Рядом с Муфрой откуда-то взялись Верен и Полина. Фея почему-то металась над телом Тамилы, вспыхивая до ослепительной яркости и тускнея до полного исчезновения. Все доходило до Ярона будто сквозь толщу воды, словно он ушел на глубину, лежит на дне, и воздух уже не нужен, и наступил покой, но где-то там — наверху — еще мелькают чьи-то лица и доносятся чьи-то голоса… Кто это, зачем и для чего все?..
Даже когда очертания массивной темной фигуры сына мрака вдруг начали расплываться, меняясь на глазах, а через минуту вместо монстра с горящими глазами обнаружился Атей, давно пропавший троюродный брат, даже это не привело князя в чувство. И только приблизившийся Верен, коснувшийся медленно остывающей руки Райяны, вызвал хоть какую-то реакцию.
— Позволь, — тихо сказал ворон. — У меня еще осталось немного силы Лориша. Как раз хватит.
Ярон посмотрел непонимающе, из горла рвался истеричный смех, но он задушил его, не позволил прорваться. Нет, даже лишившись половины сердца, он не имеет права истерить и вести себя недостойно. Надо встать, надо идти, надо… Да. У них же война… Он нужен людям. Он должен…
Нечеловеческое усилие потребовалось, чтобы заставить себя разжать руки, выпустить из объятий ставшее слишком тяжелым тело любимой.
— Зачем? — спросил Ярон. — Лориш уже забрал ее.
— Сила Лориша может залечить рану, — пробормотал Верен, отводя взгляд.
Смотреть в глаза Ярону было невозможно. Верен слишком хорошо понимал его. Знал, что сам смотрел бы так же страшно, если бы… И всего несколько минут назад это могло произойти.
Но Тена миловала, защитил Шере-Лоа-Ри. Благодаря его защите, Полине удалось невозможное и немыслимое — развеять силу душ, собранную Отступником. После Верен уничтожил все амулеты, что нашел на нем, — скопом, не разбираясь. А тело предал огню. И, судя по тому, что сын мрака обернулся давно пропавшим волком и родичем из стаи Ярона, Тайра влила Лунный Свет в Сферу Власти, и это действительно помогло. Значит, все было не зря. Вот только… Райяна…
Полина, сильно вздрагивая, сдавленно рыдала, уткнувшись в грудь Муфры, та поглаживала ее по плечам, глядя куда-то вдаль, и даже, кажется, губами шевелила.
Что-то еще происходит, понял Верен. И молнией в кромешной темноте сверкнула надежда. В какую такую даль смотрит Муфра? Что шепчет?.. Конечно, у них тут есть, куда посмотреть… Много чего произошло и происходит. Но зачем она велела ему исцелить тело Райяны? Только чтобы покойница получше выглядела? Вот уж вряд ли.
Верен с усилием вырвал болт из тела волчицы, скривился презрительно, разглядев клеймо Светании и ощутив наложенные чары — страшные чары. Этот выстрел стал бы смертельным даже если бы предатель попал не в грудь, а в ногу, к примеру.
— Что там… — деревянным голосом спросил Ярон у Муфры. — Как…
— Да все уж, — шаманка махнула рукой, но лицо ее все так же было обращено в сторону, напряжено и неподвижно, сосредоточено на чем-то далеком, нездешнем.
— Князь-ворон предал Отступника в руки Лориша. Тайра исцелила мраков. Леяна мертва. А у твоих людей и без тебя соображения хватит, чтобы исцеленных собрать и помочь им прийти в себя. Главное ты сделал. Продержались, сколько надо. — И лицо ее окончательно приняло то замкнутое выражение, которое без слов давало понять, что шаманку сейчас нельзя отвлекать от чего-то крайне важного.
Ярон повернулся к брату, потерянно стоявшему неподалеку, шагнул к нему, осторожно положил руку на плечо, сказал:
— Здравствуй, брат.
Тот кивнул, неловко мотнув головой, взгляд его блуждал, то останавливаясь на лежащем тут же теле Тамилы, то на шаманке, то на Райяне и Верене, положившем руку ее на грудь.
— Спа-си… бо… — проговорил с трудом, словно забыв, как разговаривать.
И не "словно", — понял Ярон. Ему и впрямь трудно говорить. Но все же это он, Атей, хоть и потерянный, но на самом деле, действительно — он, настоящий.
— За что? — спросил Ярон скорее машинально. Сердце словно облили льдом. Он ничего не чувствовал, только невыносимый холод.
— Ты… я… — бывший сын Мрака потряс головой. — Ты помог… вспомнить себя, — наконец выговорил он, сумев собрать вместе разбегающиеся мысли и слова.
В деревне Залесье, в мире обычных людей, где про оборотней только фильмы снимают и книги пишут, снова шел снег, застилая все вокруг. Романтики сказали бы, что он превращает мир в волшебную сказку, что так и кажется: на этом чистом белоснежном полотне можно оставить новые следы, начать новую жизнь, лучшую, чем прежняя. Но среди деревенских жителей преобладали другие настроения: снова снег чистить, а автолавка опять не приедет.
Наталья Петровна снег любила, хоть и жила в деревне. Но сегодня она была не просто деревенской жительницей, которую многие почитали знахаркой, сегодня она была той, кем родилась и стала — оборотнем, шаманкой из мира Залесья, Ташей, вестницей судьбы. А снег мешал.
Она бежала к дому Фаины, едва сдерживаясь, чтобы не ругаться на ленивых соседей: одни, как у них принято, свою часть улицы расчистили, другие — и не подумали. А она из-за этих сугробов может опоздать. Опоздать на целую жизнь… И не одну… Многим плохо будет.
Обернуться бы рысью. Живо доскакала бы. Перед мысленным взором тут же предстали потрясенные лица соседей. А что? Случай особый, ради него можно отступить от правил, ставших настолько привычными, что даже мысль об их нарушении не приходила в голову. Оборачиваться — только в лесу. Чары отвода глаз применять только в случае крайней необходимости. Как и другие-прочие. Но сейчас-то она и есть — необходимость. И самая что ни на есть крайняя.
Серо-голубоватая огромная кошка с кисточками на ушах понеслась по деревенской улице, одним прыжком перемахнула через забор дома Фаины — некогда с калиткой возиться, — и остановилась, только ткнувшись лобастой головой в дверь.
Тут-то Фаина ее и открыла. На лице тревога — та необъяснимая и вроде бы беспричинная тревога, которой часто оборачивается настороженное внутреннее чутье. Что-то происходит. Но что? Фаина распахнула дверь и ахнула, но не испугалась.
Это хорошо, — подумала Таша, мгновенно перекидываясь в человека. Почему-то это показалось ей добрым знаком.
— Что? — спросила Фаина, губы у нее задрожали, но взгляд остался твердым и требовательным. — Пора?
— Пора, — прямо ответила Таша. — Сейчас или никогда. Еще чуть-чуть и поздно будет. — Она оттеснила Фаину внутрь дома, закрыла за собой дверь, взглянула на хозяйку печально и испытующе.
— Ты можешь передумать. Никто тебя не осудит. Уж точно не я. А больше и не узнает никто. — Про шаманок Лоаниры, которым все отлично известно и которые ждут сейчас решения Фаины, Таша решила не упоминать.
— Но я знать буду, — вздохнула Фаина.
— Это главное, — согласилась Таша, вынимая из кармана прозрачный кристалл и бережно укладывая его на круглый стол, стоящий на крытой веранде. — Идем со мной, — она протянула Фаине руку. — Я чары накину, никто нас не увидит. Посмотришь сама и решишь. Еще минутка есть, может, две, но не больше.
Фаина только кивнула молча, бросила взгляд вокруг — на давно привычные вещи, пожалела, что сегодня не успела еще позвонить дочке… Вчера вечером говорили. С тех пор, как Полю забрали, мобильная связь здесь работала, как никогда прежде. Не иначе — Ташиными стараниями. Но что уж теперь… Правду говорят: перед смертью не надышишься.
Руки двух немолодых женщин соединились, и вот — вокруг уже не светлая веранда, в которую льется мягкий свет снежного утра, а летняя лунная ночь, запахи земли, травы и… крови.
Всхлипывает, содрогаясь всем телом от сдерживаемых рыданий, Полина, ее обнимает женщина в странном плаще, гладит по хрупким плечам, а сама смотрит… Кажется, прямо на нее — на Фаину и стоящую рядом Ташу. Больше-то их точно никто не видит.
Хотя молодой черноволосый мужчина, положивший руку на грудь явно мертвой девушки с пронзительно синими застывшими глазами, как-то странно косится в их сторону. Будто и не видит, но чувствует, что здесь кто-то есть.
Было и еще одно тело — тоже молодой и красивой женщины — лежащее поодаль, но на него никто не обращал внимания, только мельтешила над ним какая-то искорка, вроде светлячка, напомнившая Фаине о фее, которая у нее когда-то была. Где она теперь? Тамила сказала, что с ней все будет в порядке, но теперь-то Фаина понимала — нельзя было ей верить. Да это же и есть Тамила. Что ж… Теперь с ее враньем и подлостью разберутся там, где все ведомо.
А вот и Ярон… Почти не изменился — так показалось на первый взгляд. Но на второй стало заметно — изменился, стал суровее, заматерел, и видно, что жизнь у него тут была не сахарная. Даже если не смотреть ему в глаза — видно. А уж если заглянуть…
Фаину обожгло и оледенило одновременно, когда она перехватила его взгляд. Мертвый взгляд человека, у которого заживо вырвали кусок сердца, половину души, а потом оставили жить как есть, хотя с такими ранами не живут. А ему придется, и он это понимает, он с этим смирился, но назвать ли это жизнью…
Смотрит на девушку, пытается отвести взгляд, но тот снова и снова притягивается к ней, к застывшей синеве ее глаз, в которой даже сейчас больше жизни, чем в его угасшей темноте. Значит, это ее он полюбил. Что ж… Фаина вздохнула.
— Я готова, — сказала тихо, хотя готовой себя и не чувствовала, но вряд ли это вообще возможно.
— Ты уверена? — спросила Таша.
Фаина всхлипнула, глядя на внучку, сожалея, что не может подойти, обнять, попрощаться. Да может, оно так-то и лучше. Незачем еще сильнее душу рвать.
— Да что уж… — сказала она. — Я пожила. А она молоденькая совсем… Любит его, наверное?
— Любит, — кивнула Таша. — Заслонила его собой, спасла.
— Ох, — выдохнула Фаина. — И это по ней Полюшка так убивается?
— По ней. Она и Полину спасла — раньше. Тогда пожертвовала свободой, а сейчас жизнью.
— Ну, тогда я точно готова, — до конца решилась Фаина. — Пусть поживет, порадуется.
Таша удовлетворенно кивнула. Да, теперь решение принято твердо.
Она протянула руку к груди Фаины, и та ощутила холод, растекающийся от сердца, мгновенно онемели руки и ноги, начало темнеть в глазах, Фаина оседала на землю — ноги уже не держали. Таша поддержала ее, помогая опуститься на траву.
В руке шаманки вспыхнул золотой трепетный огонек. Она шагнула к Муфре, отдала его. Огонек мерцал, то ярче вспыхивая, то грозя угаснуть, словно пламя свечи на ветру… Муфра отстранила Полину, подошла и опустила руку с огоньком на грудь Райяны.