После развода не полюбим (СИ)

Глава 29

Он поворачивается. В тусклом свете ночника его лицо кажется мягче. Моложе. Уставшим, но спокойным.

— Медсестра позвонила вечером, — отвечает он тихо, чтобы не разбудить Амину. — Сказала, что ты на грани. Я приехал час назад. Ты спала в кровати. Амина плакала. Я забрал её, покормил, поменял подгузник. Уже час как спит.

Он сделал всё это, пока я спала?

— Я же сказала... — начинаю возражать, но он перебивает.

— Ты сказала много чего, — в его голосе нет злости. Только усталость. — Но ты мать-одиночка с недоношенным ребёнком, которая не спала несколько ночей подряд. Ты не супергерой, Камилла. Ты человек. И тебе нужна помощь.

Хочу спорить. Сказать, что справлюсь сама. Что не нужна мне его помощь.

Но смотрю на Амину, мирно спящую на его руках. На него, который укачивает её с такой нежностью, которую я не видела раньше.

И понимаю: я не могу делать это одна.

— Спасибо, — шепчу я. — За то, что покормил её. Что дал мне поспать.

Он качает головой.

— Это и моя дочь, — говорит просто. — Я должен о ней заботиться. Хотел дать тебе время побыть одной, поэтому не приезжал, не беспокоил.

Подходит к кроватке, осторожно укладывает Амину. Она даже не шевелится, продолжает спать. Укрывает её тонким одеялом, включает монитор дыхания. Проверяет показатели.

Всё делает уверенно, профессионально. Отец, который знает, что делает.

— Иди спи, — говорит он, выпрямляясь. — В свою комнату. Я побуду здесь до утра. Если что-то понадобится — покормлю, переодену.

— Ты останешься на ночь? — переспрашиваю я неуверенно.

— Если ты не против, — в его голосе впервые слышится нерешительность. — Я могу спать в кресле. Просто чтобы быть рядом, если Амине что-то понадобится. А ты выспишься наконец.

Смотрю на него долгим взглядом. Пытаюсь найти подвох, скрытый мотив. Но вижу только усталого мужчину, который хочет помочь своей дочери.

И мне.

— Хорошо, — соглашаюсь я наконец. — Оставайся. Но это не значит...

— Я знаю, — перебивает он. — Это не значит, что мы вместе. Не значит, что ты простила. Я просто отец, который помогает матери своего ребёнка. Только это.

Киваю. Ухожу в свою комнату, закрываю дверь.

Падаю на кровать, не раздеваясь. Проваливаюсь в сон мгновенно.

И впервые за пять дней сплю без кошмаров.

Просыпаюсь от щелчка дверного замка. А еще солнечного света, бьющего в глаза. Хватаю телефон: девять утра. Девять!

Вскакиваю с кровати, бегу в детскую.

Амина лежит в кроватке, гулит тихонько, разглядывая мобиль над головой. Чистая, в свежей пижаме, довольная.

Хайата нет.

На пеленальном столике записка. Узнаю его почерк — ровный, чёткий, уверенный.

"Покормил в 6:30 и в 9:00. Поменял подгузник. Всё спокойно. Ушёл на работу. Вернусь вечером. Х."

Короткая. По-деловому. Но почему-то от неё теплеет в груди.

Подхожу к кроватке. Амина смотрит на меня огромными тёмными глазами и улыбается, первая осознанная улыбка.

— Доброе утро, малышка, — шепчу я, поднимая её на руки. — Скучала?

Она упирается лобиком мне в грудь, сопит довольно. Я прижимаю её ближе, вдыхаю запах детской кожи.

И понимаю: что-то изменилось.

Что-то во мне. Или в нём. Или между нами.

Стены, которые я так тщательно выстраивала, дают трещину.

Крошечную. Почти незаметную.

Но она есть.

Хайат приходит ровно в семь вечера. Звонит в дверь, хотя у него есть ключи.

Открываю. Он стоит в дверях с пакетом в руках, всё ещё в рабочем костюме, с усталым лицом. Но когда видит меня, что-то смягчается в его чертах.

— Привет, — говорит он. — Как она?

— Всё хорошо, — отвечаю, отступая, пропуская его внутрь. — Спала, ела, снова спала. Идеальный день.

— А ты? — спрашивает он, снимая туфли. — Выспалась?

Киваю. Впервые за неделю чувствую себя человеком.

— Спасибо, — говорю, и слова идут легче, чем я ожидала. — За прошлую ночь. Ты спас меня. Нас обеих.

Он улыбается. Слегка, едва заметно. Но это улыбка. Настоящая.

— Я принёс ужин, — показывает пакет. — Подумал, ты не успела готовить. Там лёгкое, диетическое. Для кормящих матерей.

Он подумал обо мне. О моём питании.

— Спасибо, — повторяю, беря пакет. — Я действительно не ела толком весь день.

Идём на кухню. Он достаёт контейнеры: куриный бульон, запечённая рыба с овощами, салат, компот.

Накрываем на стол. Садимся напротив друг друга. Едим в тишине, но она не давящая. Почти комфортная.

— Можно я посмотрю на неё? — спрашивает он, когда мы заканчиваем. — На Амину?

— Конечно, — киваю я. — Она твоя дочь.

Идём в детскую. Амина спит в кроватке, раскинув ручки. Он стоит, смотрит на неё долго, не двигаясь.

— Она растёт, — говорит он тихо. — Каждый день немного, но растёт. Я вижу.

— Да, — соглашаюсь я, стоя рядом. — Она боец. Как и её отец.

Он поворачивается ко мне. Смотрит так внимательно, что хочется отвести взгляд, но я не отвожу.

— Камилла, — начинает он, и в голосе столько всего, что я пугаюсь. — Я...

Амина плачет, прерывая момент.

Я бросаюсь к кроватке, беру её на руки. Качаю, успокаиваю. Хайат стоит рядом, протягивает бутылочку со смесью, которую уже успел подогреть.

Кормлю Амину, он стоит рядом, гладит её по головке.

Мы… семья. Почти семья.

И эта мысль одновременно пугает и согревает.

Три недели спустя

Хайат приходит каждый вечер. Иногда остаётся на ночь, спит в кресле в детской. Помогает с кормлением, купанием, укачиванием.

Мы не говорим о прошлом. О боли. О предательстве.

Мы говорим о Амине. О том, как она улыбается. Как держит головку. Как хватает наш пальцы крошечными ручками.

Стены рушатся медленно, кирпичик за кирпичиком.

Но рушатся.

И однажды утром, когда просыпаюсь и вижу его спящим в кресле с Аминой на груди, оба в одинаковых пижамах, что-то окончательно ломается внутри.

Подхожу тихо. Смотрю на них — на отца и дочь. На его руку, бережно придерживающую её спинку. На его лицо, расслабленное во сне, мирное.

И думаю: может быть. Может быть, когда-нибудь, мы сможем быть семьёй. Настоящей семьёй.

Но не сейчас.

Сейчас я просто накрываю их тёплым пледом и ухожу на кухню готовить завтрак.

Для него. Для нас.

Для нашей почти-семьи.