Пылающая Эмбер

ЭМБЕР

Мав сказал мне паковать сумку, но мне не нужно этого делать. Она уже собрана, готова и ждет. И вот я сижу на бежевой кровати Дозера, глядя на пустые стены его комнаты, слишком простые и безликие. Не обращая внимания на время, я нервно грызу ноготь на большом пальце и переживаю, не станет ли этот поцелуй, который я чуть не разделила с Дозером, точкой преткновения, в очередной раз настроив Мава против меня.

Похоже, так и будет. Во всяком случае, объяснение Дозера делу не помогло. Мало того, что мой желудок был готов извергнуть содержимое наружу, так еще и объявился тот злоречивый дьявол, которого я повстречала в день своего приезда сюда.

Люци.

Понятие не имею, как я могла предотвратить происходящее. Я была на кухне, отмывала тарелки, когда большое тело Дозера прижало меня к столешнице. Сначала я подумала, что это Мав. Я втайне надеялась, что это Мав. Затем меня окутали древесные нотки одеколона Дозера, а его огромные ручищи схватили меня за бедра. Я пыталась сбросить их с себя, прикрывшись жалким оправданием о необходимости домыть посуду. Тогда Дозер просто взял тарелку из моих рук, бросил ее обратно в раковину и повернул меня лицом к себе. Одним молниеносным движением он усадил меня на столешницу, раздвинул мои ноги и встал между ними.

Он просил о поцелуе, прежде чем ему придется отправиться в больницу. Но я все еще чувствовала на своих губах вкус Мава. Поэтому сделала единственное, что пришло мне в голову. Я попыталась его отвлечь.

Надо же было Маву застать нас именно в этот момент.

Могу только представить, что он сейчас думает обо мне.

***

Гриз сидит в дальнем конце главной комнаты с Гриндером и миловидной блондинкой, составлявшей им компанию. Я подхожу к их столу и спрашиваю:

— Вы видели Мава?

— В гараже, милая, — он переводит взгляд на сумку, которую я несу. — Куда-то собралась?

— Похоже, я останусь с одной из старух, пока Мав будет в отъезде.

Он улыбается, хлопает себя по ноге и медленно поднимается.

— Хорошо, — он обхватывает свою рыжую бороду рукой и приглаживает ее. — По этой причине Дозер вылетел отсюда как ошпаренный?

— Да, но не только. Он хотел провести какое-то время в больнице, прежде чем они с Мавом уедут, — говорю я, не желая вдаваться в подробности.

Он указывает подбородком в сторону входной двери.

— Ладно, пошли. Я покажу куда идти, — Гриз ведет меня к гаражу, сооружению из металлических листов на другой стороне двора. Открыв дверь, он жестом приглашает меня войти. — Внутри, — говорит он, оставляя меня искать Мава самостоятельно.

Гараж огромного размера и слабо освещен. Солнечный свет проникает через окна, расположенные в пятнадцати футах от земли. Здесь холоднее, чем снаружи, а еще душно и воняет маслом и бензином. Причем воняет так сильно, что жжет нос и напоминает мне о том, что я предпочла бы не вспоминать. Уорнера. Языки пламени в восемь футов высотой. И оглушительный вой сирены пожарной машины.

Я задвигаю эти мысли на задворки своего сознания, осторожно пробираясь мимо машин, мотоциклов, каких-то приспособлений и ящиков с инструментами.

До тех пор, пока я не оказываюсь у дальней стены, затем начинаю шпионить за ними.

Мав стоит внутри боксерского ринга лицом ко мне, а Таз повернулся ко мне спиной. Они оба без футболок, расхаживают друг перед другом то в одну, то в другую сторону. На них боксерские перчатки, они держат руки поднятыми, прикрывая свои лица. Таз все время подпрыгивает, тогда как Мав более сосредоточен, сконцентрирован и стоит на ногах более устойчиво.

Я остаюсь в тени. Не хочу прерывать поединок и останавливать потрясающее шоу. Особенно, когда могу наблюдать за Мавом издалека, без его ведома.

Потому что им невозможно налюбоваться.

Пот стекает как мед с его виска до линии подбородка, затем по шее и до самой груди. Свет от лампочки, висящей над ним, отражается от влаги покрывающей впадинки и ложбинки на его груди и прессе. Сексапильность исходит от него волнами, я не в силах отвести взгляд и смотреть на что-либо другое. Он не такой упитанный и накаченный как Таз, но мускулистый во всех нужных местах. Поджарые бедра, красивые руки, рельефные шесть кубиков, и, Боже всемогущий, на нем те джинсы, что будто сшиты специально для него.

Цвет его кожи напоминает цвет влажного песка на Тихоокеанском побережье. То, к чему ты хочешь прикасаться и ощущать под своими руками днями напролет.

Мои глаза продолжаю блуждать по другим частям его тела, не упуская из вида висящую на его шее цепочку, вытатуированные на груди слова и маленького ангела на его руке. Того самого ангела, очертания которого я ранее видела под его рукавом, но не имела возможности рассмотреть полностью. Красивая татуировка, в некотором роде печальная и загадочная, призывающая к той части меня, которой безумно любопытно узнать о нем побольше.

Быстрым движением Мав наносит удар. Но Таз уклоняется от него, молниеносно отдернув голову в сторону за долю секунду до контакта. Они меняются местами, и Мав поворачивается ко мне спиной.

Как только он это делает, перед моими глазами предстает самая большая татуировка, которую я когда-либо видела. Эмблема «Предвестников Хаоса», как парни ее называют. Отличительный знак «Предвестников» простирается от верхней до нижней части его спины. Он довольно массивен. Центральная стрелка символа хаоса следует по линии его позвоночника. Она исчезает под его джинсами и когда он двигается, мышцы на его спине бугрятся и перекатываются, заставляя изображение танцевать. Это настолько сексуально, что мне приходится стиснуть бедра вместе, чтобы унять боль между ними.

Мне бы хотелось обвести кончиками пальцев этот дизайн. Каждую линию, каждую деталь. Крылья. Стрелки. Баннер со словами, которым живет каждый «Предвестник Хаоса», кроме Мава: Упивайся хаосом и ни о чем не жалей.

Мав — исключение.

Поскольку Мав полон сожалений.

Голос Таза вырывает меня из моих мыслей.

— Сдаешь, брат.

Он отскакивает и уходит в сторону. Быстрым движением выбрасывает руку вперед и наносит жесткий удар по ребрам Мава.

— Упфф, — срывается с губ Мава, а по лицу пробегает гримаса боли.

Таз посмеивается.

— Дерьмо, мужик, ты становишься мягким. Или, лучше сказать, твердым. Бродяжка, похоже, прочно засела в твоей головке, правда не в той, что должна быть выше…

Мав наносит удар, его кулак впечатывается в щеку Таза, пресекая все то, что он собирался сказать.

— Черт! — смеется Таз, прикладывает руку к челюсти и растирает ее своей перчаткой. Его смех звучит маниакально и безумно. — Проклятье, останется след. Эй, но, может, станет лучше, если я заставлю ее поцеловать его.

Бурча себе под нос, Мав идет к канатам. Он говорит довольно громко, так что я слышу:

— Только попробуй и Доку придется вправлять тебе челюсть.

Таз находит его ответ забавным.

Я поправляю тяжелую сумку на своем плече, но этим движением я смахиваю с полки гаечный ключ, и он с лязгом падает на пол. Я съеживаюсь, когда шум эхом разносится по всему помещению и оба мужчины поворачиваются ко мне.

Больше нет смысла скрываться, поэтому с опущенной головой я плетусь к ним, пока не оказываюсь в нескольких футах от ринга.

Таз облокачивается скрещенными руками на верхний канат и глядит на меня сверху вниз.

— Хочешь провести со мной несколько раундов, бродяжка? — уголок его рта приподнимается. — Если это твой первый раз, я постараюсь, чтобы он прошел легко и приятно для тебя. Продвигаясь так медленно, как тебе нравится. Не волнуйся, ужалит всего на секундочку

Его хитрая улыбка говорит мне о том, что он имеет в виду вовсе не бокс.

Я закатываю глаза и обращаюсь к Маву:

— Я готова.

Его взгляд пригвождает меня к месту, когда он сосредотачивает свое внимание на мне. Он моргает, но ничего не говорит. На самом деле, я начинаю сомневаться в том, что он меня слышал. Его голова слегка наклоняется вниз, и он смотрит на меня через эти густые, черные ресницы, от которых его глаза кажутся темнее, чем обычно. Поднеся одну перчатку ко рту, он смыкает зубы на шнуровке, чтобы ослабить ее, при этом не спуская с меня глаз.

— Как насчет небольшого спарринга с Мавом? Или это Люци? Я что-то запутался, — Таз ухмыляется и смотрит на Мава, а затем снова на меня.

Я качаю головой.

— Нет. Я почти уверена, что он причинит мне боль.

Глаза Мава превращаются в узенькие щелки в ответ на этот комментарий. Возможно, потому, что всего несколько часов назад он обещал больше не причинять мне боль.

— Я подержу его, пока ты не нанесешь ему парочку ударов, — предлагает Таз.

Не могу отрицать, что ударить Мава, получив право на месть, было бы приятно. Я мысленно улыбаюсь при мысли об этом. Поднимаю взгляд и вижу, что Мав разглядывает мое лицо. Он поднимает руку и проводит ногтем большого пальца по своей нижней губе. Между делом окидывая взглядом мое тело сверху донизу.

Мое лоно сжимается, а мои соски превращаются в твердые пики.

По его губам скользит лукавая улыбка, и мой пульс учащается.

— Хочешь мне врезать, Куколка? — его акцент растягивает гласные, а его хриплый голос посылает приятный трепет к нижней части моего живота.

Черт бы его побрал. Несмотря на то, что мой мозг кричит ДА, я говорю:

— Нет.

Наверно, было бы лучше, если бы я ждала его снаружи. Свежий воздух помог бы мне обуздать бешеный поток грязных мыслей, бушующих в моей голове.

— Давай же. Вот твой шанс на свободный удар. Пришло время выпустить наружу тот огонь, который ты скрываешь, — говорит питбуль дьявола.

— Огонь? — от этого слова по моей шее бегут мурашки.

— Ирландский нрав, Куколка, — отвечает Мав.

— Настало время показать настоящую себя, бродяжка, — добавляет Таз.

— И что это должно означать? — осторожно интересуюсь я. — Что обычно я — фальшивка?

Они обмениваются взглядами, своего рода безмолвно общаясь. Когда они снова смотрят на меня, Таз ухмыляется.

— Как думаешь, почему он называет тебя Куколка?

Что?

Раскаленный, огромный булыжник поражает нижнюю часть моего живота. Мой взгляд обращается к Маву.

— Вот почему ты называешь меня Куколка?

Я знала, что это не комплимент, но полагала, что, быть может, речь шла о моем росте.

Несколько секунд Мав испепеляет взглядом Таза, после чего переводит свое внимание на меня.

— Я этого не говорил.

— Но ты не отрицаешь это, так? — цежу я сквозь зубы, ожидая его ответ. Его молчание вынуждает меня действовать. — Один удар, — говорю я, бросая свою сумку на пол. — Если я ударю тебя, ты ничего не сделаешь?

Уголок его рта дергается, как будто он пытается улыбнуться.

— Я даже мышцей не пошевелю.

Таз помогает мне надеть перчатки. Я закипаю от негодования и готова задать Маву трёпку, пока не оборачиваюсь к нему лицом. Когда я встречаю его взгляд, я застываю от охватившего меня сомнения.

Что, если это — уловка?

Он подходит ближе.

— Око за око. Кровь за кровь. Здесь это работает именно так. Я задолжал тебе, Куколка. Я пролил твою кровь. Сделай все возможное, чтобы пролить мою.

Тогда я понимаю, что забыла одну важную деталь. Я понятия не имею, как наносить удар. То есть, я знакома с теорией, но я слышала люди ломали руки, пуская в ход кулаки, а мне уж точно не нужна сломанная рука.

Мав поднимает бровь.

— Передумала?

— Я никогда раньше никого не била.

Он кидает взгляд через мое плечо, издает какой-то гортанный звук, а затем бормочет:

— Я покажу ей.

Таз фыркает и усмехается.

Мав вторгается в мое личное пространство. Сначала он зажимает рукой мое запястье.

— Держи руку прямо перед собой, крепко, — я делаю то, что он говорит. — Хорошо. Но для того, чтобы нанести удар, потребуется не только твой кулак и предплечье, — взяв мой кулак, он направляет его в замедленном движении к своему побитому и все же прекрасному лицу. — Видишь, это слабый удар. Но используй все свое тело… — он кладет руку мне на живот. — Напряги мышцы здесь.

Ему ни к чему об этом говорить. Мои мышцы непроизвольно сжимаются, и я стараюсь скрыть то, как сильно влияет на меня его прикосновение. Его рука даже поверх моей футболки пропускает по моим нервным окончаниям электрические разряды.

— Хорошо, — схватив меня за бедра, он дергает мое тело вперед. — Теперь соедини их друг с другом.

Мы делаем это вместе в замедленном движении. Три, четыре, а затем пять раз я выбрасываю свой кулак вперед, а он, удерживая меня за бедра, поворачивает мое тело в нужном направлении.

— Идеально, Куколка.

Идеальная Кукла.

Внутри меня нарастает гул раздражения из-за прозвища, которое он мне дал, и его значения. Впрочем, этот гул быстро заглушает пламя, вспыхнувшее от его рук касающихся моего тела; его опьяняющий аромат подавляет все мои чувства. На этот раз он не окутан запахом табака. Он пахнет собой. Его запах. Его пот. Только Мав.

Мой взгляд привлекает вена на его шее. Она дико пульсирует, вынуждая меня задаться вопросом, не бьется ли его сердце также хаотично, как мое. Мой взгляд снова опускается ниже, на этот раз татуировка оказывается на уровне моих глаз. Она находится в самом центре его восхитительной грудной клетки, покрытой золотистой кожей. Я читаю и перечитываю библейский стих, набитый маленькими прописными буквами. Я пытаюсь, но не могу понять его смысл. Он о темноте, свете и смерти. Всех тех вещах, которые я вижу, когда смотрю на него.

Он обхватывает рукой заднюю часть моей шеи. Мав сжимает ее и кладет большой палец под мой подбородок, чтобы приподнять мое лицо и встретиться со мной взглядом. Он высовывает свой язык и пробегает им по рассечению на своей губе, мои глаза внимательно следят за этим действом. Я снова вспоминаю тот поцелуй, который мы разделили, я помню в ярких деталях, как его рот накрывал мои губы, требовательный и ненасытный, мягкий и в то же время дикий. Словно он голодал на протяжении пяти лет и я — единственный источник пропитания, который ему нужен, чтобы выжить.

Его дыхание овевает мою щеку, и по моему телу прокатывается дрожь потребности.

— Если ты собираешься ударить меня, Куколка, лучше сделай это сейчас, — от хрипотцы в его голосе мой взгляд устремляется вверх, и я заглядываю ему в глаза.

— Почему?

— Потому что ты смотришь на меня так, словно у меня есть то, что тебе нужно. Я не могу, черт возьми, просто стоять и не дать тебе это. Особенно, когда больше всего на свете я хочу снова почувствовать сладость твоих губ.

Он бросает взгляд мне за спину, затем вновь переводит его на мое лицо.

— Лично мне насрать, кто увидит меня за этим делом, но тебе, вероятно, не все равно. Так что ударь меня. Или я снова испробую тебя на вкус, Куколка. Но навряд ли остановлюсь в ближайшее время.

Птички в моем животе тут же воспаряют ввысь, разлетаясь в разных направлениях. Я смотрю на него снизу вверх. Это была угроза или обещание?

Его темный, пылкий взгляд сообщает мне о том, что возможны оба варианта. Он отступает на шаг назад.

— Давай же. Сделай это. Ударь меня. Покажи всё, на что способна.

Я мысленно ругаю себя за сладострастное оцепенение, которому он вынудил меня поддаться. Да, я хочу его, но также я хочу вернуть ему ту частичку боли, которую он мне причинил.

— Хорошо.

Я занимаю удобную для себя позицию на циновке, еще раз медленно практикую свой удар, после чего, глубоко вздохнув, я готовлюсь обрушить свой кулак на его лицо. Но я не решаюсь. Он уже в синяках, ударить его было бы как-то неправильно.

— Думай об этом как о расплате за то, что я вел себя как скотина, — говорит он.

Кивнув, я роюсь в арсенале горьких воспоминаний о том, через что он заставил меня пройти, начиная с моего первого дня здесь. Оскорбления. Убийственные колючие взгляды. Гадкая работа, которую он мне поручал. Как он натравил на меня Таза.

Мой гнев возрастает.

Нападение на меня прошлой ночью было последней каплей, либо я сделаю это, либо мне нужно будет уйти. Если я останусь, это лишь докажет ему и любому другому байкеру здесь, что я готова сносить плохое обращение, которое мне оказывали. А я не буду. Ни за что. Никогда больше.

Я делаю глубокий вдох и выбрасываю свой кулак вперед, в сторону его лица. Проклятая перчатка едва задевает его челюсть.

Я внутренне рычу от разочарования. Проклятье! Мне выпал один единственный шанс отомстить, и я его профукала. Тьфу ты… Эм.

— Все в порядке. Попробуй еще раз, — подбадривает он.

Я кусаю губу.

— Давай. Еще разок, — тон его голоса меняется. Ожесточается.

Подзывая меня взмахом руки к себе, он выпаливает сердито:

— Злись. Матерись. Кричи. Без разницы. Просто покажи себя с другой стороны. Покажи, что ты не гребаная мышь.

— Я не…

— Мышь, — бросает он в ответ.

Таз позади меня пищит как мышь. Я на секунду оборачиваюсь и бросаю на него грозный взгляд, после чего снова поворачиваюсь к Маву.

Тьма Мава возвращается. Она парит вокруг него. Он зол, а я растеряна. Разве не меня дразнят и оскорбляют? Разве не я должна быть той, кого это злит?

— Ты делаешь то, что тебе говорят. Ты позволяешь мне и другим братьям относиться к тебе как к дерьму. Ты убираешь за грязными байкерами и шлюхами, которые посещают клуб. Тебе нравится эта работа?

Его слова жалят. Разумеется, я терпеть не могу эту работу.

— Да, Мав. Это именно то, о чем я мечтала. Я надрывала свою задницу, чтобы выбраться из той дыры, в которой выросла, потому что хотела приехать сюда и отскребать сперму от пола. Убирать за байкерами, которые большую часть времени слишком пьяны, чтобы попасть струей в унитаз, — отвечаю я с сарказмом, на который только способна.

— Тогда почему ты это делаешь?

Такой простой вопрос. Но такой сложный ответ.

Я качаю головой.

— Почему, Куколка? — с издевкой произносит он мое имя, как делал в первый день нашей встречи. Это глумление режет каждый мой нерв.

— Потому что я не могу позволить себе роскошь выбирать, что делать со своей жизнью прямо сейчас. В отличие от тебя, я пытаюсь сделать все возможное, чтобы улучшить свое положение. Ты не единственный, кто пытается оправиться от неудачных отношений. По крайней мере, я не рассиживаю без дела, дуясь на всех и вся.

Черт побери. Я только что сказала это ему?

— Улучшить? Ты имеешь в виду принятие тех дерьмовых условий, на которые согласилась?

— О чем ты говоришь?

— Знаешь, кем ты будешь через несколько дней? Нашей маленькой шлюхой. Этого ты хочешь? Быть клубной девкой? Чтобы тебя использовали, трахали, унижали и…

— Нет!

— Но собираешься ею стать, ведь так? Потому что тебе нужны деньги.

Я качаю головой из стороны в сторону, пытаясь отрицать то, что, мы оба знаем, является правдой.

— Я сказала тебе, я уйду. Ты единственный, кто вынуждает меня остаться!

— Уйдешь куда? Туда, где станешь шлюхой для кого-то другого? — рычит он. — Как бы не так.

По моей шее ползет раскаленный до бела гнев, как оголенный провод под напряжением. Я рычу. Да, рычу. Звук исходит откуда-то изнутри меня. Мой кулак чем-то напоминает рогатку, когда я выбрасываю его вперед, целясь ему в лицо. Клянусь, мои кости хрустят, когда соприкасаются с его твердой челюстью. При ударе его подбородок смещается в сторону. Но я продолжаю наступать, колотя его в грудь обоими кулаками.

— Как ты смеешь меня судить, мать твою!

Он отступает на два шага назад.

— Можно подумать, твоя жизнь настолько совершенна. Ты ведешь себя как последний козел со всеми, кто тебя окружает, потому что не можешь справиться с разрывом отношений. Это было пять… ПЯТЬ гребаных лет назад, Мав. Забудь уже о ней.

Он сбрасывает мои руки с себя, словно я какой-то комар.

— Что ты здесь делаешь? — рычит он в ответ.

— Боже, какой же ты придурок. Не могу поверить, что…

Поцеловала тебя.

Двинувшись на меня, он вторгается в мое личное пространство и шипит:

— Какого хрена такая девушка, как ты, делает в таком месте, как это, а? — его грудь врезается в мою. — Почему ты здесь, Куколка?

Я кусаю губу и качаю головой.

— Почему? — кричит он мне в лицо, и его голос эхом отскакивает от стен.

Разведя руки в стороны, я кричу:

— Потому что это мой единственный вариант. Там, вне клуба, у меня ничего и никого нет. Мне некуда идти. Это ты хотел услышать? Да, я бездомная. Бомжиха. Нищая. Да, я не хочу спать со всем байкерским клубом или кучей похотливых кобелей, которых не знаю. Но чтобы выжить, я сделаю это, если потребуется! У меня нет другого выбора.

— Почему ты не можешь поехать домой?

Я вздрагиваю и отвожу взгляд в сторону, чтобы не чувствовать на себе его пронзительный взгляд.

— Просто не могу.

— Почему? — когда я намереваюсь уйти, он хватает меня за руки и встряхивает. — Почему, черт подери, ты не можешь поехать домой?

Я стараюсь вырвать из его захвата, но он продолжает задавать тот же самый вопрос снова и снова. Почему? Почему? Почему? Он не отпустит меня, и чем больше я борюсь с ним, тем сильнее становится его хватка. Я впадаю в такую ярость, что слова буквально срываются с моих губ.

— Он найдет меня!

— Кто? — он наклоняется и заглядывает мне в лицо. — Кто тебя найдет?

С ужасом осознав, как много я ему сказала, я смотрю куда угодно, только не на него. Но Мав хватает меня за подбородок и заставляет меня посмотреть ему в глаза.

— Не молчи, Куколка. Давай же. Скажи мне. Кто тебя найдет? От кого ты бежишь?

Я зажмуриваюсь, но, когда я это делаю, прошлый месяц с Уорнером как фильм ужасом вспышками проносится у меня в голове. Беспомощность и страх мелкой рябью расходится по всему моему позвоночнику. Из меня вырывается хныканье, а к горлу подступает желчь.

— Куколка, скажи мне, — не добившись от меня ответа, он спрашивает: — Это твой бывший?

Больше не контролируя свое тело, я киваю, сама того не желая.

Тон его голоса понижается на несколько октав.

— Что он с тобой сделал?

Железный ящик моего сознания открывается настежь и теперь его не закрыть. Мав хочет знать все. Ладно. Я расскажу ему. Я с горечью смеюсь, открываю глаза и ловлю на себе его пристальный взгляд.

— Лучше спроси, что он не сделал. Что не отнял у меня. Потому что ответ такой — мою жизнь, Мав. Это единственная вещь, которую мне удалось сохранить, и пока я не готова с ней расстаться.

Лицо Мава каменеет. Он понимает, о чем я. Мышца на его челюсти начинает дергаться, а в глазах кружит целый водоворот эмоций. Печаль. Сожаление. Ярость. Жалость.

Мне не нужна его долбаная жалость. Глядя на его лицо, охваченное этим чувством, в моих венах бурлит и закипает кровь.

Я бью его по руке, удерживающей мой подбородок, и отталкиваю его назад.

— Что? Эта правда слишком уродлива для тебя? Или тебе просто жаль, что твой друг будет лишен удовольствия забрать мою девственность?

— Куколка…

— Ты хочешь знать остальное, да? Правда в том, что моя жизнь не была идеальной, Мав. Это был чертов лабиринт. Полный испытаний и тупиков. У меня никогда не было нормальной жизни. Даже в детстве. Всегда были наркотики и жуткие люди. Слишком часто мы ели из банок еду с истекшим сроком годности, потому что это все, что у нас было. Моя мать сбежала, когда мне было шестнадцать. Шестнадцать. Мне пришлось бросить школу, чтобы сводить концы с концами. Знаешь, как трудно найти работу, за которую получишь чуть больше минимального заработка, когда у тебя незаконченное школьное образование? Это просто нереально. Так что да, когда богатый парень купил мне вещи и обратил на меня внимание, я влюбилась в него по уши. Пока он не показал свою истинную сущность и забрал все то, чем я дорожила. Угрожал всему тому, о чем я заботилась, и даже не позволял мне выходить из дома без него.

Я тяжело выдыхаю.

— Теперь понимаешь? Я научилась бороться там, где могу, и выбирать наилучшее из того дерьма, что мне предоставлено. Я просто пытаюсь остаться в живых, а как я это делаю — уже не столь важно для меня.

Мои глаза щиплет от скопившейся в них влаги. Прежде, чем я успеваю расплакаться прямо на глазах у Мава, я поворачиваюсь к Тазу. Протянув к нему руки, я умоляю:

— Пожалуйста, сними их.

Против моей воли, одна слеза, а следом за ней другая, скатываются по моему лицу вниз.

Таз справляется довольно быстро, через секунду мои руки свободны, я ныряю под канаты и бегу со всех ног через гараж.

Мав кричит мне вслед.

Я почти достигаю двери, когда вокруг меня оборачиваются стальные руки и вынуждают меня остановиться. Одна рука обхватывает мой живот. Другая рука обхватывает мою грудь, и меня поглощает насыщенный аромат Мава. Крепко прижимая меня к своей груди, он шепчет:

— Черт. Прости. Господи… Я должен был знать… Я должен был убедиться, что ты хотела большего.

Моя грудь вздымается и опадает, а слезы продолжают катиться и падать. И вдруг до меня доходит, почему он вел себя по-скотски без всякой на то причины. Он хотел знать, почему я здесь. Он хотел, чтобы я призналась, что не хочу быть клубной девкой. Что все это для меня — крайняя мера.

— Почему? Почему тебя волнует это сейчас? Все это время ты пытался избавиться от меня. Ты обращался со мной как с дерьмом. Словно я для тебя ничего не значу.

— Ты нечто особенное для меня. Ты была особенной с первой секунды, как я тебя увидел. Я просто изо всех сил пытался с этим бороться.

— Почему?

— Потому что последняя женщина, которую я любил, разорвала мой мир в клочья. Провела меня через ад.

— Я — не она.

— Я знаю, Куколка. Черт. Теперь я это знаю, — он понижает голос и говорит прямо мне на ухо. — Ты лучше, чем это место. Черт подери, я знаю, что ты слишком хороша для меня, но это не остановит меня от желания обладать тобой.

Моя грудная клетка расширяется и наполняется теплом.

— Я знаю, я довел тебя до такой степени, что ты хочешь уйти. Я понимаю, что не заслуживаю шанса, но я могу это исправить. Мне нужен шанс, чтобы это исправить.

Каждой косточкой моего тела я до боли хочу дать ему этот шанс. Но я так зла и так боюсь перемен в его настроении. Как я могу верить ему, когда он срывает свой гнев на мне при каждом удобном случае?

Я не могу.

Тишина затягивается до тех пор, пока я не задаю вопрос:

— Ты остановишь меня, если я захочу уйти?

Он вздыхает и опускает голову в изгиб моей шеи. Его руки затягиваются вокруг меня.

— Это твоя жизнь. Ты вольна поступать так, как захочешь. Я не остановлю тебя, если ты чувствуешь, что должна это сделать. Но я, черт подери, правда надеюсь, что ты останешься. Я лучше, чем кажусь. Клянусь гребаным Господом Богом. Позволь мне доказать это.

Змея кольцами обвивается вокруг моего сердца. Та самая змея, которая была там с того момента, как я встретила Мава. Я поднимаю руку и на несколько секунд накрываю его руку, которую он обернул вокруг моего живота. Я впитываю ощущения его близости. В этом что-то есть. Такое чувство, что именно в его руках я и должна находится. Я не могу объяснить, почему так. Без разрешения он выжег на моем сердце свое имя. Разжег внутри меня огонь, и я понятия не имею будет ли он когда-нибудь потушен. Но одно я знаю точно: неважно, куда я отсюда уйду, каждый момент, который мы разделили, останется со мной навсегда.

Хорошее и плохое.

Я высвобождаюсь из его рук, и он неохотно меня отпускает. Я не даю ему ответ, да он его и не требует. Может быть, потому что знает, каким будет ответ, если я озвучу ему свое решение прямо сейчас.