После развода не полюбим (СИ)

Глава 24

Дни сливаются в один непрерывный поток боли, надежды и страха. Я живу от одного посещения реанимации до другого. Утро начинается с мысли об Амине. Ночь заканчивается молитвой о ней.

А между этими моментами Хайат.

Он появляется в моей палате каждый день. Иногда рано утром, когда я ещё не проснулась. Иногда днём, между операциями. Иногда поздно вечером, пахнущий антисептиком и усталостью.

И каждый раз приносит фотографии.

Первый раз это происходит на третий день после родов. Слышу стук в дверь, говорю "войдите", не отрывая взгляда от окна. Смотрю на парк внизу, на деревья, которые сбросили последние листья. Ноябрь добивает осень, готовит место зиме.

— Камилла, — голос Хайата заставляет меня обернуться.

Он стоит в дверях в своём белом докторском халате, под которым угадывается дорогой костюм. Волосы аккуратно уложены, щетину сбрил, но круги под глазами никуда не делись. В руках планшет.

— Что-то случилось? — вскакиваю я, сердце пропускает удар. — С Аминой?

— Нет, всё стабильно, — быстро успокаивает он, делая шаг в палату. — Я... я сделал фотографии. Подумал, ты захочешь увидеть.

Протягивает мне планшет. Дрожащими руками беру его, смотрю на экран.

И забываю, как дышать.

Амина. Моя девочка. В профиль. Крошечный носик, пухлые губки, закрытые глазки. Мирно спит в инкубаторе, её грудная клетка поднимается и опускается в ритме аппарата.

— Она... — голос срывается. Провожу пальцем по экрану, следующая фотография. Амина с открытыми глазами — огромными, тёмными, смотрящими куда-то вверх. Его глаза. — Она открывала глаза?

— Сегодня утром, — кивает Хайат, подходя ближе. Садится на край кровати, соблюдая дистанцию, но достаточно близко, чтобы я чувствовала тепло его тела. — Минут на пять. Смотрела на меня. Я... я думаю, она меня узнала.

Смотрю на него. На лицо, которое когда-то было мне так знакомо. Вижу что-то новое в его чертах. Мягкость? Уязвимость?

— Спасибо, — шепчу я, возвращая взгляд к экрану. Пролистываю дальше. Десятки фотографий. Разные ракурсы, разные моменты. Амина зевает. Амина сжимает кулачки. Амина с капелькой молока на губах. — Спасибо, что показал.

— Можешь оставить планшет, — говорит он. — Я каждый день буду обновлять фотографии.

Каждый день.

Он будет приходить каждый день.

Не знаю, что меня больше пугает — эта перспектива или то, что она не кажется мне неприятной.

На четвёртый день он приносит не только фотографии, но и документы.

— Свидетельство о рождении, — объясняет, раскладывая бумаги на прикроватном столике. — Нужно заполнить. Полис медицинского страхования. СНИЛС. Я могу сам всё оформить, но твоя подпись необходима.

Смотрю на документы. Графа "Отец" пустая.

— Ты не вписал себя, — констатирую, не поднимая глаз.

— Хотел спросить разрешения, — отвечает он, и в голосе читается напряжение. — Это твоё право. Решать.

Моё право. Решать, будет ли у моей дочери официально отец.

Думаю о том, что говорили медсёстры. О том, что он развёлся с Рабией. Что дети оказались не его.

— Почему ты развёлся? — спрашиваю, прежде чем успеваю остановиться.

Хайат замирает. Смотрит на меня долгим взглядом. Челюсть сжимается, но он отвечает.

— Анализ ДНК, — говорит коротко. — Рутинная процедура при рождении двойни в нашей больнице. Результат показал, что я не отец.

Тишина повисает тяжёлая, давящая.

— Она... — начинаю я, не зная, как закончить.

— Специально забеременела от другого, — продолжает он с пугающим спокойствием. — Чтобы удержать меня. Призналась после того, как я увидел результаты. Развод оформил на следующий день.

Он произносит это так ровно, словно рассказывает о погоде. Но я вижу, как напряжены его плечи. Как сжаты кулаки.

— Мне жаль, — говорю тихо, и это правда. Несмотря ни на что, мне жаль.

— Не надо, — качает головой он. — Это была ошибка. Моя ошибка. От начала до конца.

Смотрит на меня, и в его глазах что-то, чего я не видела раньше. Сожаление? Боль?

— Вернёмся к документам, — меняет тему он, указывая на графу "Отец". — Что ты решила?

Беру ручку. Рука дрожит. Пишу его имя, отчество, фамилию. Аккуратным почерком, без помарок.

Амина будет знать своего отца.

Дни идут. Хайат приносит фотографии каждое утро. Рассказывает о состоянии Амины — сколько она весит (прибавила 50 грамм), сколько съела (40 миллилитров молока), как долго дышала сама (три часа вчера).

Он говорит профессиональным языком врача, но я слышу за сухими цифрами что-то другое. Гордость. Нежность. Любовь.

Он любит её. Нашу дочь.

А я не знаю, что с этим делать.

Алиса приходит каждый вечер. Приносит домашнюю еду, чистую одежду, новости из внешнего мира.

— Хайат оплатил все твои счета в больнице, — говорит она однажды. — Реанимация, лекарства, операция. Всё. Плюс счета за Амину. Сумма астрономическая, Кам.

— Я знаю, — отвечаю тихо. Знаю, потому что видела, как он разговаривал с главным врачом. Как давал указания. Как организовывал консультации лучших неонатологов города.

— Он изменился, — продолжает Алиса. — Все в больнице говорят. Раньше был холодным, недоступным. А сейчас... видела бы ты, как он с Аминой. Как будто другой человек.

Другой человек. Или настоящий, которого я не знала?

— Что ты чувствуешь к нему? — спрашивает подруга прямо, как всегда.

Молчу. Потому что не знаю ответа. Гнев? Боль? Благодарность? Всё вместе, в одном клубке, который невозможно распутать.

— Я не знаю, Алиса, — признаюсь наконец. — Правда не знаю.

На десятый день случается то, чего я боялась больше всего.