Я проснулась неожиданно, как будто вынырнула из глубины. Первое, что я почувствовала — боль, острая и прожигающая. Второе — была ночь. Шторы на окнах опущены, и приглушённый свет исходил из софитов на потолке. Третье — я не одна. Медсестра проверяла капельницу, трубку от которой подсоединили к моей руке. Она мило улыбнулась.
— Как вы?
— Больно.
— Сейчас поступит обезболивающее и станет легче.
— Где ребёнок?
— С ней всё в порядке: 3300 грамм и 52 сантиметра. Отслойка ей не повредила.
— Я могу её увидеть?
— Пока не стоит. Вы потеряли много крови, пришлось делать переливание плазмы.
Я попыталась встать, но даже перевернуться в кровати не смогла, совсем без сил.
— Не напрягайтесь, пожалуйста. Вам нужно отдыхать и восстанавливаться.
Но я всё равно пыталась подняться. Тогда она покачала головой и достала ещё одну ампулу, которую вколола в капельницу, и я снова стала проваливаться в сон.
Я снова очнулась, когда солнце ярко светило прямо в окно. По углу солнечного света я могла теперь определить время. Это был вечер, почти закат, около шести часов. Я опять с трудом приходила в себя, по крупицам собирая последние события. Боль была со мной, ярко напоминая, что я больше не беременна. Для верности я провела рукой по плоскому животу, и слёзы сами собой навернулись на глаза.
Я была одна в палате, да и вообще палата была одноместной. Ребёнка со мной не было. В данный момент капельница не подключена к моей руке. Я пыталась сосредоточиться, чтобы поймать мысль, которая билась на краю сознания. Медсестра сказала: «с ней всё в порядке». Она могла оговориться на иностранном языке, а я могла неправильно понять или запомнить после наркоза.
Я попыталась встать с постели. Перевернулась на бок, оперлась на локоть и спустила ноги. Голова закружилась, а боль резко пульсировала в центре живота. Я согнулась и посидела так некоторое время, когда чернота перестала пытаться застелить взгляд. Я осторожно спустила ноги на пол, проверяя себя на прочность, и встала. Мне пришлось ухватиться за тумбочку, стоящую рядом, чтобы не упасть, и постоять ещё немного, пока комната в очередной раз перестала кружиться. Я дошла до внутренней двери, ведущей в душевую, и ополоснула лицо холодной водой. Боль была сильной, но вполне терпимой. Почему-то подсознательно я чувствовала, что обезболивающее мне давно не давали, значит, с текущим состоянием я могла справиться самостоятельно.
Я пошла обратно и заглянула в шкаф, с удивлением обнаружив там одежду: белье, платье и туфли, причём в ассортименте. Кто-то подготовил меня к тому, что я могу покинуть больницу самостоятельно. На полке я также увидела довольно большую кожаную сумку. Я заглянула внутрь, обнаружив в ней свой загранпаспорт. Я вытащила его и долго смотрела на первую страницу с фотографией, как будто не узнавала в этой женщине себя. Это было в прошлой жизни, не со мной. Я поняла, что это значит. Я была свободна. Свою часть сделки я выполнила.
Я положила паспорт обратно и обнаружила в сумке пачку денег. Доллары сотенными купюрами. Вот она, цена моего вклада в продолжение рода эмира Омана. Погрузившись с головой в жалость к себе, я в последний момент заметила, что в сумке был ещё и телефон. Он включился от нажатия на кнопку и оказался совершенно новым. В контактах не было ни одного номера, зато сразу пришло сообщение о подключении к сети и загорелся значок доступа к интернету. Я потёрла лоб, на котором от усилий выступила испарина. И опять попыталась сосредоточиться на мысли. Я не могла так уехать. Мысль вполне чётко оформилась в действия.
Я опять пошла в душевую, чтобы помыться, потом надела одежду, стараясь не делать резких движений, которые болью отдавались по внутренностям. Я взяла сумку и вышла в коридор. Тут было тихо и пусто. Я прошла в центр, потому что именно там и должен был быть лифт. Никто не следил за мной. Никто не пытался меня остановить. Лифт приехал пустой. Какая удача.
Я беспрепятственно вышла из больницы. Идти было больно, каждое движение давалось с трудом. Я вышла на парковку, выискивая нужную мне машину. Такси во всех странах выглядят одинаково, шашечки невозможно ни с чем перепутать. Я подошла к машине. Водительская дверь была открыта, а сам водитель сидел, свесив ногу через порог и лениво курил. Я начала говорить, надеясь, что он понимает хотя бы по-английски.
— Свободны?
Он встрепенулся. В его взгляде было неприкрытое удивление и любопытство. Я понимала, почему. Я одета не так, как местные, и если мою белую кожу можно было как-то вписать в обстановку, то непокрытую голову и язык — нет.
— Да. Куда надо?
Я молча достала телефон и на экране показала точку на карте.
Он потёр шею сзади:
— Точно туда? Это далеко и там не пускают просто так.
— Да, именно туда.
Я тоже сомневалась, что меня пустят назад, но я должна была попробовать.
— Это дóрого.
Он показал на пальцах цифру и изобразил количество нулей после неё. Я не стала показывать пачку денег, и просто согласно кивнула. Кажется, я производила впечатление надёжного платежеспособного клиента, потому что водитель наконец встал и открыл передо мной заднюю дверь. А может быть, я выглядела беззащитным клиентом, которого легко ограбить и убить по дороге. Я медленно и осторожно села внутрь, стараясь не демонстрировать свою слабость, хотя выглядела я, наверное, и так не очень. Он закрыл дверь, и мы тронулись.
Мы выезжали из города знакомой дорогой, но я старалась не отключаться, чтобы водитель не завёз меня в тёмный уголок и не освободил от сумки со всем содержимым. Но водитель ехал знакомой дорогой, никуда не сворачивал и лишь иногда поглядывал на меня в зеркало заднего вида.
Мы ехали, как и положено, около часа, пока на горизонте не появился знакомый дом за каменным забором. Водитель посмотрел на меня и спросил:
— Туда?
— Да.
Он был всё-таки удивлен, видимо, не верил, что мы едем в нужном направлении и именно в это место. Он остановился у ворот и повернулся. Я достала оговоренные деньги. Он взял, аккуратно пересчитав и спросил, не нужно ли подождать. Но я лишь отрицательно покачала головой, вылезая из машины. Даже если Хамдан не пустит меня внутрь, меня всё равно потом довезут до нужного места назначения. На улице не останусь. Я боялась только, что Хамдан с ребёнком остались в городе, но ведь детская подготовлена в этом доме, значит, и ребёнок должен быть тут.
Такси уехало. Я первый раз оказалась стоящей за воротами с другой стороны. То, чего я так хотела, обернулось для меня настоящим кошмаром. Я нашла звонок и нажала. Почти сразу же появился охранник. Я забыла, что у входа всегда кто-то дежурит. Он что-то передал по рации, получил ответ, кивнул, и ворота открылись. Я не думала, что будет так просто. У меня даже появились силы, чтобы двигаться дальше.
Дверь в дом была как обычно открыта. Я беспрепятственно вошла как раз, когда Хамдан спустился по лестнице в холл. Я не могла позволить ему начать говорить, потому что у меня не было аргументов против, но оказалась слабее, чем думала. Боль окончательно согнула меня. Я опёрлась о стену, чтобы не упасть.
Он подошёл ближе и просто подхватил меня на руки, неся по лестнице вверх прямо в комнату. И когда уложил на кровать, то не ушёл, а сел рядом, накрыв мою руку.
— Марина, почему ты так мучаешь себя? Я собирался забрать тебя, как только врач разрешил бы. Ты должна была несколько дней провести в больнице до стабильного состояния.
— Ты уже забрал ребёнка.
— Да, потому что она в порядке, в отличие от тебя.
— Почему вы говорите «она»?
— Потому что это девочка, Марина.
Меня как пыльным мешком ударили. Я никогда не спрашивала у врача пол ребёнка, потому что была уверена, что это мальчик! Я просто выдохнула:
— Как?
— Это сложный процесс комбинации и рекомбинации генов, — он шутил надо мной, при этом оставаясь серьёзным. Но я научилась отличать шутки и серьёзности.
— Перестань издеваться. Давно ты знаешь?
— С двадцатой недели.
— Ты поэтому был расстроен в последнее время?
— Нет, конечно, нет, Марина. — Он вздохнул. — Я должен перед тобой извиниться за всё. За свои действия и за дядю. Я должен был предупредить тебя, что он будет здесь, но не сделал этого заранее, а потом стало слишком поздно.
— Так это был твой дядя
— Да. Марина, я очень виноват перед тобой.
— Что будет дальше, Хамдан?
— Дальше я приглашу врача. Ты серьёзно пострадала, и тебе нужно находиться под наблюдением.
— А потом?
— А потом я хотел дать тебе выбор, но теперь передумал. Тебе придётся выйти за меня замуж. Я надеюсь, ты хорошо подумала после моего предложения, потому что я больше не стану спрашивать.
— Так просто?
Он улыбнулся.
— Я же говорил, когда придёт время, ты сделаешь выбор сама. И любое твоё решение будет правильным.
— Правильным для тебя.
— Для нас, Марина. Отказа я не приму. Ты ещё не поняла, что мы связаны навечно. И нам придётся выполнить наше предназначение, хотим мы того или нет. У нас для этого вся жизнь впереди.
Он посмотрел мне в глаза так, как смотрел всегда, проникая в самую душу. Он знал, чего я хотела и что мне было нужно. Рано или поздно я бы пришла ко всему этому сама.