Порочный треуогльник

18. Катрин

На городских улицах было удивительно пустынно и тихо. Тучи, давно копившиеся на небе, наконец пролились тёплым летним дождём. Крупные капли застучали по крышам домов, разрушая странную тишину, и потоки грязной воды весело побежали по жёлтым камням дороги, смывая с них пыль и следы двух измученных путников. Кровавые пятна на их одежде быстро побледнели, ткань промокла, и начала противно липнуть к телу. Тимор одной рукой осторожно прижимал к себе Еву, кутающуюся в его лёгкое пальто, едва прикрывающее её голые колени и лохмотья, оставшиеся от некогда длинной юбки.

После рыхлой лесной земли идти по ровной, хоть и немного скользкой от воды брусчатке, было куда легче. Силы постепенно возвращались, мысли выравнивались, пережитые недавно потрясения, утихали. Как-то слишком спокойно было вокруг — несмотря на льющиеся с неба потоки воды и редкие раскаты грома, городской пейзаж казался умиротворенной картиной, будто вот-вот выйдет солнце, засияет беспечной лазурью летнее небо и над крышами домов раскинется радужный мост. Слишком спокойно.

— Чем, интересно, занят наш автор? — пробурчал Тимор, когда в конце улицы показалось белоснежное здание с античными колоннами. Ева вопросительно взглянула на него. — Чем он занят, что мы так мирно смогли добраться до укрытия? — пояснил он.

— Может, ему стало нас жалко? — девушка наивно улыбнулась.

Мужчина не ответил, только чуть прибавил шагу, крепче обнимая спутницу и подозрительно осматривая улицу.

В слабом освещении серой непогоды взгляд Евы привлекла уже знакомая маленькая пекарня, вывеска которой красовалась бронзовым кренделем над черепичным козырьком приземистого двухэтажного домика, увитого лозами дикого винограда. Дверь лавочки была открыта настежь, дверной проём зиял пугающей темнотой, а по белому мрамору низкого крыльца стекала тонкая тёмная струйка крови, тут же размываемая дождём и уносимая быстрым потоком вниз по камням узкой улочки.

Сердце девушки тревожно сжалось, перед глазами всплыла безмятежная картина — лицо весело улыбающейся девушки в белом чепце, она прощается до вечера и скрывается за остеклённой дверью магазинчика. Дверью, из-за которой веяло ароматом свежего хлеба, а сейчас тянуло мёртвым холодом тонкой кровавой дорожки. Неожиданный громовой раскат заставил Еву отбросить все мысли и опасения, вырваться из объятий любимого и сломя голову кинуться к чернеющему проёму двери. Тимор помедлил одно мгновение, не понимая, что вынудило спутницу так внезапно сорваться с места. Через секунду его взгляд, проследив её траекторию, вцепился в струйку крови, разрываемую крупными каплями проливного дождя, взметнулись зловещие, угрожающие мысли и он рванул за девушкой. Но опоздал на один лишь миг.

Ева ворвалась в тёмное помещение магазинчика и тут же почувствовала, как ноги её скользят по гладкому мокрому камню пола. Беспомощно стараясь ухватиться руками за воздух, она с размаху рухнула на холодный мрамор. Для одного дня два таких падения было уже слишком, ушибленные спина и поясница отозвались такой болью, что перед глазами замелькали искры, а из лёгких невольно вырвался сдавленный стон. Растянувшись на полу, девушка обвела затуманенным взором окружающую темноту, не утихающая тревога заставила тут же попытаться встать, но ей едва удалось пошевелиться. Сквозь мучительную дрожь, от пальцев правой руки по всему телу пронеслось противное ощущение липкой, прохладной влажности. Ева с трудом повернула голову и взглянула на пол — от её слабых движений, вокруг расходилась вялая рябь. Медлительные вязкие круги колыхали поверхность чёрной, как дёготь, лужи, края которой терялись во мраке. Рядом послышались шаги Тимора, спешившего на помощь, его взволнованный голос, но девушка уже не слышала этого — яркий всполох близкой молнии на долю секунды залил светом маленькую пекарню и в этот миг зелёные глаза, наполненные невольными слезами, широко раскрылись, мимолётное мгновенье внезапно остановилось, замерла бело-голубая вспышка, осветившая стены и пол. В этом призрачно-бледном свечении взору предстала картина, которую больше всего боялась увидеть Ева: в двух шагах от неё, в тёмной луже холодной крови, лежало бездыханное тело Катрин. Лицо девушки прикрывали пряди растрёпанных, слипшихся от запекшейся крови светлых волос, кожа была бледна, как мел, глаза закрыты, одна рука застыла, вытянувшись на полу в последней беспомощной попытке добраться до выхода, позвать на помощь, сбежать от мучений.

Вспышка молнии медленно угасала в затянувшемся течении времени, страшная картина погружалась в темноту, но перед глазами Евы она становилась всё ярче. Магазинчик исчез, всё вокруг растворилось, оставаясь в бесконечно далёкой реальности, стих приближавшийся голос возлюбленного, остались только серые стены вокруг. Но и они вдруг начали таять, по телу с опозданием побежали леденящие мурашки, перед взором мелькнули дикие глаза, наполненные сумасшедшей мстительной страстью и нервный оскал исступленного безумия. Чужие горячие руки, противный треск, разрываемой ими ткани платья. Кровь на пальцах. «Кровь?! Откуда столько крови?» — знакомая мысль в гудящей голове. И лицо напротив — бледное, безжизненное, с налипшими на лоб и щёки светлыми пшеничными волосами. Глаза закрыты, обескровленные губы чуть разомкнулись и замерли, не в силах прошептать последние слова, тонкая белая рука застыла в багровой луже в бессмысленной попытке дотянуться до призрачного спасительного света — света бьющего слабыми разноцветными лучами из окна школы. Серая стена рухнула и воспоминания накрыли Еву, безжалостной обжигающе ледяной пеленой. Перед глазами кадр за кадром восстанавливалась картина последней, самой страшной ночи её прошлой жизни. Вот она красуется перед зеркалом в новом, бело-голубом чуть облегающем платье, а рядом с ней так же радостно разглядывает свой немного нескромный наряд молодая девушка. Кто она? Память пульсирующим клубком медленно разворачивается в голове. Блондинка с всегда весёлыми голубыми глазами в коротком, поблёскивающем стразами, чёрном платьице — она как сестра, единственная во всём мире, кто понимает, кто может выслушать и кому можно всё рассказать. Абсолютно всё, зная, что над тобой не посмеются и не повертят пальцем у виска, узнав даже о странных снах, в которых приходит говорящий волк, а потом и сероволосый мужчина — странная, но единственная любовь скромной и робкой на вид пятнадцатилетней школьницы. Лучшая подруга, с которой Ева знакома с пелёнок. Которая никогда не подводила и не предавала, с которой они могли бежать друг к другу тёмной ночью на край света, чтобы утешить и помочь пережить, кажущиеся смешными потом, подростковые проблемы. Подруга, ставшая родной сестрой, стоит рядом и радуется вместе с ней — сегодня они прощаются со школой, последний выход и начало новой жизни, сулящей так много простора и независимости.

Девушки заходят в школу, охранник с улыбкой пропускает их — таких красивых, блистающих молодостью и первой, новой свободой. Слабо освещенная лестница, ведущая на второй этаж — к актовому залу, откуда давно слышится музыка и весёлые голоса выпускников. Они опоздали, но ничего ещё не пропустили, весь вечер впереди. Прямо перед дверью стоит молодой парень, как его зовут? Не вспомнить. Он просит Еву отойти поговорить. Снова? Сколько можно? Как давно он не даёт покоя, предлагая сначала дружить, затем встречаться, что на этот раз? Что-то не так. Не так с его глазами, какой-то необычный бешеный блеск, он что-то говорит, повышает голос, обещает, угрожает. Нервы на пределе.

— Я убью себя! — всплывает в памяти его надорванный голос.

Тёплая рука подруги ложиться на плечо, её взволнованные слова:

— Пойдём отсюда, он кажется не в себе.

Ева кивает, спешит уйти к толпе танцующих людей, бросая через плечо последний взгляд на растерянного и разгневанного парня, тот яростно сверкает глазами и, бросив напоследок что-то, кажется даже нецензурное, бежит вниз по лестнице. Музыка почти заглушила его тихий вскрик и хочется уйти, но совесть не даёт просто сбежать. Девушка медленно подходит к лестнице, внизу на ступеньках лежит изломанное тело её воздыхателя. Паника захлёстывает, хочется закричать, но, взяв себя в руки, она бежит к охраннику. Вызывает скорую, пока пожилой мужчина осматривает, оказавшегося живым ещё, парня. За грохотом музыки никто и не замечает подъехавшей скорой, две выпускницы и школьный охранник провожают медиков, уверяющих, что пострадавший отделался лёгким переломом и сотрясением мозга, он точно будет жить.

Всё стихает, девушки стоят на улице, глядя в след давно скрывшейся из вида машине, идти наверх к шумной толпе уже совсем не хочется, как-то паршиво на душе.

— Может, стоило согласиться? — звучит собственный голос, такой непривычно далёкий, дрожащий. — Я бы постаралась быстро ему надоесть… Сам бы убежал.

Подруга нервно улыбается, старается успокоить:

— Брось, с такими суицидниками нельзя связываться.

Она всегда смотрела на жизнь просто, радовалась каждому моменту и старалась не оглядываться в прошлое, идти вперёд с бессмертным оптимизмом.

— Но он мог умереть, это я виновата, — девушке хочется заплакать, но почему-то слёзы застряли в горле давящим комком и, мучительно сопротивляясь, не желают выходить.

— Ты ни в чём не виновата. Пойдём лучше — заговорщицкий голос блондинки заставляет Еву на секунду отвлечься от переживаний. — Пойдём на задний двор, — почти шепчет она, — у меня сигареты есть.

— Чего?! Ты что, куришь?! — неожиданное возмущение в смеси с любопытством перекрывает поток скверных мыслей.

— Да что ты кричишь-то?! Пойдём, нервы успокоишь.

— Я не хочу курить, — собственный голос звучит как-то обиженно, хотя любопытства в нём только прибавилось.

— Не захочешь, просто со мной постоишь, — улыбается подруга.

— Давно ты куришь? — укоризненно шепчет Ева, пока они крадутся вдоль белой школьной стены к заднему двору, где обычно разгружается машина, привозящая продукты для столовой, сейчас там точно никого не должно быть. — И почему мне не говорила?

— Да я только пару раз попробовала, — лукаво улыбаясь, отвечает блондинка.

Фонарь у заднего крыльца, видимо, перегорел, в быстро сгущающихся сумерках только разноцветные огоньки прожекторов из окон актового зала слабо освещают обшарпанные каменные ступеньки и подъездную дорожку чёрного хода. Ева опасливо смотрит на окна второго этажа, откуда доносятся громкие звуки музыки.

— А вдруг нас заметят?

— Кому мы нужны? — смеётся подруга. — Самые строгие давно по домам разошлись, все пьют и танцуют, а завуч, наверное, математичку опять охмуряет.

Уже совсем стемнело. Она всё роется в сумочке в поисках зажигалки. Как-то не по себе, пугающе пусто на сердце.

Ева боязливо озирается, торопит приятельницу. Вдруг вспыхивает свет в окне первого этажа, прямо над ними, от испуга девушка машинально пятится, забыв, что стоит на ступеньке. Не сохранив равновесие, падает на шершавый асфальт, больно ударившись спиной и затылком. Голова трещит и кружится, нужно попросить подругу помочь подняться. Ева растерянно смотрит за границу жёлтого пятна света, падающего из окна, её сестра стоит там и совсем не спешит на помощь. С ней что-то не так. До слуха донёсся слабый болезненный стон, она делает короткий шаг, заходя в круг света, и падает, беспомощно протянув руку к Еве. Лицо её быстро бледнеет, обескровленные губы из последних сил стараются что-то прошептать, глаза зажмурены и весь вид выражает невыносимые страдания. Ещё секунда и мышцы лица расслабляются, оно постепенно принимает мёртвый, синеватый оттенок и кровь… Стремительно растёт на асфальте алеющее пятно, обступая неподвижное бесчувственное тело, впитываясь в чёрную ткань платья и в длинные светлые волосы, разметавшиеся по земле, по лицу и плечам несчастной девушки. Что происходит? Мысли путаются, нужно встать, но головокружение никак не даёт даже приподняться.

Из темноты в круг слабого света входит человек, останавливается на размытой границе, будто нарочно давая рассмотреть себя получше. Чёрные брюки, белая рубашка, чуть небрежно завязанный галстук. Он тоже пришёл на выпускной? На вид ему лет двадцать. Нет, вряд ли он школьник. Тёмные прямые волосы почти до подбородка слегка взъерошены, глаза дикие, блестят безумством, губы свело какой-то нервной усмешкой.

В руке незнакомца блеснул полированной металлической рукоятью нож, с короткого широкого клинка капает кровь, по манжете рубашки медленно расползаются алые пятна.

Хочется закричать, вскочить, сопротивляться, бежать — сделать хоть что-нибудь, но тело упорно сопротивляется, голова болит невыносимо.

Незнакомец всё медлит, наслаждается бессилием жертвы, неторопливо подходит ближе. Последний рывок, попытка подняться, забыв про боль и головокружение, но чья-то рука грубо хватает за волосы, притягивает к земле — мучитель уже прижал её тело к холодному асфальту. В этот миг всё происходящее вдруг теряет значение, острое понимание ближайшего будущего входит в опустошенное сердце девушки, как должное, неизбежное… Что она может? Какая разница, что будет дальше, если она всё равно не в силах этому сопротивляться. Лучше не пытаться, пусть только всё быстрее закончится. И ничто не волнует уже, только жизнь сестры, которой возможно и нет уже, это рвёт душу на части, заволакивает сознание ужасающей пустотой и беспомощным страхом. Что-то тяжёлое прижимает ноющее тело к земле, безумный незнакомец грубо лапает его трясущимися руками, что-то говорит, но Ева не чувствует, не слушает, из последних сил она тянет руку к подруге, алая кровь пропитывает рукав её платья, ещё немного и она коснётся бледных холодных пальцев сестры.

— Не умирай, — шепчет она.

Внезапно свет меркнет и тут же взрывается ослепительной вспышкой перед глазами, резкая обжигающая боль в плече разрывает все чувства и мысли, презрительный голос гремит прямо над ухом:

— Не отвлекайся, тварь!

Что это? Ева с трудом поворачивает голову, стараясь увидеть хоть что-нибудь ослеплённым болью взглядом. Перед ней пышущее безумием лицо, в глазах горит бесконтрольный огонь сумасшедшей ярости и похоти, лихорадочно-довольная надменная ухмылка. Плечо горит и пульсирует, из-под прорезанного платья сочится кровь, быстро расползается фиолетовым пятном по голубой ткани.

— Это тебе за брата, сучка! — слышится разъяренное рычание в угасающем сознании и, под противный треск разрываемой ткани платья, оно окончательно меркнет, погружается в густую темноту бесчувственного забытья.

— Ева!.. — едва слышался чей-то голос на грани сознания. Пронизывая тело, постепенно возвращалась боль. — Ева, открой глаза! — это Тимор, точно его голос, такой непривычно напуганный и взволнованный.

Девушка болезненно поморщилась, приходя в себя, попыталась приоткрыть глаза. В голове противно гудело, в ушах стучало собственное сердце, вокруг было темно, и только непрерывный шум дождя возвещал, что забвение всё-таки отступило.

— Ева! — снова долгожданный, любимый голос, такой близкий и родной, но такой невыносимо громкий. — Слава Богу, ты очнулась!

Вместе с возвращающимся ощущением реальности, девушка начала чувствовать своё тело: ноги замерзли на ледяном полу, что-то тёплое и мокрое под спиной — наверное, колени Тимора. По коже побежали мурашки — нежные руки аккуратно сжимают её тело, промокшая рубашка мужчины липнет к щеке, за ней часто и громко бьётся сердце в его груди, а на другой щеке холодящий ветерок неровного дыхания. Глаза быстро привыкли к темноте, в полумраке стал различим силуэт, склонившегося над её лицом спутника — он такой близкий, такой дорогой, такой нужный. Ева с трудом приподняла руку, положила её на грудь любимого.

— Я вспомнила, — прошептала она еле слышно, и неудержимые слёзы быстро покатились по бледным щекам.

Мужчина крепче прижал к себе мокрое от дождя и крови дрожащее тело возлюбленной, коснулся губами её лба, вздохнул тяжело, нервно, но всё же, облегченно.

— Она умерла, да? — сквозь слёзы отрывисто и горько спросила Ева. Не дожидаясь ответа, уткнулась лицом в горячую мужскую грудь, изредка всхлипывая и часто вздыхая от недостатка воздуха.

Тимор не ответил, лишь прижал ещё крепче, не зная, как помочь, как утешить, оградить от всей скорби и боли, свалившихся сейчас на её голову тяжёлых, но таких необходимых воспоминаниях.