Портрет предателя

40. Буря

После позорного изгнания из дома де Шамберов Доминика решила вновь наведаться на квартиру госпожи Крюшон и попытаться забрать оттуда свои вещи. У нее не осталось денег даже на извозчика, и ей пришлось возвращаться в центр Дюбона пешком.

Она понуро брела мимо равнодушных домов в большом городе, где никому до нее не было дела. Студеный ветер пронизывал до самых костей. Из-за светящихся окон доносились голоса, стук посуды, детский смех. Там, за закрытыми дверями, семьи садились обедать, и аппетитные запахи жареного мяса и свежего хлеба заставляли желудок Доминики болезненно сжиматься от голода.

Ей не было места в этом городе. Ей не было место в жизни Себастьяна. Ей не было места нигде. Она осталась совсем одна, неприкаянная и никому не нужная.

Она медленно шла вдоль дороги, голодная, надломленная, словно бездомная собака, которую выгнал хозяин, и она не знает теперь, куда ей податься. Пронзительный ветер гонял по небу серые тучи, трепал ее шаль, вырывал из-под чепца волосы и бросал ей в лицо. Навстречу Доминике стремительно мчался мужчина в дорогой одежде. Она попыталась отскочить с его пути, но не успела. Он грубо толкнул ее плечом, чуть не сбросив под колеса летящего экипажа, и понесся дальше.

Небо потемнело, ветер усилился, с жутким завыванием он яростно гонял по земле опавшие листья. Сорвались первые капли дождя. Доминика укрылась под навесом какой-то лавчонки, обессилено привалившись к стене, но через несколько минут из-за двери выскочил сердитый хозяин и велел ей убираться прочь.

Доминика устало побрела дальше. В небе беспокойно кружили огромные стаи черных птиц. Торговцы закрывали ларьки, лавочники опускали жалюзи, хозяева уличных кафе спешно заносили вовнутрь плетеные стулья. Шаль подхватило вихрем, и она чуть не улетела, Доминика едва успела поймать ее концы. Она дошла до перекрестка и на миг остановилась, не зная, куда идти дальше.

— Что встала посреди дороги, малахольная? — проорал чей-то голос, и мимо стремительно пронеслась карета, обдав Доминику грязными брызгами.

Стало совсем темно. На черном страшном небе непрерывно сверкали молнии, громыхали грозовые раскаты, кроны деревьев шумели и трепетали под резкими порывами ветра. Сплошной стеной полил дождь.

Запоздалые прохожие бежали по тротуару, спасаясь от стихии, стремясь быстрее укрыться под крышами своих домов. Доминике бежать было некуда. У нее не было ни дома, ни семьи. В этом огромном равнодушном мире она осталась совсем одна. Ветер свистел в ушах, резко бросая в лицо дождевые капли вперемешку с мокрыми листьями. Горожане закрывали ставни, чтобы надвигающийся ураган не выбил оконные стекла. Кровли домов и шпили церквей скрылись в густой водяной завесе.

Доминика шла вперед, навстречу буре, ни на кого не обращая внимания. Мимо нее проносились люди, ее толкали, пинали, мокрые пряди лезли в глаза. Она шла вперед, прикрывая рукой живот, чтобы защитить его от острых локтей. Ее шаль унесло ветром, платье промокло, а туфли набрались водой. Улицы быстро пустели, каждый нашел себе укрытие, лишь Доминика упрямо шла вперед, в никуда, не разбирая перед собою дороги.

Ноги вынесли ее на берег. Река кипела и бурлила, яростно вспененная мощным дождем. Камыши пригибались к самой воде, а деревья трепетали на буйном ветру, уносящем последние листья с их намокших ветвей. Капли больно хлестали Доминику по лицу, ноги утопали в жидкой грязи, а бешеный вихрь пронзительно свистел в ушах, сбивая дыхание.

Сквозь водяную пелену она с трудом различила навес, грубо сколоченный из почерневших досок. Доминика забежала под его крышу и бессильно привалилась к шаткой стене. Воняло тиной и рыбой, сквозь неплотно подогнанную кровлю просачивалась вода, но, по крайней мере, это было хоть какое-то укрытие. Почти все пространство сарая занимала лодка, закрепленная на примитивном стапеле. Доминика забралась в нее, свернулась на дне калачиком и уснула.

Она открыла глаза и протяжно застонала. Все жутко болело, платье прилипло к телу, мышцы задеревенели от лежания на твердых досках. Сквозь щели навеса пробивался яркий свет. Доминика с трудом поднялась на ноги и выбралась из лодки.

Стояло ясное утро. Сквозь рваные облака выглянуло солнце, согревая лучами продрогшую землю. Над рекой клубился розоватый туман, весь берег был усеян ветками и мокрыми листьями, а в камышах запутались рыбацкие сети, унесенные со столбов для просушки.

Доминика потянулась, разминая затекшие конечности, и осмотрела свою одежду. Туфли были безнадежно испорчены, а платье напоминало половую тряпку.

«Я выгляжу как оборванка, — с горечью подумала она. — В таком виде меня не пустят ни в один приличный дом. И почему я не умерла этой ночью? Мне не пришлось бы больше страдать!»

Но она была жива, и нужно было двигаться дальше. Доминика взобралась наверх по берегу, скользкому от грязи и опавшей листвы, и побрела по пустынной дороге в сторону центра. Желудок сводило от голода, и за кусок хлеба она была готова продать душу дьяволу.

В столь ранний час на улицах было мало прохожих. Доминика шла вдоль бесконечных рядов серых домов, переступая лужи, сверкающие в лучах яркого солнца. На последние деньги она купила в ларьке дешевую булочку и тут же съела ее, запивая водой из уличной колонки.

К полудню Доминика добралась до центра города и направилась к дому, где оставались ее вещи. За месяц службы у де Шамберов ей так и не удалось туда наведаться — у нее не было ни свободного времени, ни денег на извозчика.

Дверь в подъезд оказалась заперта. Доминика позвонила в колокольчик. Окно на первом этаже распахнулось, и оттуда появилось заспанное лицо пожилого консьержа.

— Чего тебе? — грубо спросил он. — Убирайся вон, попрошайка!

— Господин Бурже, это я, Доминика.

Взгляд консьержа немного подобрел.

— Ах, госпожа Финелли, простите, я вас сразу и не узнал…

— Мое платье слегка испачкалось, — пояснила она. — Все потому, что я споткнулась и упала в грязь.

«Да ты в ней, похоже, всю ночь провалялась», — подумал Бурже, но вслух лишь заметил:

— Да уж, тротуары нынче никуда не годятся! Все в выбоинах! И куда только смотрит наш мэр!

— Вы не впустите меня? Мне нужно кое-что забрать из моей старой квартиры.

Консьерж смутился и отвел взгляд.

— Понимаете, тут такое дело… — он осекся.

Доминика вопросительно посмотрела на него.

— Госпожа Крюшон велела не впускать вас даже в подъезд.

— Но почему?

— Я не знаю, но приказ есть приказ, — сочувственно вздохнул консьерж. — Мне очень жаль.

— Но в квартире остались мои вещи! — в отчаянии воскликнула Доминика. — Как же мне теперь забрать их?

— К сожалению, ничем не могу помочь. Договаривайтесь с госпожой Крюшон.

— Дайте мне ее адрес!

— Она запретила вам его называть. И вообще, в квартире уже новые жильцы. Я думаю, госпожа Крюшон продала ваши вещи, чтобы покрыть ваш долг за аренду.

— А мои документы? — ужаснулась Доминика.

Господин Бурже пожал плечами.

— Откуда я знаю? Наверняка, она их выбросила.

Доминика почувствовала, что вот-вот разрыдается.

— И что же мне теперь делать? — в отчаянии спросила она.

— А я почем знаю? — в голосе консьержа послышалось раздражение. — Простите, ничем не могу вам помочь.

С этими словами он захлопнул створки окна и скрылся внутри.

Вся в слезах Доминика сползла спиной по стене и уселась прямо на грязный тротуар. Ей было некуда идти, она осталась одна на пороге зимы, без жилья, без теплой одежды и без средств к существованию.

С ее губ сорвался истерический всхлип. Она прижала к груди ладонь, чтобы заглушить рыдания, и тут ее пальцы нащупали какую-то выпуклость. Она запустила руку под воротник и достала из-под него кулончик с ракушкой, который носила на шее. Это было то самое украшение, подарок Себастьяна.

Ну что ж, значит пришло время забыть о гордости.

Себастьян развалился на удобном диване в ярко освещенной гостиной, откинувшись на груду бархатных подушечек. В большом мраморном камине уютно потрескивало пламя, его блики мерцали на позолоченной отделке стен и отражались в хрустальных капельках люстр, свисающих с лепного потолка.

Изабелла сидела рядом на мягком подлокотнике, ее белоснежная рука покоилась у Себастьяна на плече, а он в свою очередь обнимал ее за талию. В воздухе разливался тонкий аромат духов и заморского кофе, а вокруг сидели элегантные придворные и наслаждались чарующими звуками рояля, на котором играла одна из фрейлин королевы.

— Чудесная музыка, не так ли, дорогой? — улыбнулась Изабелла.

Она взяла со столика шоколадное сердечко с вишневым ликером и сунула в рот Себастьяна. Тот бросил на Изабеллу игривый взгляд и лукаво вздернул брови. Она прильнула к нему, и их губы слились в сладком вишневом поцелуе.

В гостиную заглянул Гийом, личный секретарь Себастьяна. Он встретился глазами со своим господином и вежливо поклонился.

— Ваше Высочество, можно вас на минутку?

— Да, Гийом, в чем дело? — полюбопытствовал тот.

Слуга нерешительно топтался на пороге, видимо, не решаясь говорить при всех.

Себастьян встал с дивана и вальяжно подошел к нему.

— Что еще стряслось? — поинтересовался он.

— Понимаете… тут такое дело… — секретарь понизил тон.

— Что за дело? Не тяни!

— Тут одна нищенка… спрашивает вас.

— Нищенка? — поднял бровь Себастьян.

— Да, — пробормотал Гийом, утирая со лба испарину. — Мы хотели ее прогнать, но она утверждает, что является вашей родственницей.

— Проклятье! — Себастьян понял, о ком идет речь. — Ладно, я поговорю с ней. Где она?

— Мы не пустили ее внутрь. Она снаружи, за оградой.

— Хорошо. Идем!

Они вышли на улицу. Промозглый ветер ударил в лицо, резко взметнув со лба пряди волос, и Себастьян невольно вздрогнул от холода.

— Вот она, — Гийом указал на женскую фигуру, смутно различимую в сумраке вечернего парка.

— Хорошо. Жди здесь, я сам с ней поговорю.

— Возьмите мой фонарь, Ваше Высочество, не видно ни зги!

Себастьян подошел к забору и в дрожащем свете фонаря едва узнал Доминику. Она выглядела ужасно. Лицо осунулось, из-под грязного чепца выбивались спутанные волосы, а отсыревшее платье облепило уже довольно большой живот.

— Себастьян, — ее голос был тихим и прерывающимся.

— Зачем ты пришла сюда, Доминика? — резко спросил он.

— Пожалуйста, мне нужны деньги, — пролепетала она. — Мне негде жить и нечего есть.

Себастьян с отвращением рассматривал бывшую возлюбленную. Боже, в кого она превратилась? Как низко пала! И эту девушку он когда-то любил! Сейчас он не испытывал к ней ничего, кроме презрения и брезгливости.

— Пусть о тебе заботится тот, кто тебя обрюхатил! — грубо отрезал он.

Ее лицо дернулось как от пощечины.

Себастьян еще не отошел от той боли, которую она причинила ему своей изменой. Еще свежи были раны в его душе. Еще кровоточили. Поначалу он вообще был не в состоянии ни есть, ни спать. Его сердце было разорвано на мелкие ошметки, а в груди как будто ворочался раскаленный прут. Он не мог найти себе места, ему просто не хотелось жить…

Лишь в последнее время благодаря Изабелле и заботе дядюшки-короля он начал понемногу приходить в себя. И вот изменница снова явилась к нему, чтобы напомнить о прошлом, которое он хотел бы поскорее забыть.

— Пожалуйста, Себастьян, мне больше не к кому обратиться, — еле слышно прошелестела Доминика, и на ее щеках заблестели слезы.

Она выглядела такой жалкой, такой потерянной. Куда девалась прежняя гордая и уверенная в себе красавица? Себастьян невольно смутился, ему было неприятно видеть ее в таком состоянии.

Вдруг со стороны дворца послышался нежный голосок Изабеллы:

— Дорогой! Что случилось? Кто там?

«Проклятье!» — Себастьян не хотел, чтобы Изабелла увидела Доминику. Она станет над ней насмехаться, а Доминика хоть и тварь последняя, но все-таки ему вдруг стало ее немного жаль.

Он похлопал себя по карманам, растерянно оглянулся по сторонам.

— Гийом! — позвал он секретаря.

Тот подошел.

— У тебя есть при себе деньги?

Гийом сунул руку в карман и достал пригоршню медяков.

— Вот, Ваше Высочество, это все.

— Отдай их этой женщине и распорядись, чтобы ее сюда больше не пускали. Если она еще раз здесь появится, прогоните ее. И не нужно меня беспокоить по таким пустякам.

— Будет исполнено, Ваше Высочество.

Доминика беззвучно рыдала, слушая их разговор.

Гийом вручил ей монеты.

— Спасибо, — всхлипнула она.

— Больше не приходи сюда, Доминика. Для меня ты умерла, — сухо бросил Себастьян и ушел.