Что за черт, Ронан? — выдал Адам.
— Трудно вообразить, — размышлял Гэнси, — как это очевидно удачное классическое образование никак не отражается на твоих школьных документах.
— Они никогда не задают правильных вопросов, — ответил Ронан.
Впереди открылась парадная дверь ресторана. Блу следовало бы усадить новых гостей, но она медлила за столиком, хмурясь на коробку.
Она сказала:
— У меня есть правильный вопрос. Что за язык на этой стороне?
Выражение лица Ронана говорило об обиде.
Гэнси склонил голову.
— Мы не знаем.
Блу указала на Ронана, который сжал губы.
— Он знает. Где-то там. Я уверена.
— Тебе-то откуда знать это дерьмо, — выдал Ронан.
Возникла очень короткая из всех пауз. Правда была в том, что этот тип яда не был чем-то необычным от Ронана. Но прошло довольно много времени с тех пор, как он использовался столь страстно на Блу. Она поднялась, все покалывало.
Затем Гэнси очень медленно произнес:
— Ронан, ты никогда больше не станешь говорить так с Джейн.
Оба, Адам и Блу, уставились на Гэнси, который сконцентрировал свой взгляд на салфетке. Дело было не в словах, а в том, как он ни на кого не смотрел, когда говорил, это добавило странности моменту.
Блу, чувствуя странное тепло на щеках, сказала Гэнси:
— Я не нуждаюсь, чтобы ты за меня заступался. А ты, — это было направлено на Ронана, — не думай, что я позволю тебе так со мной разговаривать. Особенно, когда ты злишься из-за того, что я права.
Когда она резко повернулась ко входу, то услышала, как Адам произнес:
— Ты такой хрен. — И Ноа рассмеялся.
Она пала духом, когда увидела, кто стоял у стойки официанток: Джозеф Кавински. Ошибиться было невозможно: он из тех воронят, которые явно были нездешними. Все в его чертах (длинный нос, впалые глаза с тяжелыми веками, темные надбровные дуги) совершенно отличалось от тех лиц, с которыми она выросла. Как и большинство других воронят, он носил массивные солнечные очки, волосы торчком, маленькую серьгу, цепь вокруг шеи и белую майку. Но, в отличие от других воронят, он наводил на Блу ужас.
— Эй, куколка, — поприветствовал он Блу. Он уже стоял слишком близко, беспокойно двигаясь. Он всегда двигался. Было что-то неуправляемое и вульгарное в полной линии его губ, будто он проглотил бы ее, если бы подобрался достаточно близко. Она ненавидела его запах.
О нем ходила дурная слава, даже в её школе. Хотите заполучить заранее вопросы по экзаменам — у него они были. Нужно поддельное удостоверение личности — он мог достать. Хотите отомстить своему обидчику — пожалуйста.
— Я не куколка, — с презрением сказала Блу, подхватывая ламинированное меню. Ее лицо снова вспыхнуло. — Столик на одного?
Но он даже не слушал ее. Он покачнулся на пятках, вздергивая подбородок вверх, чтобы увидеть, кто еще был в ресторане. Так и не взглянув на нее снова, он произнес:
— Моя вечеринка уже здесь.
Он прошел мимо. Будто бы ее там и не было.
Блу не была уверена, могла бы она простить Кавински за то, что тот всегда заставлял ее чувствовать себя такой незначительной, или себя саму за понимание момента, но неспособность защититься.
Она сунула меню обратно в стойку официанток и стояла там секунду, ненавидя их всех, ненавидя эту работу, чувствуя себя странно оскорбленной.
Потом она глубоко вздохнула и налила чай для четырнадцатого столика.
Кавински прямиком направился к большому столу в глубине, и позы всех мальчиков тут же совершенно изменились. Адам смотрел в стол с заученной незаинтересованностью. Размытый Ноа втянул голову в плечи, но не мог отвести глаз от прибывшего. Гэнси встал, облокотясь на стол, и в этом было больше угрозы, чем уважения. Однако Ронан был единственным, чье положение тела претерпело наибольшую трансформацию. Хотя его привычное положение рук (скрещенные на груди) осталось неизменным, его плечи заметно напряглись. В глазах появилось нечто свирепое и живое, как тогда, когда он запускал в поле самолетик.
— Я увидел твой терминал оплаты спереди, — сказал Кавински Гэнси. — И вспомнил, что у меня есть кое-что для Линча.
Смеясь, он бросил перед Ронаном сухую, спутанную кучу.
Ронан смотрел на подарок, одна бровь поднялась в большом презрении. Откинувшись назад, он потянул за одну из нитей, показывая, что это был набор браслетов, идентичных тем, который он всегда носит.
— Как мило, чувак. — Ронан поднял один выше, словно спагетти. — Этот подойдет ко всему.
— Как твоя мать, — согласился Кавински с хорошим юмором.
— Что мне полагается с ними делать?
— Да черт его знает. Я просто думал о тебе. Передари их. Дерьмо белого кролика.
— Слона[7], — пробормотал Гэнси.
— Не вноси в это политику, тупица, — ответил Кавински. Он хлопнул ладонью по бритой голове Ронана и потер ее. Ронан выглядел так, будто готов покусать его. — Ну, я пошел. Дела. Наслаждайтесь вашим литературным кружком, дамочки.
Он даже не взглянул на Блу, когда уходил. «Он, не натолкнувшийся на тебя, это хорошо», — сказала она сама себе. Она почувствовала себя незримой. Невидимой. Это ощущает Ноа?
Гэнси произнес:
— Единственное, что меня хоть как-то радует, это воображаемая фирма по продаже подержанных автомобилей, в которой он будет работать годам к тридцати.
Ронан, опустив голову, изучал кожаные браслеты. Одна из его ладоней сжалась в кулак. Блу задалась вопросом, каково реальное значение подарка Кавински. Ей стало интересно, знал ли Ронан его реальное значение.
— Как я и говорил, — пробормотал Гэнси. — Проблема.