После развода не нужно возвращать

Глава 7

Ева

Я захлопываю за собой дверь квартиры, прислоняюсь к ней спиной и закрываю глаза, пытаясь унять дрожь в коленях. Сладковатый, приторный воздух магазина до сих пор стоит в носу, смешавшись с запахом их дорогих духов и собственного страха.

Не раздеваясь, бреду в гостиную и падаю на диван, зарываясь лицом в плед, и тут меня накрывает. Тихие, сдавленные всхлипы вырываются из горла, слезы текут ручьями, оставляя мокрые пятна на ворсе. Я плачу не из-за него. Я плачу из-за насмешки судьбы, из-за этого абсурдного совпадения, из-за хрупкости своего маленького мира, который едва не рухнул сегодня в один миг.

— Мамочка? Ты вернулась? — раздается тоненький голосок из коридора.

Вздрагиваю и резко вытираю лицо рукавом кофты, но спрятать заплаканное лицо и красный нос уже не получается. В дверях стоит Аглая, моя маленькая вселенная, в своем любимом розовом костюмчике с единорогами.

— Почему ты плачешь? — ее большие, светло-карие глаза, точь-в-точь как у него, смотрят на меня с неподдельным испугом. — Тебе очень больно?

Я заставляю себя улыбнуться, но получается криво.

— Ничего, солнышко мое, не переживай. Все уже прошло. Просто… кажется, соринка в глаз попала, такая мелкая-мелкая. Я ее уже вытащила, а глаз все равно ноет, — мне стыдно за эту ложь, но что поделать.

Аглая подходит ближе, ее босые ножки шлепают по полу. Она внимательно, по-взрослому изучает мое лицо, и я вижу в ее взгляде сомнение.

— Неправда. Ты всегда так говоришь, когда не хочешь, чтобы я расстраивалась. Кто тебя обидел? — она сжимает крохотные кулачки, и смотрит на меня серьезно, как он когда-то. — Я ему скажу, что так нельзя! Чтобы мою маму не обижал никто!

Я не могу не рассмеяться сквозь слезы, и протягиваю к ней руки. Она забирается ко мне на колени, прижимается теплой щекой к моей мокрой от слез кофте.

— Никто меня не обидел, лапочка, честное слово. Взрослые иногда… просто вспоминают разные вещи, и от этого на душе становится тяжело, и слезы сами текут, как дождик из тучки. Но ты же знаешь, после дождя всегда солнце выглядывает, и радуга бывает. Вот и у меня сейчас все пройдет.

Я глажу ее по мягким темно-каштановым волосам с медным отливом, точь-в-точь как у Глеба. И эти ямочки на щеках, когда она улыбается…

Господи, спасибо, что я была там одна. Спасибо, что он не увидел ее. Один взгляд, один единственный взгляд на это личико, в эти его глаза, и никакая генетическая экспертиза не понадобилась бы. Он бы все понял в ту же минуту.

— Не грусти, мамочка, пожалуйста, — шепчет дочка, обвивая мою шею руками. — Давай я тебя поцелую, и все плохое улетит, как пушинка. Я тебя очень сильно люблю. Попробуй!

— Хорошо, моя маленькая, — выдыхаю, целуя ее в макушку и чувствуя, как ее нежные губы прикасаются к моей щеке. — Ты права. Я не буду больше грустить. Обещаю. Твои поцелуи — лучшее лекарство на свете.

Я делаю последний, глубокий вдох, с силой провожу ладонями по лицу, стирая остатки слез. Все. Хватит. Эти люди не стоят ни одной моей слезинки. Они прошлое. А у меня в руках целое будущее.

Аглая отстраняется и смотрит на меня, ее взгляд становится задумчивым, серьезным.

— Мам, а где наш папа? Почему он никогда к нам не приходит?

Вопрос оглушает. Я замираю на секунду, чувствуя, как внутри все сжимается. Она никогда до этого о нем не спрашивала.

— Папа? — переспрашиваю, чтобы выиграть секунду и успокоиться. — А зачем тебе папа, моя радость? Разве нам с тобой не хорошо вдвоем? Мы с тобой — лучшие подружки, мы все делаем вместе: и играем, и читаем, и секретами делимся. Мы же настоящая команда!

— Конечно, хорошо! Мы самая лучшая команда! — соглашается она, кивая. — Но… у Лизы из садика тоже есть мама, и они лучшие подружки, но еще у нее есть папа. Он приходит вечером, подбрасывает ее к потолку, катает на спине, как лошадка, и они вместе так громко смеются! — она замолкает, и в ее глазах появляется тоска. — Если бы у нас был папа, он бы тебя защитил сегодня. Он был бы такой большой и сильный стоял рядом, и тогда ты бы никогда не плакала. Никто и никогда бы тебя не обидел!

Она говорит это с такой детской уверенностью, что у меня снова подступает ком к горлу. Она не винит меня, не требует объяснений, она просто хочет, чтобы я не плакала. И в ее детской логике решение оказывается таким простым — сильный папа, который прогоняет всех монстров, высушивает все слезы и превращает жизнь в веселую игру.

Я не знаю, что ответить. Никакие слова не могут развеять этот наивный, спасительный для нее миф про принцев. Я просто сильнее прижимаю ее к себе, чувствуя, как бьется ее маленькое, горячее сердце, пытаясь впитать в себя ее тепло и веру.

Ее слова, такие простые и такие страшные в своей правде, звенят в тишине комнаты, такой уютной и безопасной, ставшей внезапно уязвимой.

Если бы папа был рядом, то ее бы никто не обидел, и она бы не плакала.

Только у нас нет папы.

Он с другой.