Поперчить посахаренное

Где-то остро, где-то сладко

— Чертов псих! — заорал БиАй, и, сорвав с себя кожаную куртку и сунув её в руки Хёне, скинул ботинки, перелез через ограждение набережной и, не мешкая, спрыгнул в реку, поплыв к тому месту, куда погрузился наездник Ямахи вместе с остатками от неё. Свинцовые в ночном неверном видении круги, пошедшие от них, незаметно затерла рябь плескающихся волн, не прошло и минуты.

— Бобби! — только и смогла произнести Дохи, всматриваясь в воду. Не думая, она решила перенять лучший пример, который увидела. Сняв свою верхнюю одежду, сумочку с плеча и разувшись, она бросила это всё рядом с подругой прямо на асфальт и, разбежавшись, тоже нырнула в Хан, не слыша, как позади Хёна предостерегает, что река холодная и нечего в ней делать той, которой до спортсменки было далеко. Но Дохи не сомневалась, что ей под силу сейчас и переплыть реку, и вытерпеть холод, и сделать ещё что угодно невозможное, что она не смогла бы сделать в другой раз.

Гонка смерти была нелегальной, запрещенной и, разумеется, никаких спасателей и скорой помощи не предусматривала. Посторонним, которыми являлись зрители, вмешиваться вовсе не хотелось, чтобы не впутаться в неприятности. Чживон рухнул ближе к противоположному берегу, поэтому БиАю пришлось прилично проплыть, прежде чем окунуться на глубину в поисках друга. Дохи пришлось приложить больше усилий, чем тренированному парню. Хоть она и хорошо плавала, всё-таки дыхание на мгновение перекрылось, когда жутко холодная вода обволокла её тело. Но мысли о спасении Бобби не давали задерживаться. Она гребла туда же, где показалась голова Ханбина. Набрав снова воздуха, он вновь исчез с поверхности. Течение было не очень сильным, но было, поэтому, что бы ни случилось с Чживоном, его могло относить от них понемногу вниз. Девушка убыстрилась и, достигнув примерно той же точки, где в последний раз видела БиАя, набрала полные легкие кислорода и плюхнулась под воду.

Ни черта было не видно. Ночь, мрак и непроглядная глубина, словно заполненная мутью. Днём, скорее всего, несколько верхних метров достаточно прозрачны, но не сейчас, когда неощутимый поток вокруг похож на разлитый мазут. Если смотреть вверх, то фонари заглядывают сверху, но не дают света для того, чтобы дно хоть каплю прояснилось. Дохи стала погружаться ниже и ниже, надеясь, что хотя бы на ощупь найдёт Бобби. Они должны его найти! Он не погиб, не мог погибнуть! Даже если потерял сознание, его нужно вовремя вытащить из воды, чтобы он не захлебнулся. Чувствуя, что кислород заканчивается, Дохи поплыла вверх и, вынырнув и заглотнув воздуха, перевернулась вниз головой снова. Она даже не могла понять, куда делся Ханбин. Вокруг всё было черным, без отблесков и светлых пятен. Смысла в таком рысканье по реке не было, поэтому девушка продолжала надеяться на руки, которыми шарила вокруг. Грудь снова начало сковывать истощением легких. Забултыхавшись, Дохи воспарила по пояс над водой, затряся головой и отплевываясь, чтобы оглядеться. БиАй всплыл тоже, метрах в десяти от неё, но, никуда не глядя, опять стремительно ушел под воду, за мгновение набрав новый запас воздуха. Девушка двинулась в ту же сторону, перед тем посмотрев над собой и, по тому, как они относились к мосту, поняв, куда стоит переместиться. Время бежало беспощадно. Каждая секунда задержки — это смерть, верная смерть, если она не настигла гонщика при ударе. Нет, этого не могло произойти! Дохи подплывала к месту погружения Ханбина, когда он опять появился перед ней. Уже приготовившаяся совершать очередную попытку поиска, она вдруг увидела, что БиАй вытягивает из-под воды Чживона. Тяжелое обмундирование не дало ему быть далеко унесенным течением. Ханбин тяжело задышал, придерживая друга под грудь. Тот ещё был в шлеме.

— Сними его! — велел он Дохи. Та сразу же послушалась, подплыв и стянув защитный головной убор. Каким-то чудом под ним лицо Бобби оказалось сухим, и даже волосы не намокли. Небольшой запас воздуха должен был позволить не наглотаться воды, не захлебнуться. Девушка очень надеялась на это. Помогая БиАю, она поддерживала Бобби над поверхностью Хан, когда они волокли его по воде к берегу, противоположному от толпы. Их оттуда, где стояли зрители, уже не было видно, они ушли в тень моста и, доплыв до суши, принялись осторожно вынимать Бобби на землю. Промокший комбинезон и набравшие влаги высокие ботинки утяжелили и без того хороший вес Чживона. Он был широкоплечим и мощным парнем, но Дохи не ощущала трудностей, вытягивая с Ханбином дорогого им человека, в руках откуда-то взялась дополнительная сила. На разбитом лице было не ясно, ударился ли он им ещё раз, или это всё старые раны. Кожа была бледной и холодной, губы синеющими.

БиАй расстегнул молнию на груди и попытался прислушаться — бьётся ли сердце? Дохи заметила, что то место над диафрагмой, которое обычно вздымается при дыхании, не движется.

— Он не дышит… — прошелестела она, боясь своих слов.

— Умеешь делать искусственное дыхание? — посмотрел на неё Ханбин. Она неопределенно мотнула головой, но поскольку выяснять было некогда, то немедленно приступила к делу. Сотню раз видела это по телевидению, и пусть не очень выйдет, лучше делать, чем бездействовать. Зажав нос Бобби, она приникла к его губам, не думая о том, что всё это значило бы в другой раз. Сейчас она не думала ни о чем, кроме его жизни и её спасения. Дохи не допускала и мысли, что он мертв, что не очнется, что эти глаза не откроются — так не бывает. Так не может быть. Она вдыхала в него воздух, передавая вместе с ним часть своей жизни, любви, заботы. Она готова была поделиться кровью, органами, сердцем, чем угодно, лишь бы восстановить работу организма по имени Чживон. — Подожди! — отпихнул её БиАй и принялся делать массаж сердца. Умело сложив руки там, где это и требовалось, он, собравшись, вздохнул и надавил.

— Мммм!!! — раздался еле-еле живой стон боли, и Бобби, всё ещё где-то в бессознании, сложился пополам, после чего сразу же опрокинулся обратно.

— Господи! — счастливо всхлипнула Дохи, сложив молитвенно ладони и посмотрев на молодого человека, прижимая их к своим губам и щекам.

Невозможно было бы передать ни словами, ни изображениями, какую легкость испытали двое сидящих по сторонам от Чживона. Одному лучший друг, другой самый лучший парень, который попадался ей в жизни, он пошевелился и дал им понять, что жив, а большего им было и не нужно. Не гора, и не земной шар свалились с их плеч. С них свалилась огромная, лишающая всего бездна, в которую бы провалилось всё, не раздайся этого глухого и скрежущего «ммм».

— Давай, брат, давай, — легонько пошлепал его по щеке Ханбин. — Очнись, скажи, что ты в порядке.

— Отвали… — морщась, прохрипел Бобби, подтянув слабо руку и, согнув её, коснулся другой руки, левой. — Бля…

— Больно, да? — заволновалась Дохи, не ощущая холода. Они с БиАем, мокрые до нитки, едва не стучали зубами, но не замечали этого. — Где болит?

— Я весь болю, — мученически улыбнувшись, закряхтел разбившийся гонщик. — По-моему, мне плечо до локтя раздробило… — он даже не мог открыть глаза от боли, шипя и стараясь лежать ровно.

— Ёбаное ты чмо, Бобби! — остервенело гаркнул на него БиАй, тряхнув мокрой челкой. — Чудо, что ты вообще жив! Я сам тебя готов убить за эту выходку!

— Отлично, если меня закажут, теперь проблем не возникнет, — хотел посмеяться он, но опять задохнулся от боли. — Сука, я, по-моему, ещё пару ребер сломал… адско… дайте мне марихуаны, чтобы забыться.

— Может, ещё тёлок с бухлом подогнать, царь хуев? — Ханбин был зол, но зол от нервов. Он чуть не свихнулся от страха потерять друга. Эти нырки, один за другим, не приносящие успеха, когда казалось, что Чживона уже не найти и не достать, по крайней мере живым, добили его душевную непоколебимость. Он мог до этого просто позлиться, но теперь ему хотелось рвать и метать, вымещая свой гнев на чем-нибудь. Бобби был ему, как родной брат, которого у него никогда не было. Они с ним попадали в разные передряги и всегда вытаскивали из них друг друга. Так что если бы пришлось, он бы вручную вспахал весь ил на дне Хан, но нашёл Чживона. К счастью, ему повезло угадать с координатами падения, и он вытянул его вовремя.

— Бухла — да, не откажусь, — Бобби прищурился, найдя рядом с собой Дохи. — Тебе холодно?

— Нет, мне хорошо, — улыбнулась она, трясясь и гася всхлипы. Ей казалось это высшим счастьем, самым большим удовольствием, сидеть вот так рядом с Чживоном и разговаривать. Он есть. Она знала, она верила, что он не оставит её, то есть, не её — она ему никто, — но он же Бобби, он не сдаётся. Он не боится смерти, но он любит жизнь, он умеет жить и способен научить этому других. — Тебе нужно в больницу.

— Мне нельзя в больницу, — поморщился Бобби. Дохи толком не знала, из-за чего, лишь догадываясь, но противоречить не стала. — БиАй, — обратился он к товарищу. — Сделаем вид, что ты меня не выловил, а? — Ханбин пытливо посмотрел на него, соображая что-то.

— А Анжелина? — кивнул он на девушку.

— У неё есть имя, БиАй, — тяжко выдохнул Бобби, облизнув губы. У него было ощущение, словно половина тела раскрошилась. И всё испытание было в том, что он чувствовал каждый кусок кости, каждую мышцу, каждую трещину, растяжение, перелом. Это было очень мучительно, но, что радовало наверняка: болит, значит, на месте и восстановится. Не чувствовать конечности после травм гораздо хуже.

— Хорошо, что делать с Дохи?

— Она никому не скажет, — Чживон перевел на неё глаза с приятеля опять. — Да, хомячок?

— Не скажу.

— И ты ей поверишь? — подозрительно спросил БиАй.

— Дохи, никому, даже Джинни, — посмотрел на неё Бобби.

— А Хёне? — удивилась студентка.

— Хёне можно, — принял решение Ханбин.

— Хорошо, — кивнула девушка. — Я никогда не расскажу, но… как же университет?

— Последнее, что меня сейчас волнует, — едва пошевелился Чживон, чтобы убедиться, что и ноги целы. Они слушались, и, в отличие от верхней половины тела, на которую пришелся удар, даже не болели. — Черт, мне надо подняться, помоги, БиАй.

— Лежи здесь! — Тот поднялся. — Я подгоню машину, — он огляделся вокруг, ища ближайший подъезд к этому укромному уголку под мостом. Набережная была выше, автомобиль на другой стороне, а ближайший целый мост на некотором расстоянии. Ханбин обернулся к Дохи. — Пригляди за ним, хорошо? Я приеду минут через десять. — И, прыгнув в реку снова, БиАй погреб сильными руками обратно, только и мелькали его плечи в белой рубашке. Бобби сомкнул веки, стараясь отключиться от боли, режущей и колющей, что мучила его от ключиц до живота.

— Долбаные кости, почему они так легко ломаются? — возмутился он.

— Ничего, заживут, — вытерев своё лицо от капель воды, текущих с волос, девушка боялась даже коснуться парня, хотя очень хотелось поправить упавший локон на лбу, или взять его за руку, чтобы проявить поддержку. — Никто бы не подумал, что при такой катастрофе можно уцелеть.

— А ты что подумала? — лёжа с закрытыми глазами, прохрипел Бобби. — Что я подох?

— Нет. — Дохи искоса смотрела на его полупрофиль, только сейчас осознав, что пять минут назад касалась этих губ, темнеющих, будто мертвых, своими губами. — Если бы я так подумала, у меня бы не хватило сил преодолеть реку.

— Я непробиваемый, как видишь. Но я должен был погибнуть…

— Кто должен был — тот бы погиб! — одернула его Дохи. — Если ты жив, значит, так нужно!

— Возможно, ты права, — Чживон покривился, перенеся ладонь ниже, пощупав свой локоть, от которого сразу же огненные прострелы прошлись к пальцам и плечу. — Теперь мне лучше всего будет исчезнуть. — Девушка молчала. Она не думала, что её посвятят в какие-то тайны, даже не надеялась, поэтому ничего не спрашивала. Но, судя по всему, если он не пропадёт, то его будут искать за то, что он не соблазнил Джинни. Что это за важность такая в этом задании?

— И как ты будешь жить дальше? — не совсем представляла себе Дохи то, как человек может, инсценировав смерть, существовать где-то заново. В фильмах она такое видела много раз, но это казалось выдумкой, невыполнимой в реальности. Разве такое бывает?

— Безлико, невидимо, как и раньше. Нигде не задерживаясь, ни к чему не привязываясь. В полной свободе. — Дохи выслушала это спокойно, но на моменте «ни к чему не привязываясь» ей сделалось нехорошо. Исчезнет, и, как его не было до начала учебного года, так его не будет опять, будто и не было.

— Снова рискуя головой? — Бобби ничего не ответил. Они замолчали. Дохи согнула ноги, подобрав к груди коленки. Так было теплее. Она не видела, что над их головами, чуть в стороне, осторожно мелькнул золотой шлем и, не издав ни звука, скрылся, вернувшись на свою Сузуки Хаябуса, ждавшую неподалеку, и затаился, продолжая наблюдать.

Ханбин подъехал вместе с Хёной и, втроём, осторожно, терпя матерную брань Чживона, помогли ему доковылять до машины и уложили его на заднее сиденье.

— К себе тебе лучше не возвращаться, — завел мотор БиАй. — Переваляйся пару недель у Чжунхэ. У него тихо, никаких лишних глаз. Там тебя не очень станут искать.

— Ему придётся не водить к себе столько дней всяких блядей? — простонал Чживон. — Он меня возненавидит.

— Перетопчется. — Король университета посмотрел на Дохи. — Узнаю, что мелешь языком — убью. Где тебя высадить?

— Я хочу поехать с вами, — тихо, но требовательно произнесла девушка.

— Ещё не хватало, чтобы ты знала, где будет Бобби…

— Я хочу навещать его!

— Нельзя, хомячок, — вдруг сомкнулись его пальцы на её кисти. Она сидела с ним сзади, придерживая голову, лежавшую на её мягких коленях. Ему было на них приятно, как на подушке. Обычно ноги тех девиц, с которыми они чаще спят, напоминают гладильную доску или монастырский валик, какой подкладывают под шею во время медитации или йоги. А эти ножки не упирались острыми углами в затылок, они проминались и были уютными. «Вообще-то, их, наверное, приятно было бы мять» — отвлекая себя от покалывания и разрывающих ощущений, подумал Бобби. — БиАй, но сегодня, пусть она поедет с нами? — Закатив глаза, друг за рулем молча принял просьбу. Переключив скорость и выйдя на прямую дорогу, он посмотрел направо от себя и, устало улыбнувшись Хёне, взял её за руку.

Чжунхэ спустился вниз и помог поднять Чживона в квартиру, где они принялись укладывать его на разложенный диван. БиАй ломал голову, где взять врача, умеющего хранить тайны. У него был личный, выручающий их, но он был другом отца, который сразу всё доложит отцу, а там прямая отправка информации туда, куда не нужно.

— Где взять хорошего, молчаливого костоправа?

— Молчаливый костоправ — мертвый костоправ, — заметил Чжунхэ. — Воспользуемся услугами любого, а потом в реку. Заодно и тело будет, обрядим его только в шмотки Бобби.

— А то его не опознают?

— Можно обжечь. Может, байк ещё и загорелся?

— Много свидетелей обратного, — отказался от идеи Ханбин.

— Моего лица, в принципе, не знают, — подал голос Чживон. — А моих клинических данных давно нигде нет. Вы забыли? Я чистый лист, сведения обо мне стерты под ноль. — Он посмотрел в сторону кухни, куда пока отправили девушек. Как легко ему всегда было делать, что хочется, лететь, куда хочется. Он сказал правду, что не собирается ни к чему привязываться. Вещи — это временная ерунда, сменяющаяся и ничего не стоящая. Но он не сказал, что ни к кому не привяжется. Или уже поздно было, и привязанность есть? БиАй пристально смотрел на него и Бобби, чтобы объяснить как-то тоску на лице, произнес: — Ямаху жалко. Я звал её волчицей.

— Новую купишь. — Наложив шину на руку — единственное, что точно умел определять и чинить в людях БиАй, это переломы берцовых и локтевых костей — друг выдохнул и, наконец, осознав, что самое страшное прошло, что пока всё налаживается и они «выплыли», позволил себе расплыться и обозваться: — Еблан ты, Бобби.

Хёна вышла из туалета, выключив там свет и, со слезами на глазах посмотрев на Дохи, которая уставилась в одну точку в ожидании, когда молодые люди закончат тайное совещание и допустят их, решила обратиться не к подруге, а тому, с кем всё напрямую было связано. Она приоткрыла дверь в комнату.

— БиАй, можно тебя на минуту? — Он нехотя отвлекся от тихого смеха с друзьями, уже собираясь нервно по привычке ответить, когда увидел взгляд Хёны, и не смог не подняться. Выйдя к ней, он посмотрел на другую девушку, сидевшую в кухне, и отвел свою в спальню Чжунхэ.

— Что случилось? — Встревожено воззрился он на неё. Хёна закусила нижнюю губу и, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, опустила глаза.

— Они пришли…

— Кто? — непонимающе переспросил Ханбин. У неё ещё был шанс пойти на попятную, обдумать хорошенько, сыграть в обман, если бы ей нужно было сохранить всё, как есть, но…

— Месячные, — шепотом выжала она. Слеза всё-таки стекла. Ей трудно произносилось признание по двум причинам: теперь БиАя ничего не держит рядом с ней, а ещё он терпеть не может все эти разговоры о женской подноготной.

— Чего ж ты плачешь? — непонимающе улыбнулся он шире, чем улыбался до этого в беседе с Чживоном и Чжунхэ. — Радуйся, проблемой меньше!

— Ты рад? — подняла на него взгляд Хёна. Ответа можно было не ждать, всё на лице и в глазах. Он заметил, что она не от неожиданности хотела зареветь, не от облегчения, а чего-то другого.

— Ты хотела ребенка что ли? — Девушка замялась. — Или меня этим удержать?

— Никогда бы не опустилась до лжи перед тобой, БиАй, — честно сказала она. — Я не стану привязывать к себе и пытаться удержать при себе какими-то средствами, если я сама тебе не нужна. Поэтому сказала тебе сразу же. Сейчас.

— То есть, секс сегодня отменяется? — протянул он после недолгой паузы. Хёна растеряно затеребила куртку. На ресницах задержалась влага, и под глазами было сыро. Ханбин поднял руку и вытер слезы под нижними веками. Она стояла перед ним, такая беззащитная и невинная, как и год назад. Словно ничего не изменилось. Толкни он её хоть пальцем — она сломается. Именно от его пальца, именно от его толчка. — Ну, чем тебе поднять настроение? — вздохнул он, погладив её по щеке. Наклонившись, он в шутку спросил: — На самом деле тебе бэбика заделать? — Хёна пристыдилась его фразы, приняв её за издевку. Она потрясла головой, спеша показать, что не претендует на многое. Даже если бы ей хотелось бы этого… это невозможно. Это, действительно, станет проблемой, ничего не дав, и ничего не решив. Ханбин притянул её к себе и поцеловал в макушку. — Я тоже думаю, что ещё рано. Года через два минимум, ладно? Я ещё хочу пожить для себя. Для… — он остановился, не в состоянии выдать обычную для него красивую строчку, какие лились всегда без затруднений. Почему он не может сказать «для нас, для тебя»? Всё так легко всегда произносилось! За этим ничего не стояло. А теперь, говоря это, он поймал себя на мысли, что успел когда-то, дня за два последних, спланировать себе какую-то необходимость завести семью с Хёной, чтобы признать ребенка, а когда необходимость отпала, и перед ним только что возникло раздольное, вольное будущее, в нем всё равно осталась Хёна, без которой картинка сингапурских просторов оказалась пустой. Нет, не потому что он жить без неё не мог, думал о ней каждую минуту или чувствовал неутолимую страсть — этого не было. Но потому, что это был тот человек, которому он мог бы доверить всё, абсолютно всё, потому что она была верной, доброй, преданной, всегда преданной, любящей, потому что она всё прощала и терпела, потому что она не продаст, не сдаст, и не подставит, а это ему в Сингапуре очень пригодится. Нет, он не любит её, но… просто не хочет терять. Просто никогда не отдаст никому. Просто ему нужно, чтобы она была рядом, молчала, плакала, улыбалась, пожимала плечами, разливала дрожащей от его шепота рукой чай, разбивала в раковине тарелки, потому что он тронул её бедра, тихо рыдала в его плечо от удовольствия, не решаясь сказать, что лучшего с ней ни бывало никогда и с болью смотрела бы на других женщин, чувствуя запах измены, но смиряясь. И никогда, никогда не смотрела бы на других мужчин. И когда он это проговорил в себе, то не смог остановить совершенно другие слова: — Я хочу, чтобы ты приготовила документы для перевода в другой университет. К окончанию моей учебы. Я уезжаю в Сингапур. Ты едешь со мной. Завершишь образование там.

— БиАй…

— Ты здесь не останешься. Без меня. — Чжунхэ прервал их, войдя к себе в комнату.

— Голубки, идите куда-нибудь, я хочу спать. Я дал Бобби обезболивающее, так что все отдохнём, а к утру Чжинхван обещал притащить какого-нибудь эскулапа.

— У тебя всё-таки было обезболивающее?

— Литр вискаря. Всё как в лучших госпиталях, — поднял ладони на уровень плеч Чжунхэ, не принимая никаких претензий. — Тебе тоже дать?

— Нет, не хочу, — взяв Хёну за руку, он вывел её и привёл на кухню. Кивок головы отнесся к Дохи: — Иди, посиди с Чживоном, нам нужно поговорить. — Обрадованная разрешению, студентка мигом унеслась в зал. БиАй посадил Хёну на стул и сел рядом, взяв её ладони в свои.

— О чем ты хочешь поговорить? — запереживала девушка. — Если речь о переезде, то… если ты настаиваешь…

— Я не настаиваю. Просто по-другому не будет, — сказал Ханбин. — Я просто хочу поговорить.

— Просто поговорить? — Хёна вспомнила, что да, для секса ведь она сегодня не подходит. Что ещё делать?

— Да, чтобы не думать ни о чем. Чтобы узнать что-то о тебе… мы никогда подолгу не разговаривали с тех пор, как переспали, не так ли? С тех пор я перестал тебя слушать.

— Ты и сам мало говорил, — произнесла Хёна. Он взял её за подбородок, приподняв лицо.

— Может, я пустой человек, и мне нечего сказать?

— Ты не пустой, БиАй. Ты хочешь таким быть. Только я никак не пойму, зачем? — Она провела пальцами по его руке, держащей её лицо. Во всей этой драматичной суматохе ей даже и не хотелось бы, чтобы он сейчас поимел её, прижав где-нибудь в удобном или не очень углу. Он протяжно молчал, разглядывая её светлые по ощущению, а не по цвету глаза. Они были карими, но излучали для него солнце. Только для него.

— Однажды я решил прогулять школу, — вдруг сказал Ханбин. — Это было в младших классах. У меня был свой ключ от дома, я думал, что совру насчет отмены занятий, если меня поймают, хотя я просто хотел взять мяч и побежать играть с друзьями, незаметно проскользнув. Но дома я услышал странные звуки. Моя мать трахалась с каким-то типом, пока отец был на работе. Она видела, что я увидел. Знаешь, это был ёбаный минет, — Ханбин нервно засмеялся, опустив руку и откинувшись на спинку. — Они были голые, и я успел убежать, прежде чем мне что-нибудь бы сказали. А вечером, поздно, я вернулся, когда отец уже был дома. Мать смотрела на меня с затаённым страхом, что я заговорю, потому что у неё не было времени уговорить ребенка молчать. Она только смотрела на меня беспокойным взглядом, стараясь не сводить с лица улыбку, и всё целовала отца в щеку, приговаривая, как его любит. Очень любит. И я промолчал, и молчал ещё лет шесть, пока они не развелись. Всё это время, я знал, у неё постоянно были любовники. Постоянно. Но каждый вечер она целовала радостно отца и говорила, косясь на меня: «Мы так любим папу, правда?» — пропищал Ханбин пародирующим голосом, с гадливостью, с презрением. — А знаешь, почему они развелись? Потому что ОНА устала. Она встретила другого, полюбила, и уехала с новым, молодым богатым мужем. Отец очень её любил. Он ещё долго тосковал после развода, забываясь в работе. А я до сих пор ему так ничего и не говорю… Как считаешь, это правильно? Или следует открыть человеку глаза на правду? Я даже сомневаюсь, что моя младшая сестра от отца. — Хёна подвинулась к нему, но, поскольку Ханбин не позволил поднять свою руку с колена, к которому она словно прилипла, девушка опустилась на пол и положила на неё щеку. Ей было жаль его. Ей была ясна боль мальчика, для которого самое святое — мать, оказалось чем-то фальшивым и мерзким. — Я не хочу сказать, что этот эпизод сыграл решающую роль в моей жизни, — уже спокойнее добавил БиАй. — Я, всё-таки, всегда был сволочью. Мог подраться, наврать, отнять что-нибудь у кого-нибудь, но, может, это плохие гены, а? — Он посмотрел на Хёну, наклонившись к ней и погладив по волосам. — Может не стоит плодиться от таких, как я? Может ты не хочешь ехать со мной?

— Хочу, БиАй, — поцеловала она его ладонь, закрыв глаза и вновь ложась на неё. — Даже если это будет не Сингапур, а Северный Полюс.

— Я не Бобби, я не поеду туда, где нет комфорта, — хохотнул он и, подняв Хёну с пола, усадил на себя. — Я тоже люблю свободу, но мне нужны королевские условия в ней.

— Разве ты не знаешь, что свобода — это противоположность золотой клетке? Либо красивые условия, либо воля.

— Я попробую создать что-то третье. И не говори мне, что третьего не дано, — улыбнулся он, поцеловав её в ухо.

— Но чаще всего так и есть.

— Чаще всего меня не волнует женское мнение, — сказал БиАй, подкравшись к её губам. — Чаще всего меня волнует только то, как их трахнуть. Но я сижу в два часа ночи на кухне с сексуальной девицей, у которой месячные, оголяю ей душу и не ищу замены. И ты мне будешь говорить о каких-то жизненных принципах?

— Я знаю, их у тебя нет.

— У меня есть друзья, у меня есть отец и сестра, у меня есть та, которая мне нужна сейчас. И чтобы они продолжали у меня быть, принципами, любыми принципами я могу подтереться. Они несколько хуёвее, чем близкие люди.

— Намного хуёвее, — БиАй укусил её за губу, Хёна айкнула.

— Не надо материться. Не забывай, что пришли месячные, а не ангина, и я могу заткнуть рот жестче. — Увидев в глазах Хёны неподдельное нежелание того, чтобы он так поступил, Ханбин поцеловал место укуса. — У нас обоих это вызывает не лучшие ассоциации. Но, мне кажется, нужно будет избавиться от них более приятными впечатлениями когда-нибудь. Поставь чайник, а? И расскажи что-нибудь о себе. До того момента, как твою дорогу перешёл один самовлюбленный ублюдок.

Дохи увидела в здоровой руке Бобби бутылку, из горла которой он попивал, лёжа на диване. Уже не кряхтя, не стоная, он шевелил изредка только ногами, чтобы не беспокоить переломанный корпус.

— Как ты? — подсела она к нему.

— Жить буду. Банальный ответ, да? Ненавижу банальности, но черт, почему так трудно изобрести что-то новое?

— Обязательно что-то изобретать? Почему не радоваться тому, что есть?

— Скучно.

— Смотря как к этому относиться. Всё зависит от нас. От нашего настроя.

— Я опять стал вторым, — произнес Чживон и, чуточку нетрезво, коротко посмеялся. — Опять второй. Вечно второй.

— Что плохого в том, чтобы быть вторым? Я вообще последняя в университете, и не расстраиваюсь.

— Научи? Хотя нет. Я не смогу быть смирившимся с чем-то. Я всегда борюсь за то, что мне надо, — Бобби с наигранным укором посмотрел на Дохи, освещаемую ночной лампой. — А ты слабачка.

— Неправда! — Ей хотелось его стукнуть, но куда уж ещё-то? — Для смирения тоже нужна сила. Для этого нужна воля, чтобы взять себя в руки и остановиться.

— Ты намекаешь на мою отшибленную голову и отсутствие тормозов? Это слабость?

— Нет, за такое нельзя винить, — Дохи осторожно погладила одеяло рядом, хотя хотелось бы самого Бобби. — Но ты так рвешься к свободе, а с такими срывами нужен кто-то рядом, кто-то, кто бы помог совладать с этим.

— Не хочу. Иногда мне нравится слетать с катушек. Это странное ощущение. Оно пугает, вначале, но потом, когда устремляешься на что-то, когда вкладываешь всю энергию и в результате побеждаешь — это наслаждение.

— А что, если именно это мешает тебе стать первым? — вдруг спросила Дохи. Чживон прекратил своё радостное описание своего любимого состояния, покосился на неё. — Что, если для самого первого всё-таки нужно уметь говорить себе «стоп» и видеть красный свет? — Бобби с неким переосмыслением стал разглядывать Дохи, не то изучая её мысль, не то её саму. — Ты согласен со мной? — не выдержала она его взгляда.

— Поцелуй меня.

— Что?! — отпрянула девушка, испугавшись заодно движения руки Чживона, но он всего лишь поставил бутылку на пол.

— Если бы я был цел и быстр, как обычно, я бы не просил, но мне больно подняться и сделать то, что я хочу.

— Я не стану тебя целовать.

— Почему? — прищурился Бобби.

— Потому что я до сих пор даже не знаю, кто ты такой! Пока я не пойму всей ситуации с Джинни…

— Я наёмник. Выполняю любые заказы. За большие деньги, — Дохи выдохнула, услышав, наконец, хоть что-то объясняющие слова. — Я не раз и не два, помимо убийств, исполнял подобные дела: совращение каких-то девочек и женщин, чтобы они ушли от мужей, бросили семьи, родителей, друзей… Я приводил их туда, куда просили, и они предавали, разбалтывали, докладывали, выполняли любые мои просьбы. Чаще всего это были родственницы политиков и влиятельных мафиози.

— Поэтому ты переводился и отчислялся? — Бобби кивнул.

— После качественно выполненной работы трудно оставаться на прежнем месте, да и не люблю я сидеть сиднем. Последний заказчик… — Чживон попытался поправить подушку под головой, но Дохи опередила и помогла ему, чтобы он не тянулся. — Спасибо, — прервался он на благодарность и продолжил: — Ему нужно было, чтобы я обезволил твою подругу, свел с ума, и она бы выкладывала мне всё, что ему нужно. Брат Джинни состоит в одной банде… это связано с ним, так что ничего личного к Джинни у меня нет, и никогда не было, — Бобби пошло улыбнулся. — Хотя пару раз я её по-настоящему захотел, и, честное слово, присунул бы, где поймал. — Дохи шлепнула его по здоровому плечу.

— Замолчи!

— Почему? — Он проницательно посмотрел на неё и задвигался, как уж, освобождая место на диване рядом с собой. — Ляг рядом, и дай мне мою бутылку.

— Бутылку дам, но не лягу, — нагнулась девушка за выпивкой и подала ему, оставшись сидеть.

— Ты теперь будешь думать, что я и тебя хочу соблазнить и использовать?

— Откуда мне знать? Вдруг у меня какой-нибудь двоюродный дядя агент спецслужбы, и я важная заложница.

— Я рассказал тебе столько, что единственный, против кого тебя могут использовать — это против меня. Ты могла бы выдать меня, если бы тебя стал расспрашивать какой-нибудь парень, от которого ты без ума? — Дохи обреченно приподняла брови, понимая, насколько она далека от какой-либо счастливой перспективы быть понятой.

— Этому парню до тебя точно нет дела. — Чживон вдруг нахмурился.

— Ты что, уже опять влюбилась в кого-то? Чжунхэ? Ему на меня не так уж и плевать, вообще-то.

— Нет, ещё больший оболтус. Но у него неописуемые кубики пресса, поэтому, конечно же, я его никогда не разлюблю.

— Когда ж ты перестанешь глазеть на тела? Наверняка ведь какой-нибудь дебил из качалки? — Не выдержав, Дохи всё-таки легла вдоль Бобби, но только чтобы спрятать ухмылку, повернувшись к нему спиной.

— С головой у него точно не в порядке, — подтвердила она. — Зачем ты хотел, чтобы я тебя поцеловала?

— Потому что к виски полагаются сексуальные утехи. Женщина, как закуска.

— Виски надо закусывать каким-нибудь лимончиком или маленькой конфеткой, а не целым тортищем, вроде меня. К тому же, ты же знаешь, я не буду с тобой спать.

— Почему? Я же не переспал с Джинни и, думал, что на будущее преград быть не должно.

— То есть, сломанные ребра и раздробленное плечо тебя не смущают? — обернулась назад, за себя Дохи.

— Ах, ты об этом… — захохотал Бобби, настолько увлекшись разговором и заправившись алкоголем, что ноющая боль повсюду забылась на некоторое время. — Ты права, я плоховат для первого раза этой ночью.

— Почему мы обсуждаем секс между нами, как будто это вообще возможно? — развернулась к нему полностью Дохи. — Как он вдруг втесался в нашу дружбу?

— Может, потому что ты — девушка, а я — парень? Нормально объяснение?

— Я некрасивая…

— Замолчи! — Чживон застонал, забывшись, и едва не протянув к Дохи переломанную руку в шине. — Блядь…

— Единственное, что тебя может во мне привлекать — это возможность хоть где-то стать первым!

— Думаешь, у меня никогда не бывало девственниц? Пф! — прыснул Бобби, проглотив ещё немаленькую порцию виски. — Такое первенство нынче слишком легко достижимо, чтобы к нему стремиться.

— Вот видишь, тогда тебе от меня вообще нечего хотеть, — Чживон жадно запил виски, не комментируя отговорки Дохи. У неё было ощущение, что он напивается, чтобы она в его глазах похорошела, иначе он бы и о поцелуе не попросил. Это всё типичное поведение пьяного. — Завтра утром ты можешь пожалеть, что попытался разрушить нашу дружбу своими нетрезвыми предложениями.

— Единственное, о чем я пожалею утром — это о том, что я перевязанный ёбаный калека именно тогда, когда мне этого совсем не надо.

— Правда, почему ты отказался от заказа? — сменила тему с той, что была для неё неловкой, Дохи.

— Перехотел.

— Это несерьёзно. Для тебя слишком несерьёзно, ты бы так не бросил всё… В какой момент ты передумал? — Бобби задумался и протянул слишком долго с ответом, чтобы ответить вообще. Здоровой рукой он обнял за плечо девушку, но не стал прижимать к себе, потому что у него была сломана и с этой стороны пара ребер тоже. Он вспомнил, как увидел через двери университета несущуюся в объятья Юнги Джинни, как выбросил записку, найденную Дохи. Он уже тогда был уставшим от всего этого. Сколько ещё можно топтать невинных сердец и разрушать жизни? Бесконечно. Сколько можно смотреть на эти разбитые судьбы, за которые получаешь деньги? Джинни была, возможно, не самым уж невыполнимым вариантом, но трудным. Ей повезло с парнем, и она не была настолько легкомысленной, насколько казалась, но, как почти любая девушка её возраста, постепенно она наверняка бы сдалась, ведь он бы перешёл на игру в чувства, а именно этого ей хотелось. Секс с любовью не меняют просто на секс. Закон совращения всегда один: предложи больше. Но параллельно всему этому появилась Дохи, которой любое предложение стало бы больше, чем то ничто, которое она имела. И всё же она бы не поддалась и не согласилась. Бобби не знал, в какой момент это понял, но понял — не купилась бы, и всё. Почему? Оказывается, не всех девушек он ещё научился понимать. Здесь не было той принципиальности, сквозь которую часто сочится желание. Здесь не было страха строгого родителя, без глаз которого девушки с радостью отдаются. Что же тут было? Когда Джинни закрутилась на шее у Юнги, Чживону захотелось одновременно бежать, спасая свою свободу, и остаться, чтобы добиться того же самого, такой же картинки, но с собой и другой девушкой. Ему захотелось сделать что угодно, но сменить направление, почувствовав, как неправильно он куда-то движется, неверно и губительно. И, странно, угроза смерти от заказчика напугала меньше, чем эта шаткая дорожка, ведущая его неизвестно куда.

— Я не буду у тебя первым, Дохи, — произнес он, погладив её волосы, короткие, но шелковистые. Он перебрал их пальцами. — Я исчезну. Мне нужно исчезнуть, потому что я хочу свободы.

— А я и не собиралась спать с тобой, как с первым мужчиной, Ким Чживон, — проворчала девушка, пытаясь не возненавидеть его и не представлять пока, что так всё и произойдёт — он исчезнет. — Вот вторым — пожалуйста. Специально позвоню тебе, чтобы пригласить на второе место.

— Пытаешься уязвить?

— Разве тебя можно?

— Ты же видела, как я вспылил на обзывательства. — Они притихли, лежа при свете ночника. Девушка чувствовала от футболки Бобби запах реки. Комбинезон сняли, а её решили не трогать, потому что она к тому времени высохла, и причинять лишнее беспокойство костям не хотелось. Помимо аромата реки от него шел запах мужчины, более опытного и прожженного, чем положено для его возраста. — Я не хочу быть вторым, — уже заплетающимся языком сообщил Чживон. — Но я не хочу, чтобы первенство было ценой свободы. — Дохи не очень поняла его последнюю мысль, но переспрашивать не стала. Если он думал, что она бы попыталась отнять его свободу, то зря. Ей бы хотелось исчезнуть с ним вместе. От этих насмешливых студентов, от нудного университета, от одних и тех же улиц каждый день. Мог бы Бобби подарить свободу не только себе, но и ей? Или быть свободными можно только по отдельности? Дохи уснула, чтобы утром уйти под просьбу не приходить сюда, привлекая ненужное внимание. В очередной раз смиряясь, она надеялась, что когда Бобби поправится, он поймёт, действительно поймёт, как поступить правильно.

Юнги ощущал тяжесть в голове, и состояние было вяло-мутное, но он открыл глаза, пытаясь понять, где он находится? Над ним определенно потолок, светлый и ничем не примечательный. В глазах немного плывёт, так что хочется их протереть. Руку пришлось вытащить из-под чего-то, и сгибать локоть что-то мешало. Шуга приподнял голову, увидев проведенную к венам на изгибе капельницу, а возле койки, на стуле, черноволосую макушку, начавшую шевелиться. Это от неё, от этой головы он отнял свою кисть. Джинни! Первая радость, разлившаяся от узнавания, стала сменяться чем-то скребущимся изнутри. Что было до этого? Почему он здесь? Он же… дрался с Бобби! Черт возьми! Дрался с этим ублюдком, который показал ему фотоснимок того, что не должен был видеть никто, кроме него.

К тому времени, когда Джинни проснулась и, придя в себя, обнаружила открывшиеся глаза Юнги, он вспомнил всё и, вместо того, чтобы ответить с тем же весельем на безумное счастье девушке, молча смотрел в её лицо.

— Ты пришёл в себя! Боже, Юнги, ты очнулся! — Шли уже третьи сутки, и все не на шутку волновались о состоянии пациента. Но, кажется, судя по его ясному взгляду, организм просто взял передышку, воспользовавшись ударом по голове. — Ты вернулся к нам! — Джинни смахнула непрошеные слезы и сжала его руку. Поцеловав её, она хотела двинуться к щеке возлюбленного, но когда её губы приблизились, он отдернул лицо, отвернувшись. — Юнги?..

— Ты спала с Бобби? — ледяным, стальным голосом спросил Шуга. Бобби… Джинни едва вспомнила это имя, переволновавшись за три дня, которые почти не спала, не выходя из палаты. Или она выходила? Да, несколько раз в туалет, и в душ. Кофе и какую-то еду Намджун приносил прямо сюда и иногда составлял ей компанию. Джинни не думала даже о том, как выглядела. Всё это время она не видела зеркала, не красилась, и причесала её несколько часов назад мама, заглянувшая проведать молодого человека дочери. Джинни было так плохо, что вообще не до себя, хотя обычно она любила заниматься внешностью. — Спала?! — поторопил её с ответом Шуга, едва пришедший в себя, как уже из себя выходящий.

— Нет… нет! — убедительнее повторила девушка. — Господи, как я могла? Юнги, я же… я никогда бы не стала совершать подобное за твоей спиной.

— Тогда откуда у него фото твоей татуировки? — Юнги развернул к ней пылающий взгляд. Его ноздри раздувались, он не пыхтел, но только потому, что ещё не набрался достаточно сил для гнева.

— Фото? — Джинни понятия о нем не имела. Она знала, что он видел её татушку, но что сфотографировал? Сочинять что-либо уже лишнее, нужно быть честной, нужно признать всё до конца. — Помнишь, я говорила, что напилась без тебя? — Юнги не шелохнулся, ожидая продолжения. — Я позвонила Дохи, чтобы она забрала меня. Оказалось, что она была с Бобби, и он был там тоже… — Шуга не поверил бы, если бы не видел собственными глазами, что Дохи была в квартире Чживона, когда он туда пришёл. Что за странная пара? — Я… была очень сильно пьяна. Они уложили меня спать, а Дохи уехала домой…

— Хороша подруга! — бросил Юнги.

— Она не виновата… Бобби… — Джинни даже имени его произносить не хотелось. — Он сказал утром, что видел мою татуировку… я убежала оттуда, но я не знала, что он сделал снимок…

— Да какая разница?! — хотел крикнуть Шуга, но получилось не очень громко: голос сорвался и прохрипел в конце. — Он залез к тебе в трусы, Джинни! И ты не сказала мне об этом?!

— Чтобы вышло то, что в результате вышло?! — попыталась защититься она. Неужели он не понимает, что она волновалась? Что ей было страшно за него, потому что Чживон — грозная и опасная сволочь.

— А тебе бы понравилось, если бы у меня кто-нибудь в штанах шарил?! — спросил Юнги. Девушка понимала, что с её стороны есть вина, но ей не хотелось быть грешницей в глазах любимого человека. И она не могла сдержаться, чтобы не вернуть ему часть обиды. Она была скорее за то, что он так часто оставлял её, но выразилась по-другому:

— А то в них до меня никто не шарил! Сколько их там было? Десять, двадцать, сто?!

— Это было до тебя! — даже сел Юнги, чтобы рычать сквозь зубы ближе к Джинни. — А ты оказалась в руках какого-то постороннего хера, пока я был в отлучке! Как я могу доверять тебе после этого?!

— А как я доверю тебе, когда ты уезжаешь?! Я что, знаю наверняка, что там, где ты есть, нет всяких шлюшек?!

— Джинни, я никогда не изменял тебе!

— Но я тебе тоже! Слышишь ты это или нет?! — Юнги поджал губы и откинулся, опять отвернувшись.

— Он. Снимал. С тебя. Трусы, — отчеканил он по словам, скрестив руки на груди. Джинни впервые видела, чтобы из комы выходили так яростно и радикально. Впрочем, она до этого не видела выходящих из комы, и возможно, что все ведут себя так на больничной койке, залежавшись.

— Ты. Трахал. Шлюх. В борделе. — Отразила его манеру Джинни. Юнги сделал «пх!» надменно и пытаясь не реагировать, но, посидев в оскорбленном величии, обернулся.

— Ещё раз повторяю — до тебя!

— Но сознательно, в отличие от стянутых без моего ведома трусов!

— И что теперь, если мы будем бухие трахаться налево — это не будет засчитываться?!

— Да не трахалась я! — В тот же миг девушка подумала, что и о фото не знала, что же ещё мог успеть Бобби? Господи, хоть бы нет! Её вывернет если она узнает, что её попользовали во сне.

— Но это могло произойти!

— Но не произошло!

— Откуда мне знать, что ситуация не… — налетев вперед, Джинни схватила Юнги за плечи и впилась в его губы поцелуем. Ещё пытавшиеся что-то сказать, они заплелись о губы Джинни, переведшей ладони на его подбородок. Замявшийся и помахавший руками в воздухе, Шуга хотел ещё сделать несколько выпадов ревности, но сдался и обнял сестру друга. Девушка старалась не задеть капельницу, погружаясь в эту блаженную тишину без ссор и криков.

— Я люблю тебя, — оторвавшись, посмотрела она ему в глаза. — И я счастлива, что ты ко мне вернулся.

— Я же дал тебе обещание, — спокойнее и разумнее, усадив нервы на место, произнес Шуга. — Когда мы только начали встречаться. Что я всегда к тебе вернусь.

— Я помню.

— Но ты мне никаких обещаний не дала.

— Какие ты хочешь? — вновь поцеловала она его, присаживаясь на постель рядом.

— Обещай ничего не скрывать от меня. Никогда.

— Обещаю, — не думая, дала слово Джинни.

— А ещё одно обещание можно? — скромно посмотрел Юнги.

— Ну, давай.

— Не жалуйся на меня в ближайшие полгода.

— Что?! — насторожилась Джинни. Шуга опять скрестил руки и откинулся.

— Я зол, я всё ещё зол! Я закрывал глаза на всё, всё терпел, и в результате моё попустительство привело к тому, что ты нажралась и валялась где-то под присмотром какого-то отвратительного типа! Довольно, Джинни, хватит! — девушка не узнавала своего милого и влюбленного парня. Он внушительно воззрился на неё. — Ты понимаешь, что по жизни я вел себя, как балагур и вертопрах? Я сам по характеру капризный.

— Ты?! — удивилась Джинни.

— Я, именно я. Я язвительный, вредный и невыносимый, но я задавил в себе всё это ради тебя, чтобы получить что? Попытку измены? Её возможность? — Юнги протянул руку и взял девушку за подбородок. — Я с тебя больше глаз не спущу, ты поняла?

— Юнги…

— И я хочу есть! — отпустил он её, откинувшись на подушку. — Я болен и голоден.

— Тебя неплохо по голове приложило… — растерялась Джинни, не совсем понимая, как реагировать.

— Ты всё ещё здесь? — повел он бровью.

— Эй, я тебе девушка, а не служанка!

— А я тебе парень, а не олень! — погрозил он ей пальцем. — Мне пойти ещё поговорить с Бобби? Вдруг ещё всплывут подробности. — «А вдруг всплывут?» — испугалась Джинни. Сейчас, пока что, она обошлась малой кровью, и Шуга ей поверил. Но смогут ли они исчерпать повторный инцидент?

— Что ты хочешь есть? — поднялась Джинни.

— Я не понял, то есть, всё-таки всплыть что-то может?

— Я просто не хочу, чтобы ты снова дрался! — вскрикнула девушка. — Ты невыносим!

— Не прошло и двух минут, — улыбнулся Юнги. — А я попросил полгода…

— Я что, действительно была такой всё это время? — со страхом предположила Джинни. Неужели мы себя настолько не осознаём со стороны?

— Я чуть-чуть утрирую.

— Чуть-чуть?

— Лапшу. И свинину поострее. И салат какой-нибудь, только не овощной, а посытнее. С курицей или креветками.

— Юнги!

— Ты что, меня не любишь?! — недовольно взмахнул он руками. Капельница пошатнулась, Джинни успела подлететь к ней и придержать. Успокоившись, что она не упадёт, девушка подсела на койку и несмело взяла руку Юнги.

— Прости, пожалуйста. Я обещаю быть лучше.

— Такого обещания я не просил, — тронув кончик её носа, он приблизился и поцеловал его. — Я люблю тебя и такую, Джинни. Только не заставляй меня так мучиться снова.

— Никогда, — снова подкралась она к нему за поцелуем и, когда губы были в сантиметре от его, он шепнул:

— Лапши. Гречневой. И чаю, обязательно чаю.

— Убью, — прошипела она сквозь зубы, запасаясь терпением. — Обожаю, — закончила она начатое поцелуем, и лишь после этого пошла искать подкрепление в виде пищи для выздоравливающего.