Портрет предателя

34. Дюбон

Себастьян и Доминика прибыли в столицу Мергании к полудню следующего дня. Они миновали обширное предместье, въехали через южные городские ворота и поскакали по булыжной мостовой, с трудом лавируя среди карет, экипажей и груженых телег, сплошным потоком едущих им навстречу. С обеих сторон дороги тянулись однообразные ряды узких почерневших домов с заостренными крышами, а по тротуарам струилась многолюдная толпа.

Воздух был наполнен едким дымом из печных труб, кузниц и литейных цехов, и Доминика невольно поморщилась. Она не любила этот город, он казался ей суетливым и бездушным. Здесь не было той размеренности и неспешности, к которой она привыкла в Форталезе. Здесь все куда-то спешили и злились от того, что не успевают.

В этом городе было слишком много людей. Из окрестных деревень сюда стекался всякий сброд — беспутные дворянские сынки, разорившиеся крестьяне, иностранцы, беженцы, и авантюристы всех мастей. Все рвались в Дюбон в поисках лучшей жизни — и почти все оказывались на ее дне, вынужденные ютиться в тесной каморке в одном из серых домов и вкалывать с утра до ночи за гроши на какой-нибудь мануфактуре.

Спустя какое-то время кузены пересекли каменный мост через широкую мутную реку и въехали на главную улицу, утопавшую в зелени цветущих каштанов. Воздух здесь был гораздо чище, чем на рабочих окраинах, и Доминика с удовольствием вдохнула ароматы цветов и свежей выпечки. В начале лета центр Дюбона был довольно красив, но его пастельная красота казалась Доминике блеклой по сравнению с солнечными городами Ангалонии. В Дюбоне ей не хватало ярких красок, буйной растительности и южного легкомыслия.

На первых этажах располагались дорогие магазины и модные ателье, и взгляд Доминики невольно скользил по их причудливо оформленным витринам. Нарядная публика неспешно прогуливалась по широкому бульвару, а между ними проворно сновали цветочницы с тяжелыми корзинами в руках. В многочисленных ларьках продавали сладости и сувениры, и размеренный гомон толпы время от времени прорезался громкими выкриками торговцев и зазывал.

На одном из богато украшенных фасадов красовалась вывеска «Отель «Франциск I». Себастьян натянул поводья и повернулся к Доминике.

— Милая, как ты смотришь на то, чтобы остановиться в этом отеле? — поинтересовался он.

Ее взгляд скользнул по вычурной лепнине, высоким окнам и кованым ажурным балконам.

— А не дороговато ли? Нам денег-то хватит?

— Мне до смерти надоели дешевые трактиры и ночлег в палатке! — пожаловался Себастьян. — Хочется хоть раз наконец-то выспаться в нормальной постели!

— Как знаешь, — равнодушно бросила Доминика.

Ей было все равно. Что толку от всей этой роскоши, если ее сердце навсегда осталось в Хейдеронских горах?

Она вприпрыжку сбегает по ступеням. Ярко светит солнце, под ногами шуршит гравий. Издалека она замечает серо-голубой мундир.

Это он!

Она бросается к нему, он тянет к ней руки. Она падает в его объятия, он жарко целует ее.

Счастье. Безграничное счастье наполняет ей душу.

Доминика открыла глаза и уставилась на витиеватую лепнину высокого потолка. Комнату заливал яркий свет, пробиваясь сквозь тонкие занавески на огромном окне. По ее щекам побежали горячие слезы. Это был всего лишь сон, а на самом деле она больше никогда его не увидит!

Доминика схватила с прикроватной тумбы блокнот плотной бумаги и карандаш с золоченой монограммой отеля и принялась лихорадочно рисовать. Рисовать его. Рисовать таким, каким он запомнился ей навсегда.

Тонкими линиями она набросала овал лица и наметила основные черты. Тщательно вывела густые брови, нарисовала глаза. Светлые, как небо, прозрачные, как горный хрусталь. Вспомнила, как тонула в этих глазах, как была не в силах в них насмотреться, как их взгляд обжигал ее, пронзая до самого сердца.

Уверенными штрихами очертила нос, чуть свернутый набок. Четкой линией вывела губы. О, теперь она знает, каковы эти губы на вкус! Она помнит, как они пьянят, как сводят с ума! Обжигающие поцелуи — трепетные, нежные, настойчивые; сбивчивый шепот, жаркое дыхание — как ей забыть все это? Как жить без этого дальше?

Доминика тяжело вздохнула, вытерла с уголков глаз набежавшие слезы, и вновь взялась за карандаш. Твердой линией обозначила подбородок, густо заштриховала щетину. Вспомнила, как впервые коснулась его лица тем утром в лесу, когда он бинтовал ей порезанный палец. Как нерешительно гладила его по щеке, а жесткие волоски кололи ей ладонь. Уже тогда она любила его, но еще не решалась себе в этом признаться.

Резкими движениями черкнула рубленые линии шрамов. Косой штрих на левой брови. Тонкий рубец на губах. Ломаная черта на переносице. Эти шрамы пересекли его лицо так же, как та ночь разделила его жизнь на «до» и «после». Та ночь, что сломала его судьбу, что сделала его циничным, жестким и мстительным. Но теперь она знала, каков он на самом деле. Знала, какое горячее сердце, какая мятущаяся душа скрываются под грубой оболочкой.

Доминика поймала себя на том, что лихорадочно грызет карандаш, вспоминая его слова и признания. Она вспомнила, как он открылся ей, как рассказал о той страшной ночи, о жажде мести, о его участии в заговоре. Он мог бы все это утаить, но решил быть с ней честным, и за это она бесконечно уважала его.

Легкими штрихами Доминика принялась рисовать волосы, вспоминая, как любила их гладить, вдыхая их терпкий запах. Запах дыма и можжевельника. Она все бы отдала, лишь бы вновь ощутить этот запах, лишь бы вновь пропустить между пальцев короткие жесткие пряди!

Быстрыми линиями набросала завершающие черты — шею, уши, плечи. Машинально проставила финальный аккорд — свою подпись: «Д.Б.»

И вот — он глядит на нее с листа. Глядит, как живой. Доминика посмотрела в его глаза, и ее сердце сжалось от беспросветной тоски.

Она захлопнула блокнот, сунула его под подушку и горько зарыдала.

Королевский дворец встретил кузенов тишиной и запертыми воротами. Сквозь витиеватую решетку они увидели пустынный парк и неработающие фонтаны.

— Их Величество вместе со всем двором в настоящее время изволят пребывать в летней резиденции на озере Пуалон, — пробубнил чопорный привратник в безупречно отглаженной ливрее.

— И когда Их Величество соблаговолят вернуться? — в тон ему спросил Себастьян.

— Сие мне неведомо, — ответил лакей. — Может через неделю, а может только осенью. Их Величество также намеревались отправиться с визитами по своим подданным, так что я затрудняюсь ответить на ваш вопрос.

Себастьян и Доминика переглянулись.

— Что будем делать? — спросила она.

— Остается только ждать. Нет смысла гоняться за ним по всей Мергании, — заметил он.

Назад молодые люди возвращались пешком — их отель располагался неподалеку. Они ступили на широкий каменный мост, под которым проплывали грузовые баржи и рыбацкие шаланды. Себастьян с интересом глазел по сторонам, а Доминика шагала с отсутствующим видом, молча уставившись себе под ноги.

— Думаю, нам придется искать другое жилье, — заметил Себастьян. — Если мы останемся в отеле, нам просто напросто не хватит денег. А вдруг король и правда вернется только осенью?

— Как скажешь, — с безразличием ответила Доминика, и вновь погрузилась в глубокую задумчивость.

Себастьян с беспокойством взглянул на кузину. В последние дни она всегда была такой — грустной и подавленной. Он полагал, что это запоздалая реакция на пережитое. На него и самого иногда накатывали приступы панического ужаса, и часто снились кошмары о кровавых событиях той страшной ночи. В первые дни после переворота страх за свою жизнь не позволял ему раскиснуть и погрязнуть в пучине воспоминаний. Но теперь, когда опасность миновала, прошлое во всех подробностях нахлынуло на него, вновь и вновь заставляя переживать те жуткие моменты.

Сейчас у них появилась новая забота. Короля не было в столице, и когда он вернется — неизвестно. Насколько Себастьян знал своего родственника, его визиты могли затянуться очень надолго, и никто не мог предугадать, когда монарху надоест раскатывать по стране. Однако осень и зиму Франциск III обычно проводил в Дюбоне, поэтому не позднее, чем через три месяца, он должен вернуться.

Чтобы продержаться до его возвращения, нужно было найти жилье, а Себастьяну еще никогда не приходилось заниматься такими низменными вещами. Раньше обо всем всегда беспокоилась армия прислуги, и даже в последние недели все устраивал Зигурд, а теперь кузены остались совсем одни.

Они шагали по оживленному бульвару мимо многочисленных плетеных столиков, за которыми красиво одетые люди пили кофе, ели пирожные и вели непринужденные разговоры. Вдруг внимание Себастьяна привлек малолетний продавец газет, во весь голос расхваливающий свой товар.

— Покупайте «Вечерний Дюбон»! Только у нас! Шок! Сенсация! Генерал Шульц собирается напасть на Кастиллу! На улице ля Шатэнь открылось новое кабаре! Чудо-средство для увеличения нефритовых жезлов! Спрашивайте у доктора Асили! Покупайте «Вечерний Дюбон»!

— Что еще за «нефритовые жезлы»? — рассеянно переспросила Доминика.

Себастьян поперхнулся и не нашелся что ответить. Затем ему в голову пришла одна мысль. Он обратился к мальчишке.

— Эй, юнец, а объявления о сдаче жилья в твоей газете есть?

— А то как же! — горделиво заявил чумазый сорванец. — На любой вкус!

— Давай тогда сюда, — Себастьян бросил мальчишке медяк. Тот просиял от радости и протянул юноше экземпляр, еще пахнущий свежей краской.

Молодые люди спустились на набережную и уселись на скамейку. Стояла прекрасная погода, вдоль реки прогуливалась нарядная публика, а многочисленные лотки со сладостями источали дурманящие ароматы карамели и шоколада. Себастьян развернул газету на странице частных объявлений и нашел раздел «Сдается жилье». Кузены склонились над разворотом.

— Смотри, дорогая, кажется, это нам подходит, — он указал на одну из заметок о сдаче меблированных комнат.

Квартира на третьем этаже была заново отделана и располагалась в одном из новых домов недалеко от центра города. Владела ею госпожа Крюшон — элегантная дама почтенного возраста. Себастьян и Доминика представились ей как супруги Финелли, и женщина, рассыпаясь в любезностях, показала им четыре комнаты, обставленные по последней дюбонской моде. Цветочные обои в пастельных тонах изящно оттеняли мягкую мебель с гнутыми ножками, а бархатные гардины красивыми складками ниспадали с высоких светлых окон.

Однако главное достоинство жилища заключалось в большом медном котле, установленном на кухонной печи. В этот котел консьерж каждый вечер ручным насосом закачивал воду. За ночь она нагревалась и подавалась по трубам в кухню и ванную. Таким образом, в квартире имелась горячая вода.

— Не дворец, конечно, но весьма неплохо, — заметил Себастьян, когда дама удалилась, взяв с них плату за два месяца вперед.

— Ты прав, милый, — согласилась Доминика, обрадованная скорее тем фактом, что у них с «супругом» будут отдельные спальни. Она не чувствовала себя готовой к близости с ним. Ей нужно было сначала забыть другого мужчину.

Три месяца спустя.

— Ну что, дорогая, как тебе спектакль? — поинтересовался Себастьян, развалившись в мягком кресле возле уютно потрескивающего камина.

— Весьма недурно, — рассеянно пробормотала Доминика.

Себастьян взглянул на невесту. Она сидела на софе у окна, забравшись на нее с ногами. Ее колени покрывал шерстяной плед — лето почти закончилось, и по вечерам от реки уже тянуло сыростью и прохладой. Черные волосы Доминика заправила за уши, а ее глаза в угасающем свете вечернего неба казались бездонными. Как обычно, она что-то рисовала в своем блокноте, глубоко погрузившись в свои мысли.

Себастьяну казалось, будто в последние месяцы они стали друг другу чужими. Каждый вечер они куда-то выбирались: в ресторан, в оперу, в театр, но Доминика все время была грустной и подавленной. Может, дело в том, что ей не нравится Дюбон? Может, когда он вновь отвоюет Форталезу, и они смогут туда вернуться, она опять станет прежней? Он любил ту Доминику — веселую и жизнерадостную, а нынешняя — замкнутая и холодная — пугала его.

В гостиную вошла Лиззи, бойкая девица с каштановыми волосами, убранными в аккуратную прическу. Себастьян нанял ее для работы по хозяйству, ведь его невеста отродясь не держала в руках домашней утвари.

— Ваша газета, господин Финелли, — она подала юноше свежий выпуск «Вечернего Дюбона».

— Спасибо, Лиззи, — Себастьян закинул ноги на невысокий пуфик и принялся просматривать заголовки.

Он жадно ловил каждую новость с родины. В Монтерре полным ходом бушевала гражданская война. Кастилла еще держалась, но многие города уже пали под натиском Шульца. Поговаривали, что ему еще не удалось захватить все княжество лишь потому, что между самими хейдеронцами наметился раскол. Не все из них поддерживали стремление Шульца завоевать Ангалонию, многие хотели всего лишь добиться независимости Хейдерона.

— Надеюсь, этот раскол поможет нам выиграть время, дорогая, — промолвил Себастьян.

— Угу, — невнятно согласилась Доминика.

Он взглянул на нее. Несмотря на подавленный вид, она показалась ему очень красивой. На ней было голубое домашнее платье с небольшим кружевным вырезом — одно из тех, что Доминика заказала себе сразу же по прибытию в Дюбон. Платья стоили недешево, и когда Себастьян расплачивался с портнихой, он впервые задумался о том, что до осени им может не хватить денег. Зигурд и герцог Альберди вручили им немаленькую сумму, кое-что удалось также выручить за лошадей, но прошло уже три месяца со дня их приезда, а король все еще не вернулся в столицу.

Себастьян отметил про себя, что если они хотят дотянуть до возвращения монарха, то им придется ограничить свои расходы. Все эти выходы в свет стоили немалых денег.

— Дорогая, ты не возражаешь, если завтрашний вечер мы проведем дома? — осторожно спросил он.

— Нет, — равнодушно бросила Доминика и снова уткнулась в свой блокнот.

Все последние месяцы она была апатичной и безучастной. Ничто ее не радовало, ничто не вдохновляло. Ее мысли, казалось, витали где-то далеко. Себастьяну было больно видеть ее такой. Она потеряла всякий вкус к жизни, как будто что-то подтачивало ее изнутри. Нет, она по-прежнему была с ним мила и дружелюбна, но ему отчего-то казалось, что это всего лишь маска, за которой скрывались отстраненность и безразличие. Безразличие к нему. Не как к человеку — нет, он по-прежнему чувствовал исходящую от нее сестринскую заботу. Безразличие как к мужчине.

Часы на каминной полке пробили полночь. Доминика захлопнула блокнот и поднялась с дивана.

— Пойду спать.

— Спокойной ночи, любимая.

— Спокойной ночи, милый, — она подошла к его креслу и чмокнула Себастьяна в щеку.

В щеку!

По-дружески!

Слишком по-дружески!

Себастьян не хотел признаваться самому себе, но ему казалось, что она любит его только как друга. Самого близкого, дорогого, но всего лишь друга.

Доминика скрылась в своей спальне, и через секунду в замке щелкнул ключ. Как обычно, сердце Себастьяна тоскливо сжалось. Ему было больно и обидно каждый вечер слышать этот звук. Это задевало его самолюбие и оскорбляло мужское достоинство. Он чувствовал себя так, будто это не ключ проскрежетал в замке, а ржавый кинжал провернулся в его груди.

Она избегала его, не признавалась ему в любви, не целовала его первая, а когда он пытался приласкать ее, то у нее вечно болела голова. Он и сам почти перестал приставать к ней. Какой в этом смысл? Только распалишь себя до боли в паху… Он уже не был ни в чем уверен. Он по-прежнему любил ее, но что, если и после свадьбы она останется такой же холодной? Он уже и не знал, так ли сильно хочет на ней жениться.

Лишь надежда на то, что она вновь станет прежней, и удерживала его рядом с ней. Может, когда они поженятся, он сумеет вновь разбудить в ней страсть, своей любовью вернуть ее к жизни?