После развода не полюбим (СИ)

Глава 4

Я смотрю на его ладонь. Та самая рука, которая гладила мои волосы, когда мне было больно после травмы. Которая держала мою, когда мы давали клятвы в ЗАГСе. Эти пальцы, которые знают каждый изгиб моего тела. Сейчас они кажутся чужими.

— Хайат, — голос срывается, но я заставляю себя говорить, хотя каждое слово обжигает горло. — Почему ты не сказал мне раньше? Почему дал мне выступать сегодня, зная, что все кончено?

В груди словно разверзается пропасть. Сердце колотится так сильно, что кажется, он должен слышать этот грохот. Пальцы немеют, а колени подкашиваются. Я незаметно опираюсь о стену, чтобы не упасть.

Он наконец поднимает глаза. В них нет ничего. Ни боли, ни сожаления, ни даже злости. Просто пустота. Холодная, как горное озеро зимой.

— Зачем портить твой последний концерт, Камилла? — пожимает плечами, словно мы обсуждаем погоду или меню на ужин. — Ты так готовилась.

— Мой последний концерт, — повторяю медленно, чувствуя, как к горлу подступает ком, который невозможно проглотить. Дыхание перехватывает, словно невидимая рука сжимает шею. — Значит, ты уже давно все решил.

— Камилла, не усложняй, — он трет переносицу, как всегда, когда нервничает. Этот привычный жест отзывается острой болью где-то под ребрами. — Мы оба знали, что это рано или поздно произойдет.

— Знали? — голос становится выше, срывается, превращаясь в хриплый шепот. Во рту пересохло, будто я глотнула песка. — Я не знала! Я. Не. Знала! — каждое слово дается с трудом, язык словно деревянный. — Я думала, мы счастливы. Я думала, ты меня любишь.

Руки дрожат так сильно, что я прячу их за спину. Виски пульсируют, а перед глазами мелькают черные точки.

— Любил, — говорит он тихо, и это слово в прошедшем времени бьет больнее пощечины. По телу прокатывается волна озноба, от которой сводит скулы и немеет кончик носа. — Но люди меняются, Ками. Чувства проходят.

— А клятвы? — слезы жгут глаза и текут по щекам, оставляя горячие дорожки на коже, но мне все равно. Я смаргиваю их, чтобы хоть что-то видеть сквозь водяную пелену. — В горе и в радости, пока смерть не разлучит нас? Это были обещания, Хайат! Обещания перед Богом!

— Это были просто слова, — отрезает он, отводя взгляд.

Просто слова.

Двенадцать лет просто слов.

Удар под дых, от которого перехватывает дыхание. В ушах звенит, а во рту появляется металлический привкус крови – я прикусила губу, сама того не заметив.

— А наши мечты? — выдавливаю я, чувствуя, как лицо горит от стыда и боли. — Дом, который мы хотели купить у моря? Дети, о которых мы говорили?

— Все меняется, — он отворачивается, и этот жест как последний гвоздь в крышку гроба наших отношений.

— Посмотри мне в глаза! — неожиданно даже для себя я повышаю голос, и он вздрагивает. — Хоть раз будь честным до конца! Ты любишь ее?

Он медлит секунду, затем поворачивается. В его глазах что-то мелькает, возможно, удивление от моего внезапного напора.

— Да, — произносит он тихо. — Люблю.

Это признание обрушивается на меня подобно лавине.

В груди словно что-то обрывается с глухим звуком. Воздуха не хватает, я судорожно хватаю ртом кислород, как выброшенная на берег рыба.

Медленно достаю из кармана связку ключей. Они звенят в дрожащих руках, словно погребальные колокольчики. Ключи от квартиры, от машины, от дачи его родителей, куда мы ездили на выходные.

От жизни, которая больше не моя.

— Значит, все кончено? — спрашиваю последний раз, цепляясь за призрачную надежду. Голос звучит надломленно, будто принадлежит не мне, а какой-то другой, сломленной женщине. — Окончательно?

Он кивает, не колеблясь ни секунды. Его глаза две темные бездны, в которых я не вижу ни единого проблеска сожаления.

— Окончательно.

Сказать про ребенка?

Еще одна надежда тлеет в груди, как последний уголек в потухшем костре. Вдруг, он…

Что вдруг? Скажет, что не хочет, чтобы я уходила? Останется со мной из жалости? Будет унижать, что хочу удержать его ребенком?

Нет, если мой любимый мужчина решил… даже несмотря на всю боль внутри…

— Тебе нужна помощь? — спрашивает он, глядя на сумку. Его голос звучит отстраненно, будто интересуется у случайного прохожего.

— Нет, — выдавливаю я, хотя внутри кричу: «Да! Помоги мне! Скажи, что это была шутка, страшный розыгрыш, что ты все еще любишь меня!»

Кладу ключи ему на ладонь. Наши пальцы соприкасаются в последний раз. Даже от этого мимолетного касания по телу пробегает дрожь. Вспышка воспоминаний: наше первое свидание, его предложение, ночи любви, утренние объятия…

— Прощай, Хайат, — произношу, не узнавая собственный голос. Он такой безжизненный и пустой.

— Прощай, Камилла, — отвечает он с легким кивком, словно мы расстаемся после случайной встречи, а не хороним двенадцать лет совместной жизни.

Он открывает дверь. Порыв холодного воздуха ударяет в лицо, заставляя меня поежиться. Или это дрожь от осознания того, что происходит?

Я выхожу на лестничную площадку с сумкой наперевес. Каждый шаг дается с трудом, словно ноги налиты свинцом. В ушах стоит гул, как будто я нахожусь под водой.

Теперь я одна в этой жизни.

Я выхожу не оборачиваясь, хотя каждая клеточка тела кричит: «Обернись! Посмотри на него в последний раз!». Спина деревенеет от напряжения, но я держу её прямо – годы танцев не прошли даром.

А потом дверь закрывается за спиной с окончательным щелчком замка.

Это конец.