Предсказание

Глава 32

В итоге меня хватило на два с половиной часа. Осторожно отодвинув щеколду, я выглянула. Сейчас в туалете никого не было. Я осторожно выскользнула из кабинки, ополоснула лицо и руки холодной водой в раковине и вышла в коридор, как ни в чём не бывало. Людей на этаже заметно поубавилось. Я, стараясь не привлекать внимания, опять дошла до лестницы и начала спускаться. Ниже третьего этажа мне стали попадаться люди: они поднимались и спускались. Я спустилась прямо до первого этажа, но лестница уходила ещё ниже.

Мой мозг лихорадочно подсказывал, что надо воспользоваться и этим шансом, и спуститься ниже. И я пошла вниз. Дверь на этаже была открыта. В коридоре было на пару градусов прохладнее, чем на других этажах. Стены покрыты кафельной плиткой. Живых посетителей здесь не было. «Морг». Нужно уходить. Я прошла до середины коридора, и там была открытая дверь прямо на улицу. Я вышла слишком резко, почти наткнувшись на двух мужчин в халатах, которые курили у входа. Они посмотрели на меня, но ничего не возразили, поэтому я просто прошла мимо них. Они совсем не удивились странной женщине, выходящей из морга.

Я вышла с другой стороны больницы, и это было несомненным плюсом. Никто меня не остановил. Я пыталась привести мысли в порядок и воспроизвести карту, которую методично заучивала. От больницы нужно идти прямо, но там улицу пересекали тупики, поэтому нужно было трижды повернуть направо, потом налево и снова направо.

Солнце уже было близко к закату и сядет раньше, чем я предполагала. Я не рассчитала время, и теперь нужно было торопиться, чтобы успеть до заката. В темноте я буду ориентироваться ещё хуже, да и гулять одинокой женщине по арабскому городу, наверное, не очень безопасно.

Я пошла вперёд. Я была готова к тому, что табличек с названием улиц не будет, но прямые проходы, как рисовал Google Maps, совсем не были такими прямыми, да и оказались гораздо длиннее, чем я предполагала. Поэтому после третьего поворота я уже не знала, где нахожусь. К тому же солнце стремительно опускалось, окрашивая город в красные тона.

Я старалась не терять надежду, собирая расположение улиц и домов из памяти, и двигалась дальше. Ещё полчаса я безуспешно плутала по улицам, пока солнце окончательно не село — именно тогда, когда я оказалась в тупике.

Единственный фонарь тускло загорелся над деревянной дверью, ведущей в чей-то дом. Он освещал тупиковую улицу из белого камня, присыпанную пылью. Стены домов по обеим сторонам и окна с закрытыми ветхими ставнями. Прямо на улице сушилось бельё и одежда. Людей нигде не было видно. И это даже к лучшему. Я пошла назад. Две облезлые кошки вскочили, демонстрируя недовольство тем, что я нарушила их покой, и юркнули куда-то. Несколько раз я поворачивала, вспоминая карту, но каждый раз не туда. Меня накрывало отчаяние. Зачем я побежала? Куда? «Из всех возможных вариантов, ты выбираешь худший для себя».

Я осознавала, что мой план не был идеальным, но такого фиаско не ожидала. Я блуждала в темноте ещё полтора часа. Я основательно устала, ноги гудели от непривычной обуви и долгой ходьбы, и я мечтала выйти хоть на какую-нибудь достаточно широкую улицу, чтобы попросить помощи, хотя, конечно, сомневалась, что люди здесь говорят хотя бы по-английски. Но опять оказалась в тупике.

Я опустила голову и намеревалась присесть прямо здесь на пыльную землю и немного отдохнуть, как из-за угла громко хохоча появились трое молодых мужчин. Я тут же забыла, что хотела попросить помощи, потому что у таких ничего просить не стóит. Потёртые грязные спортивные костюмы, рваная обувь с торчащими из неё пальцами и застывшая на лицах ухмылка, не сулящая ничего хорошего. Три пары масляных глаз уставились на меня.

В тупике был фонарь, на этот раз не над дверью, а просто висевший на сплошной каменной стене. Похоже, именно здесь никто и не жил. Если я начну кричать, услышат ли меня? Вряд ли. Ведь эти парни появились здесь с таким шумом не просто так. Для их дел здесь было безопасно, но не для меня.

Я пошла вперёд, опустив голову и стараясь не смотреть на компанию. Но они преградили мне путь. Тупик был достаточно узким, чтобы они полностью закрыли выход из него. Срывающимся голосом, с трудом вспоминая нужные слова, я попросила по-английски:

— Пожалуйста, дайте мне пройти.

Парни опять засмеялись, переговариваясь между собой по-арабски. Я, конечно, ничего не поняла и повторила просьбу, тогда один из них резко надвинулся на меня и прижал к стене. Ухмылка превратилась в звериный оскал. Он был высокий, чего я сразу не поняла, и даже не смотря на худобу, крупный. Остальные заняли свои места по обеим сторонам от меня, так что я не смогла бы вырваться. Парень что-то сказал мне, но я лишь покачала головой, не понимая языка. От него пахло пóтом, пылью и специями. Меня затошнило от запахов и животного страха.

Моя голова была на уровне его груди в грязном бомбере, расстёгнутом почти до живота, открывая грудь с жёсткими чёрными волосами. Он грубо сжал моё лицо за щёки одной рукой так, что мне пришлось запрокинуть голову. Он опять что-то сказал своим дружкам. Они все вместе загоготали. Он грубо меня поцеловал, сминая губы и просовывая язык внутрь. Я почувствовала горький вкус табака, влажный рот на губах и шершавый язык во рту. Он оторвался от меня так же резко, как и начал поцелуй, если это можно так назвать. Он крепко прижимал меня к стене, поэтому его руки были свободны, чтобы шарить по моему телу. Они опустились с шеи на грудь, крепко сжимая полушария через ткань платья и белья, как будто он проверял меня на прочность. Потом очертил талию и опустился на бедро, резко задирая подол платья.

Меня парализовал ужас. Я не могла двигаться, хотя все мышцы в теле напряглись в струну. Я прижималась спиной к стене, потому что она казалась мне более дружелюбной и человечной, чем горячее тело прямо передо мной. Он попытался снять платок с моей головы, но Фатима крепко и аккуратно его завязала. Он разозлился и дёрнул сильнее.

Мне казалось, что Хамдан совершает надо мной насилие, но настоящее насилие происходило здесь сейчас. Этот молодой мужчина даже не пытался смягчить свои действия, намереваясь жестоко использовать моё тело, а потом передать своим друзьям. И я чётко понимала, что они не оставят меня в живых. Его движения были грубыми, резкими, неприятными. Я даже кричать не могла, звуки застряли в горле, тело даже не шелохнулось, я просто онемела. Разве такого конца я хотела? Ради этого я бежала?

Моя жизнь потеряла смысл задолго до этого дня и даже раньше встречи с Хамданом. Я жила по инерции и плыла по течению много лет, не зная себя. А сейчас я окончательно потерялась и в прямом, и переносном смысле. Хамдан понимал меня лучше меня самой. Он сузил мой мирок до одного дома за высоким забором, где все обо мне заботились и лелеяли мой инфантилизм. А как только я вышла за ворота, то просто снова потеряла себя и смысл своего жалкого существования. Но если эти парни сделают то, чего не удалось мне, то в этом и будет смысл моего неудавшегося побега.

В этот момент послышался шум мотора. Он приближался, становился громче. Внезапно тупик залил яркий свет. Автомобильные фары! Все парни мгновенно повернули головы в направлении машины. Хлопнула дверь, кто-то что-то резко сказал. Ещё мгновение — и парни вдруг бросились врассыпную к противоположной стене, легко перемахнули через неё и исчезли.

Я осталась стоять у стены, не зная, в руки каких мужчин теперь попала. Я щурилась от яркого света, пытаясь прикрыть глаза рукой. Мужской силуэт приближался, пока не остановился в метре от меня, загородив источник ослепляющего света. Когда глаза опять привыкли к темноте, я поняла: это мужчина в форме и с автоматом на плече. Он окинул меня взглядом и сказал что-то по-арабски. Я покачала головой. Тогда он спросил по-английски:

— Имя?

Я не знала, можно ли отвечать и что́ именно отвечать. Но какой у меня был выбор?

— Марина Черникова.

— Русская?

— Да.

Он жестом указал на машину, и я послушно поплелась. Ноги совсем не слушалась и подкашивались. Я споткнулась и упала на колени. Даже через платье я ободрала кожу на коленях и ладонях о каменное покрытие. Я вскрикнула, но подняться сил не было. Глаза наполнились слезами, но я крепко зажмурилась и взяла себя в руки, мне нельзя сейчас плакать. Мужчина не помог мне встать. Он стоял чуть поодаль и терпеливо ждал, когда я поднимусь сама. Я подумала, что здесь арабская страна, и он не может ко мне прикоснуться, даже чтобы помочь, особенно если знает или догадывается, кто меня ищет.

Я всё же поднялась через несколько мгновений и села в машину с той стороны, где мне открыли дверь на заднем сидении полицейской машины, отделённом от переднего решёткой. В машине был ещё и водитель, который с любопытством поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Внутри опять пахло мужским пóтом, специями и табаком. Я не поняла, как машина смогла развернуться в этой узкой улице и петлять по таким же тесным и извилистым улицам.

Мы ехали совсем недолго, когда остановились у большого освещенного здания. Полицию ни с чем нельзя спутать. Даже ночью здесь было постоянное движение. У входа стояли люди в форме, кто-то входил, кто-то выходил, в окнах горел свет, на парковке были машины.

Мне открыли дверь, и я вышла. Полицейский пошёл вперёд, а я поплелась за ним. Он остановился у дежурного, они что-то обсудили. Дежурный даже привстал со стула, чтобы посмотреть на меня. Мы пошли дальше. Нам открыли дверь с железной решёткой, полицейский за ней тоже чуть голову не свернул, пока разглядывал меня. Дальше мы шли по длинному коридору до самого конца. Полицейский постучал в последнюю дверь и вошёл, но дверь прикрыл не полностью. Разговор был короткий, он распахнул передо мной дверь, и я вошла.

Большой кабинет. Прямо напротив двери за широким деревянным столом, заваленным бумагами, сидел полный пожилой мужчина в форме. У него был серьёзный задумчивый взгляд.

— Имя?

Я подумала, может быть, сейчас самое время, чтобы упомянуть Хамдана, но вдруг они не на его стороне. Я не знала местной политики, кто друг, а кто враг.

— Марина Черникова.

— Откуда?

— Россия.

— Далеко занесло. Что делала в Маскате?

— Гуляла.

— Ну и как? Понравилось?

— Не очень.

Я более чем уверена, что важным был только первый вопрос. Мужчина указал мне на диван у стены и махнул рукой полицейскому, который меня привёл. Тот вышел и закрыл за собой дверь. Пока я садилась, мужчина взялся за телефон. Ему быстро ответили, как будто на том конце только и ждали этого звонка. Разговор опять был коротким. Мужчина встал, налил воду из графина в стакан и подал мне.

— Спасибо.

Я выпила почти залпом. Он беззастенчиво рассматривал меня, потом потерял интерес и опять сел за стол. Я поняла, что продолжения разговора не будет. Он спросил и увидел всё, что ему было нужно. Я была в относительной безопасности, но никак не могла расслабиться. Встреча с Хамданом пугала меня даже больше, чем трое насильников в подворотне. Если, конечно, мужчина звонил Хамдану.

Мужчина занялся своими делами, а я осмотрелась по сторонам. Должно быть, это кабинет начальника. Он был большим, как и его хозяин, но обшарпанным. Деревянная мебель была старой, как из прошлого века, требующая реставрации или полной замены. Штукатурка на стенах и потолке местами отваливалась, ставни тоже следовало бы покрасить. Только кожаный диван, на котором я сидела, казался относительно новым.

Дорога из пригородного дома занимала больше часа, поэтому я приготовилась к долгому ожиданию, но не прошло и 15 минут, как дверь распахнулась, и по тому, как она открылась, я уже знала, что это Хамдан.

Мужчина встал из-за стола. Они пожали друг другу руки и перекинулись несколькими фразами, только после этого Хамдан наконец посмотрел на меня.

— Пойдём, Марина.

Я с трудом встала, ноги меня опять не слушались. Мне было страшно и стыдно. Колени и руки болели. Мы вышли в коридор, и теперь я шла впереди, а Хамдан чуть позади. Люди вытягивались в струнку, когда мы проходили мимо, и отдавали честь. Я вдруг поняла, что Хамдан вошёл в здание один, без охраны. Значит, здесь ему бояться нечего. Я не представляла, чтобы человек, облачённый такой властью в России, мог свободно разгуливать по больнице или полицейскому участку вместе с простыми смертными.

Мы вышли на улицу, где прямо у входа нас ждала машина. В машине Хамдан молча протянул мне небольшую бутылку воды. Я взяла, но никак не могла открыть крышку. Хамдан вдруг резко взял бутылку из моих рук и открыл её одним движением. Пластик хрустнул, наглядно показывая чистую ярость, как эти же руки с такой же лёгкостью могут свернуть мою шею с подобным звуком.

Слёзы сами собой покатились по щекам. Я не хотела при нём плакать, но ничего не могла с собой поделать. Лёгкие всхлипы быстро переходили в рыдания. Я впала в неконтролируемую истерику. Хамдан обнял меня и притянул к себе.

— Надеюсь, ты плачешь от счастья, а не от горя, Марина.

Ирония, которую я сейчас не могла оценить. Я плакала долго, никак не могла успокоиться. Рубашка Хамдана стала мокрой от моих слёз, но он продолжал меня обнимать и гладить по голове. В отличие от мальчишки-насильника, он легко снял платок, зарываясь пальцами в мои волосы и поглаживая кожу головы. Он терпеливо ждал, пока я успокоюсь.

Я всё ещё всхлипывала, но слёз уже не было. И вдруг машина остановилась. У меня уже не было сил удивляться. Дверь открылась. Видя моё замешательство, Хамдан подтолкнул меня.

— Выходи, Марина.

Я вышла. Мы были перед домом. Перед ним раскинулся небольшой сад, а небольшая территория была огорожена забором, но дом, определённо, находился в городе, потому что мы не успели бы выехать за город за такое короткое время. Этот дом был явно меньше загородного. Я пошла к двери, по пути к которой нужно было подняться на три ступеньки, но я опять споткнулась и упала бы, если бы Хамдан не поддержал меня. Он подхватил меня на руки и сам занёс в дом.

Он опустил меня на стул около стола. Мы были на кухне, где хлопотала пожилая женщина. Она радостно приветствовала нас и уже накладывала еду в тарелки.

— Поешь, Марина.

— Мне нужно вымыть руки.

Хамдан терпеливо встал из-за стола и повёл меня в ванную комнату на первом этаже. И не стал уходить. Я стеснялась, но понимала, что это просто меры предосторожности на случай, если я опять упаду. Поэтому я включила воду, помыла саднящие руки, промывая царапины, и ополоснула лицо. Тогда мы вернулись в столовую.

Я целый день не ела, но и сейчас аппетита почти не было. Женщина недовольно качала головой, глядя, как я ковыряю еду в тарелке. Хамдан повернулся ко мне:

— Марина, ешь. Или ты хочешь, чтобы я приступил к наказанию прямо сейчас? Ты же помнишь, я обещал тебя выпороть за бессмысленную беготню?

Надеюсь, что это был сарказм. Я так устала, что даже бояться не было сил. Мой отупевший от «бессмысленной беготни» мозг подсказывал, что наказание за сегодняшний день неизбежно, но я прямо сейчас не могу воспринимать это серьёзно. Я окончательно отложила вилку.

— Ты всё равно меня накажешь. Но аппетит от угроз у меня не появится. Мне нужно прилечь.

Я встала. Хамдан что-то сказал женщине и повёл меня наверх по лестнице на второй этаж. Я зашла в комнату и даже не обратила внимания на обстановку. Главное, кровать есть и ванная.

Я прошла в ванную, дверь запирать не стала. Я сняла туфли, стянула платье и бельё и встала под душ, прислонившись к холодному кафелю стены. Струи воды обтекали тело, смывая пот и грязь сегодняшнего дня. Царапины на коленях и руках болели. Я опять заплакала, но сил на истерику тоже не было. Я как следует промыла глаза ещё раз и, завернувшись в халат, вышла. Хамдан снял только пиджак и теперь сидел в кресле. Я затянула халат потуже и поморщилась от боли в ладонях.

— Что у тебя болит, Марина?

— Я упала.

— Покажи.

Я послушно подняла подол халата, чтобы было видно колени. Хамдан опустился на колени, чтобы рассмотреть царапины, потом осмотрел руки. Он молча достал из ящика баночку и ватные палочки.

— Садись.

Я села, а он осторожно продезинфицировал ранки. Было больно, повреждённую поверхность кожи жгло, я поморщилась и лишь один раз дёрнулась, когда было совсем больно. Я решила, что нужно начать говорить.

— Хамдан, прости. Я не могла поступить по-другому. Если бы я не попробовала, то никогда не простила бы себе.

— А сейчас ты себя простила?

— Нет.

— Потому что побег не удался.

— Да.

— Но просишь меня тебя простить.

— Я не жду твоего снисхождения. Любое моё решение в этом случае было бы неправильным. Я знаю, что предала твоё доверие.

— «Доверие» — неправильное слово, Марина. Я держу тебя в закрытом пространстве для твоей же безопасности, чтобы у тебя было меньше возможностей навредить себе.

— Возможно, ты прав, но я не могу с этим смириться.

— Ложись отдыхать, Марина, подумаешь об этом завтра.