Ева
Героиня тупой мелодрамы, вот кто я.
Ну что ж, героиня, значит, героиня.
Я не стала ему ничего объяснять, молча вырвала руку, он позволил это сделать.
Я ушла, и вот сейчас скидываю все вещи в чемодан в нашем доме, который обставляла под себя, который мы смогли позволить себе лишь пять лет назад, до этого падали и вставали вместе, развивали его бизнес, плюс я сама еще занималась своей карьерой.
Долгий путь, ошибки, ссоры, слезы, примирения, мы все это прошли, чтобы прийти в итоге за девятнадцать лет брака к вот такому финалу.
И сейчас я плачу.
Да, одна, сама с собой.
Я позволяю себе эти слезы, пока швыряю все в чемодан.
Я понимаю, что это слабость, но я не могу, я просто не могу сдержаться.
Мне нужно выпустить эти эмоции, не могу копить их в себе. Они разрывают меня изнутри, рвут душу. Я даже не замечаю, как в какой-то момент просто не складываю, а швыряю вещи и со всхлипом, со слезами падаю на пол и обнимаю колени руками, прижимая их к груди, просто уткнувшись лбом в колени, и плачу.
Я рыдаю и позволяю себе эту слабость, но чувствую, как с каждым всхлипом становится все легче и легче, но не настолько, чтобы забыть обо всем. Меня просто уже так не разрывает изнутри.
— Мам, с тобой все хорошо? — услышав голос сына вздрагиваю и поднимаю на него заплаканное лицо.
Не понимаю, что он делает дома, ведь еще не время. Он сегодня должен был вернуться в районе десяти вечера, ведь с другом собирался пойти в кино, а потом посидеть в каком-нибудь кафе. Он предупреждал меня, отпрашивался, а сейчас всего лишь шесть вечера или семь, не знаю, но точно не десять.
— Ты почему так рано, сынок? — шмыгая носом, вытирая слезы ладонями, спрашиваю у него, медленно вставая.
Ох, вижу по глазам, не отстанет он от меня, не даст увести нас от этой щекотливой темы.
— Да какая разница, почему я дома? Мам, что случилось? Я никогда не видел, как ты плачешь. Что произошло?
— Все хорошо, — как я ему отвечу, что все хорошо
У меня язык не повернется это сказать, а сказать, что все плохо, это значит рассказать ему о том, что его отец подлец. Это значит рассказать ему, что человек, с которого он брал пример, человек, который учил его не врать, не изворачиваться, учил верности, преданности, семейным ценностям, на самом деле сам и близко не примерный семьянин.
Я не могу.
— Мам, да не молчи же ты, пожалуйста, скажи уже хоть что-нибудь. Умер кто-то?
— Никто не умер, Матвей, — голос мужа заставляет вздрогнуть как сына, так и меня.
Зачем он приехал? Зачем он вмешивается? Ненавижу его. Люблю и ненавижу, ведь все эти годы, до сегодняшнего вечера я искренне любила и верила, что это взаимно.
— Тогда что произошло, пап? Хоть ты мне ответь, — Матвей поворачивается к нему полубоком и мечется взглядом между нами двумя. — Я не понимаю, вы между собой, что ли, поругались? Ну, даже если и так, мам, зачем собирать вещи? Вы же взрослые люди. Все можно обсудить. Вы чего, родители?
Да ничего мы, просто разводимся.
— Твоя мать просто истеричка, вот и все, Матвей, иди к себе. Все будет хорошо.