Две недели в больнице тянутся бесконечно. Белые стены, запах лекарств, тишина, нарушаемая только шагами медсестер в коридоре. Каждый день одинаков: капельницы, анализы, УЗИ, осмотры. Саида Ахмедовна приходит регулярно, проверяет показатели, кивает удовлетворенно.
— Состояние стабилизировалось, — говорит она на очередном обходе. — Сердцебиение плода в норме, угроза отступила. Но это не значит, что можно расслабляться. Постельный режим дома еще две недели, никаких нагрузок.
— Хорошо, — киваю я послушно.
Алиса приходит каждый день. Приносит фрукты, соки, книги, которые я читаю, чтобы занять себя. Сидит рядом, держит за руку, рассказывает о своей жизни, пытается отвлечь. Но я вижу по ее лицу, что она думает о другом.
Первые дни после того, как узнала о беременности, она убеждала:
— Камилла, он должен знать! Это его ребенок тоже! Ты не можешь лишать его права...
— Могу, — перебивала я. — И лишу. Он сделал выбор. Теперь моя очередь.
Алиса спорила, приводила аргументы, почти кричала. Но я была непреклонна. И в какой-то момент она сдалась. Больше не поднимает эту тему. Но я вижу, как она смотрит на меня, когда думает, что я не замечаю. Недовольство, неодобрение, даже осуждение читается в ее глазах.
— Ты злишься на меня, — говорю я однажды вечером, когда мы сидим в тишине палаты.
— Нет, — отвечает она быстро. Слишком быстро.
— Алиса, я вижу. Ты считаешь, что я поступаю неправильно.
Подруга вздыхает, отводит взгляд к окну.
— Я не злюсь. Просто... это сложно. Я понимаю твою боль, понимаю, почему ты не хочешь говорить Хайату. Но это ребенок, Кам. Он имеет право знать своего отца.
— Его отец бросил нас, еще не зная о существовании, — отвечаю я жестко. — Ради другой женщины, другого ребенка. Мы ему не нужны.
— Но...
— Нет, — перебиваю я. — Прошу тебя, не надо. Это мое решение. И оно окончательное.
Алиса замолкает. Больше не спорит. Но напряжение между нами остается, невысказанное, тяжелое.
Утро выписки наступает неожиданно быстро. Просыпаюсь от того, что в палату входит Саида Ахмедовна с бумагами в руках.
— Вы можете собираться, Камилла, — улыбается она. — Сегодня вас отпускаю домой. Но помните о режиме. Покой, витамины, никаких стрессов. И приходите на контрольное УЗИ через неделю.
— Обязательно, — обещаю я, хотя не знаю, где возьму деньги на очередное обследование.
Одеваюсь медленно. Джинсы, которые носила две недели назад, теперь слегка жмут в талии. Живот еще не заметен, но я чувствую изменения в теле. Наливается грудь, кожа стала чувствительнее, по утрам легкая тошнота.
Выхожу из палаты с маленькой сумкой. Алиса обещала заехать вечером, но я решаю не ждать. Хочу побыть одна, подышать воздухом, не чувствовать на себе ее осуждающий взгляд.
В коридоре больницы людно. Пациенты, врачи, посетители. Жизнь бурлит, продолжается, безразличная к моим проблемам. Прохожу мимо отделения, где работает Хайат. Кардиохирургия на третьем этаже. Табличка с его именем все еще висит на двери кабинета: "Алиев Хайат Рашидович, заведующий отделением".
Останавливаюсь. Смотрю сквозь стеклянную дверь в коридор отделения.
Сколько раз я приходила сюда, приносила ему обед, ждала, когда закончится операция? Сколько раз гордилась, представляясь: "Я жена доктора Алиева"?
Воспоминания жгут сильнее огня.
Разворачиваюсь и быстро иду к выходу, не оглядываясь.Мне нельзя волноваться.
Я беременна… Рабия тоже.
Выбегаю на улицу. Холодный ноябрьский воздух обжигает лицо. Вдыхаю жадно, пытаясь успокоиться. Руки дрожат. Ноги подкашиваются.
Он счастлив? Счастлив с ней? Счастлив без меня?
А я...
Рука ложится на живот. Я тоже беременна. Тоже жду ребенка. Но почему мне так одиноко? Почему так больно?
Иду по городу бесцельно. Ноги несут сами, мимо знакомых улиц, мимо парка, где мы гуляли с Хайатом в первые годы брака. Скамейка, на которой он делал предложение, все так же стоит под старым дубом. Кто-то нацарапал на спинке сердечко с инициалами.
Останавливаюсь, смотрю. Вспоминаю тот день. Как он опустился на одно колено, достал кольцо, сказал: "Камилла, будь моей женой. Навсегда."
Навсегда закончилось через двенадцать лет.
Отворачиваюсь от скамейки и иду дальше. Нужно в танцевальную студию. Поговорить с Заремой. Сказать, что увольняюсь. Больше не могу работать, врач запретил нагрузки.
Но до студии еще далеко, а я устала. Так устала, что ноги едва держат. Впереди большой, современный, с кафе и магазинами торговый центр. Можно зайти, отдохнуть, выпить чаю.
Захожу внутрь. Тепло, светло, играет приятная музыка. Люди ходят с пакетами, смеются, разговаривают. Обычная жизнь, к которой я больше не принадлежу.
Поднимаюсь на эскалаторе на второй этаж. Там есть небольшое кафе с видом на фонтан. Заказываю мятный чай и сажусь у окна. Смотрю на струи воды, которые поднимаются и падают в ритмичном танце.
Чай теплый, сладкий, успокаивающий. Делаю маленький глоток, потом еще один. Напряжение в плечах постепенно отпускает.
— Камилла?
Голос заставляет меня обернуться. И я застываю.
Рабия стоит рядом с моим столиком.
Я вспоминаю ее сразу..
Беременная, с округлившимся животом, который выступает под элегантным платьем. Лицо свежее, сияющее, волосы блестят. Она прекрасна. Молода. Счастлива.
А я... я, наверное, выгляжу как тень самой себя.
— Здравствуйте, — говорит она, и в голосе нет злорадства. Только... дружелюбие? — Можно присесть?
— Нет, — отвечаю я автоматически. — Я как раз ухожу.
— Пожалуйста, — она не слушает, садится напротив. — Мне нужно с вами поговорить. По-человечески.
По-человечески…
Женщина, которая разрушила мою семью, хочет поговорить по-человечески.
— О чем? — спрашиваю я, и голос звучит холоднее льда.
Рабия кладет руки на живот, гладит его нежно.
— Я знаю, что вы обо мне думаете, — начинает она. — И понимаю. На вашем месте я бы тоже ненавидела меня. Но я хочу, чтобы вы знали... я не хотела разрушать вашу семью.
Смотрю на нее удивленно и ошарашенно.
— Не хотели? Серьезно?
— Я не планировала влюбиться в Хайата, — продолжает Рабия, не обращая внимания на мой тон. — Это просто... случилось. Мы работали вместе, проводили много времени, и чувства возникли сами собой. Я пыталась бороться, честное слово. Но любовь... любовь не спрашивает разрешения.
Любовь. Она говорит о любви, сидя напротив женщины, чью жизнь разрушила.
— Вы хотите, чтобы я вас поняла? — спрашиваю я, и каждое слово дается с трудом. — Простила?
— Я хочу, чтобы между нами не было обид, — отвечает Рабия. — Хайат мой муж теперь. Мы будем растить детей. Я не хочу, чтобы тень прошлого омрачала наше будущее.
Тень прошлого. Я для нее тень.
— Понятно, — киваю я, вставая. Ноги дрожат, но я заставляю себя держаться. — Что ж, желаю вам счастья. Без обид.
Последние слова произношу с сарказмом, который Рабия, кажется, не замечает. Она улыбается облегченно:
— Спасибо! Вы не представляете, как мне важно было это услышать. Хайат говорил, что вы хороший человек.
Хайат говорил. О бывшей жене. Новой жене. Как мило.
Разворачиваюсь и иду прочь, не оглядываясь. Но успеваю услышать, как Рабия говорит кому-то по телефону:
— Любимый, я в "Европе", на втором этаже. Да, у ювелирного. Жду тебя.
Останавливаюсь. Ювелирный магазин в двадцати метрах отсюда. Хайат едет сюда. Сейчас.
Нужно уходить. Немедленно. Но ноги не слушаются. Я стою, словно вросла в пол, и смотрю на витрину ювелирного магазина.
И вот он появляется. Хайат. Мой бывший муж. Высокий, статный, в дорогом сером костюме и черном пальто. Волосы аккуратно уложены, на запястье блестят швейцарские часы. Он идет уверенной походкой человека, который привык, что мир подчиняется ему.
Рабия идет к нему, неловко из-за живота. Он обнимает ее, целует в лоб. Нежно. Заботливо. Так, как когда-то целовал меня.
Бывший муж не замечает меня, смотрит только на Рабию.
Они входят в ювелирный магазин, и я, как загипнотизированная, иду следом.