Пылающая Эмбер

Глава 2

Иногда из всего разнообразия представленных вариантов остаётся лишь худший. Разница того, насколько он хуже остальных, определяется тем, как низко мы падем…

Мой взгляд мечется туда-сюда: от кулона с тыквой в левой руке к коробке презервативов в правой руке.

Кулон, привлекший моё внимание, напомнил о том, что у меня есть ещё один вариант. Я могу потратить деньги и позвонить моей сестре Сандаун [6] . Но, стоит мне опустить взгляд на свисающую с серебряной цепочки подвеску в виде маленькой тыквы с прорезями для глаз, носа и рта, со счастливым лицом вместо устрашающего, я понимаю, что не смогу это сделать.

Не смогу позвонить.

Взять те гроши, которые Санни зарабатывает официанткой и получает от государства на содержание моей племянницы Уиллоу — не вариант, независимо от того, какой в каком отчаянии я нахожусь. Плюс ко всему, я никоим образом не хочу, связавшись с ними, подвергнуть их опасности.

Уилл — единственный человек в мире, которого я люблю всем сердцем, безгранично. Я никогда не поставлю её жизнь под угрозу.

Сейчас середина августа, а это значит, что со дня на день она начнёт учиться. Её первый день в детском саду… Держу пари, что она нервничает, а в дополнение к этому еще и приятно взволнована. Представляю, как она будет с важным видом носить этот кулон, словно какой-то знак почёта, с гордостью рассказывая своим маленьким друзьям, что его ей подарила родная тётя. Подарила бы, если бы была дома.

Меня подташнивает, когда я думаю обо всех тех днях её жизни, которые я пропустила.

И пропущу.

Но мне лучше гнать эти мысли прочь. Сейчас они мне не помогут. Я не могу продолжать зацикливаться на прошлом, когда должна беспокоиться о своём ближайшем будущем.

У меня всего пять баксов за душой. То есть моё пропитание на два, может быть, на три дня, если повезёт. Но что потом?

Я вновь устремляю взгляд на презервативы.

Смогу ли я на самом деле сделать то, что предложила Айви? Продать себя? Удовлетворяя какого-нибудь незнакомца за деньги?

Я не хочу этого делать. После всего, что я пережила, я даже не знаю, смогу ли.

Я весь день ходила от магазина к магазину. В течение нескольких прошедших недель я пыталась найти работу, практически вымаливая её. Но без удостоверения личности и подобающего внешнего вида никто меня не наймет. К тому же, я не могу нигде работать, поскольку не должна светиться.

Отец Уорнера, его знакомые и половина мира, несомненно, ищут меня сейчас, после сообщения в средствах массовой информации о пожаре и моём исчезновении. Я знала, что «благодаря» отцу Уорнера, который был сенатором штата, эта новость, скорее всего, станет самой обсуждаемой в местных новостях, но я не знала, что она выйдет за пределы Калифорнии.

Три недели назад, когда я скрывалась от летнего зноя внутри гипермаркета, я замерла на месте как вкопанная. На одном из огромных экранов телевизоров с высокой четкостью возникло лицо Уорнера. Он стоял за трибуной и умолял общественность позвонить по номеру 800, указанному в нижней части экрана, если они располагали какой-либо информацией о моём местонахождении. Я с ужасом наблюдала за тем, как на экране появилась наша фотография. На фото я улыбалась, а значит, она была сделана несколько месяцев назад, когда мы только начали встречаться. Когда я находилась в блаженном неведении относительно того, кем он был на самом деле. Камера, наведенная на него, делала особый акцент на его искренних, покрасневших от слез глазах и расстроенном выражении лица. Стопроцентное притворство. Затем дрожащим голосом, от которого у меня побежал мороз по коже, он произнес: «Эм, я люблю тебя. Если ты меня слышишь, возвращайся домой». Он покачал головой, словно ему внезапно стало тяжело говорить, и наклонился вперёд. Тихим голосом он прошептал: «Пожалуйста, помогите мне вернуть мою любимую домой. Спасибо».

Не знаю, почему меня удивляло, что он по-прежнему на свободе и не подозревается в моем исчезновении, несмотря на кровь, которая повсюду была на месте преступления. И почему не было упомянуто о его извращенных и нездоровых наклонностях. Его отец, наверняка, не пожалел денег и заплатил всем за молчание, чего я и боялась. Именно по этой причине я не обратилась к властям. Уорнер всегда хвастался тем, что его отец был неприкосновенной персоной; он держал в руках полицейских, адвокатов и даже судью.

Не хватало, чтобы кто-то узнал меня и вызвал копов.

У них нет ордера на мой арест. Но я требовалась для допроса по поводу пожара. Впрочем, это могло оказаться простой уловкой, которая вынудит меня сдаться, чтобы они могли схватить меня, запереть в камере или вернуть Уорнеру. И если я окажусь во власти Уорнера, вне всяких сомнений, я дорого заплачу за поджог его дома и привлечения внимания общественности к нему и его отцу.

Я выдыхаю и заправляю прядь волос за ухо.

Как ни странно, разница между тем, чтобы продать себя, и тем, через что он заставил меня пройти, — не такая уж и большая. Единственное существенное отличие в том, что после того, как мной попользуются, я уйду с деньгами, а не с воспаленными конечностями, синяками и ушибами.

Даже в мыслях это звучит слишком жестоко. Кем я стала? Бездушной, озлобленной девчонкой? В кого он превратил меня? В того, кому уже наплевать на любовь или мечты о жизни с тем самым единственным мужчиной, который будет любить меня такой, какая я есть до конца моих дней? А ведь именно об этом я мечтала. До Уорнера.

— Прости, милая. Ты не возражаешь?

Я оборачиваюсь и вижу с любопытством наблюдающую за мной женщину. Сногсшибательную женщину. У неё на лице минимум макияжа, красивые, голубые глаза и губы, как у Анджелины Джоли. Она — своего рода помесь королевы красоты и фанатки рок-группы с самыми удивительными каштановыми волосами. Они великолепные, густые и блестящие, как в тех роликах, рекламирующих средства по уходу за волосами. Она одета с шиком: на ней дизайнерские обтягивающие джинсы, чёрные обалденные туфли и черно-красная рубашка, демонстрирующая шикарное декольте.

Мея тут же захлестнула зависть к её природной красоте и чистой, модной одежде, поскольку очевидно, что эта женщина, в отличие от меня, не живет в ситуации, когда нет возможности свести концы с концами. В миллионный раз я задаюсь вопросом, что было бы, если бы мне не приходилось постоянно мириться с отсутствием денег.

Не сразу, но мне все же удаётся избавиться от восставшего внутри зелёного монстра. Ненавижу зависть. Терпеть не могу ни видеть её, ни чувствовать. Она как болезнь, которая разъедает тебя изнутри, если ты ее подкармливаешь, так что я пресекаю это на корню. Я давно поняла, что должна принимать себя такой, какая я есть, а не взращивать в себе болезни, завидуя другим.

Огромный подвиг, если учесть, что я выросла с Сандаун, которая похожа на современную версию Покахонтас с голубыми глазами.

— Ты не возражаешь, если я… потесню тебя, Тыковка?

Женщина одаривает меня тёплой улыбкой и указывает вперёд.

— Тыковка?

Через пару секунд неловкого молчания, она снова указывает на мою руку.

— А, точно, — говорю я.

— Мило. Для твоей дочери?

По какой-то необъяснимой причине я прячу кулон за спину.

— Нет. Я… Он для меня.

Её улыбка чуть заметно никнет, словно она чувствует ложь. Девушка поправляет ремешок сумочки на своём плече и с интересом меня разглядывает. Наши взгляды снова встречаются, когда она спрашивает:

— Ты в порядке?

На этот раз я хочу сказать ей правду. Но я не делаю этого. Я киваю и говорю:

— Да, я в порядке, — затем, понимая, что по-прежнему стою на её пути, я отхожу в сторону. — Извини… Я просто…

Она отмахивается.

— Не беспокойся.

Она подходит и изучает презервативы. Подобно радиомаячку мои глаза впиваются в коробки, которые она вертит в своих руках, а затем практически выскакивают из орбит, когда она кидает в свою корзину не одну или две, а целых пять больших коробок презервативов.

Различных видов и размеров.

У меня ком встаёт в горле, словно его набили ватой.

Заметив выражение моего лица, она объясняет:

— Гм… они не все для меня. Мои эм… друзья хотели, чтобы я захватила немного и для них тоже.

— Ох. Конечно.

Но даже я уловила сомнение в своём голосе.

После затянувшейся паузы, во время которой ее глаза с интересом меня изучают, она указывает большим пальцем себе за плечо.

— Ладно, я лучше пойду.

— Конечно, я тоже.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Я киваю.

Затем я просто стою и смотрю, как она уходит. В конце прохода она оборачивается, снова одаривает меня своей улыбкой и нерешительно машет рукой на прощание.

После того, как она скрывается из виду, я вздыхаю и бреду в противоположном направлении.

На мгновение я погружаясь в свои мысли и задаюсь вопросом «а что, если». Что, если бы моя мать не уехала? Что, если бы Сандаун сама могла обеспечивать Уилл? Что, если бы я закончила школу? Что, если бы я не так отчаянно нуждалась в помощи? Влюбилась бы я в Уорнера? Или это было предначертано изначально?

Я ни на секунду не жалею о рождении Уилл, я счастлива быть частью её жизни. Я горжусь тем, что помогала растить её. Обеспечивать её. Пробыв там чертовски долго, я стала вести себя как её мать. Но я до сих пор задаюсь вопросом, могло ли все сложиться иначе? Где я приняла неправильное решение?

Я слышу чей-то оклик за мгновение до того, как врезаюсь на всем ходу в мускулистую грудь. Мой взгляд скользит вверх по чёрной униформе, плотно обтягивающей торс, и я тут же замечаю значки и нашивки на его руке.

Страх сбивает меня как товарный поезд.

Коп. Городской полицейский. Но, тем не менее, коп.

На несколько секунд меня парализует.

— Воу, красавица. Смотри куда идёшь. Ты могла кого-нибудь зашибить.

Я ловлю на себе его взгляд, который фокусируется на моём лице. Уголок его рта приподнимается в вежливой улыбке.

На его именной нашивке написано «Офицер Дэвис». У него серовато-каштановые волосы, подстриженные под ёжик, и немного оттопыренные уши. Он похож на рядового сержанта. Он, конечно, не красавец, но выглядит весьма неплохо. Его форма безупречно выглажена. Я так близко стою рядом с ним, что чувствую исходящий от его рубашки запах крахмала.

По крайней мере, до тех пор, пока он не приседает и не поднимает что-то. Он встаёт и протягивает мне коробку презервативов. Только тогда я понимаю, что уронила их.

— Э-э… спасибо.

Я быстро хватаю коробку и прячу её себе за спину. Я пытаюсь прошмыгнуть мимо него, но он ловит меня за локоть и останавливает.

Моё тело пронзает страх. Нет. Пожалуйста, нет.

Скольжу взглядом по его поясу и натыкаюсь на наручники. Воспоминания проносятся в моей голове как кадры кинофильма. Потребовалось несколько часов, чтобы освободиться от последних наручников, которые сковывали мои запястья. Сомневаюсь, что мне удастся это повторить.

— Ты кажешься мне знакомой. Я тебя знаю?

Он изучает моё лицо.

Мой завтрак повторно угрожает вырваться наружу.

Хватит пялиться на него, — ругаю я себя. Мне нужно, чтобы он как можно скорее забыл обо мне. Отпустил меня и стер из своей памяти моё лицо. Потупив взгляд, я отвечаю:

— Нет, я так не думаю.

По напольному покрытию раздается стук каблуков.

— Вот ты где. Я как чувствовала, что найду тебя в этом проходе.

Девушка-фанатка рок-группы берет меня под руку, притягивает ближе к себе и отодвигает подальше от полицейского.

А? Я недоуменно пялюсь на неё.

У меня возникает такое чувство, что она пытается что-то сказать своим выразительным взглядом и натянутой улыбкой. Но я понятия не имею что именно.

Затем она переводит взгляд на полицейского.

— Дэвис. Что ты здесь делаешь? Почему привязался к моей кузине?

Её слова источают неприкрытое раздражение.

— Лили[7] … Давно не виделись.

Положив другую руку себе на бедро, она говорит:

— Ты не ответил на мой вопрос.

Он пожимает плечами:

— Нет закона, запрещающего ходить в продуктовые магазины. По крайней мере, не те, что мне известны, — он протягивает руку, хватает упаковку лекарств с полки и удерживает её, чтобы она видела. — Но раз уж я столкнулся с тобой… Я, пожалуй, спрошу… Ты не передумала?

Она делает глубокий вдох и несколько раз медленно качает головой.

— Не-а. И не передумаю. Но я дам клубу знать, что мы столкнулись друг с другом. Не где-нибудь, а именно здесь. Гусу [8] будет очень интересно узнать, что ты по-прежнему выслеживаешь меня. По-прежнему беспокоишь меня.

— Удачное совпадение, не более того.

— Конечно, — дерзко отвечает она.

Кивнув подбородком в мою сторону, он спрашивает:

— Кузина, да?

Он смотрит на неё с сомнением.

Не глядя на меня, она отвечает:

— Да. Это Тыковка. Она приехала из Джорджии.

Я стараюсь не съежиться при имени «Тыковка» и подыграть той лжи, которую она ему наплела.

Продев большие пальцы за свой пояс, он спрашивает:

— Правда…? И ты встречаешь ее в продуктивном магазине.

— Откуда тебе знать, что я встречаю её здесь, если только ты не следишь за мной?

— Просто предположение.

Он усмехается и подмигивает мне.

Она чуть ощутимо дергает меня за руку.

— Давай же, Тыковка. Я сказала Гусу, что вернусь в клуб через час. Не могу дождаться, когда познакомлю тебя с парнями. Дэвис, давай, по возможности, избегать таких встреч.

Мы на полпути к выходу из прохода, когда он кричит мне вслед.

— Эй, Тыковка?

Мы обе напрягаемся. Я зажмуриваюсь, но понимаю, что это не плод моего воображения. Он повторяет моё прозвище.

— Ты ведь Тыковка, верно?

Мой пульс учащается, а руки начинают дрожать.

Я оборачиваюсь.

— Да. Меня так зовут из-за цвета волос.

Я заправляю выбившуюся прядь за ухо.

Его тёмные глаза прищуриваются при взгляде на моё лицо.

— В следующий раз смотри, куда идёшь, ладно? Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь получил травму, не так ли?

Я улавливаю изменения в его голосе и замечаю, что его правая рука лежит на пистолете. Его дерзкая улыбка превращается в коварную ухмылку.

Рука Лили напряженно сжимает мою руку, и она тянет меня дальше по проходу.

— Козёл продажный, — бормочет она себе под нос, пока мы увеличиваем расстояние между нами и копом.

Я сопротивляюсь приступу головокружения и подступающей тошноте. Мне нужно добраться до какого-нибудь тихого местечка, где я смогу взять себя в руки.

Через пару секунд я выдавливаю:

— Мне нужно найти уборную. Кажется, меня сейчас стошнит.

— Хорошо, дорогая. Тебе туда, — она указывает направо. С потолка свисает знак, подтверждая информацию о том, куда мне следует идти. — Я пока найду своего друга Рига[9] , чтоб он удостоверился, что офицер Дэвис соблюдает дистанцию. Хорошо?

— Хорошо.

Она протягивает руку.

— Дай мне их, я за них заплачу.

Я отдаю ей все, что у меня в руках и поворачиваюсь, но девушка останавливает меня, положив руку мне на плечо.

— Слушай, если тебе нужно скрыться или место, чтобы перекантоваться какое-то время, я могу забрать тебя туда, где Дэвис не сможет тебя достать, — я энергично киваю. Она смотрит на длинные очереди у касс, хмурится и говорит: — Возможно, я немного задержусь, но я очень скоро найду тебя, хорошо?

Я бегу в уборную.

Распахнув дверь туалета, я устремляюсь к ближайшей кабинке и делаю это как раз вовремя. Колени скользят по холодной твёрдой плитке пола, лицо зависает над унитазом всего лишь на мгновение, после чего меня начинает выворачивать наизнанку. Я опираюсь ладонью о стену для равновесия, хотя, если честно, сейчас я совершенно точно неуравновешенна.

Слишком близко.

Это было чертовски близко. И дело не только в моём безумном забеге до туалета.

Выражение лица Дэвиса. Он узнал меня. Может быть, он ещё не успел сложить два плюс два, но я не сомневаюсь, что сложит… всему своё время.

Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь избавиться от тошноты и картинок в голове. На которых я закована в наручники. На которых я гляжу из-за решётки. На которых я одета в оранжевый комбинезон.

С моей свободой покончено. Мой таинственный сад заменен на железную клетку, и лишь Бог знает, как долго я в ней просижу.

Я глубоко вздыхаю и заставляю себя успокоиться, чтобы остановить тошноту. Затем беру туалетную бумагу и вытираю лицо.

Среди ряда умывальников я выбираю последний и плескаю холодной водой себе на лицо. Это помогает. Немного. Я смотрю в зеркало, пока капли воды стекают с моего подбородка. Устремляю взгляд к закрытой двери, и в животе все скручивается в узел. Внезапно комната туалета кажется меньше, бежевые стены словно приближаются, а закрытая металлическая дверь становится больше, чем несколько минут назад. Я зажмуриваюсь. Не думай об этом.

Когда я снова открываю глаза, я стараюсь не фокусироваться на комнате. Вместо этого, я опускаю взгляд на ужасные шрамы на своих запястьях. Они неровные и, хотя вызваны одной конкретной причиной, они отличаются друг от друга. Небольшая травма, которую мне нанес Уорнер.

Позади меня со скрипом открывается дверь. В комнату врываются шумы переполненного покупателями магазина. Мой взгляд перемещается, я смотрю мимо своего зеркального отражения. По моей спине пробегает неприятная дрожь, и каждая мышца в моём теле напрягается.

— Эмбер Ди Пирс[10] , — срывается с губ офицера Дэвиса моё имя. То самое, которое указано в моём свидетельстве о рождении. Щелчок замка звучит как выстрел оружия, когда он открывает кобуру, а затем раздается глухой топот ботинок о кафельный пол, когда он шагает ко мне.

Я сканирую окружающее меня пространство. Все чувства обостряются, и я ищу любую возможность сбежать или спрятаться. Только вот некуда. Заключенная в тесное пространство, загнанная в угол надвигающимся на меня хищником — не то, что я хотела бы испытать вновь.

В мгновение ока мужчина оказывается у меня за спиной, его карие глаза встречаются с моими глазами в зеркале. Светильник над зеркалом освещает пот под линией волос на его лбу.

— Департамент полиции Сан-Диего давно тебя ищет. Уверен, они были бы рады узнать, что ты цела и невредима, живёшь с Лили и её бандой преступников.

Я крепко стискиваю зубы и цепляюсь за край столешницы так, словно моя жизнь зависит от неё. Я могла бы убежать, но не делаю этого. Я быстрая. Но не настолько.

Злобно брошенные им последние слова наводят меня на мысль, что, возможно, у него какие-то тёрки с парнями, с которыми связалась Лили. Отрицание моей связи с ними может стать самым умным принятым мной решением.

— Я… Я не её кузина. Я только что познакомилась с ней. Я не связана ни с ней, ни с ними.

Он внимательно разглядывает моё лицо.

— Она вернётся за тобой?

Я подавляю панику. Не понимаю, какое это имеет отношение к ней.

— Она сказала, что вернётся, — затем я задаю самый важный вопрос. — Ты… арестуешь меня?

Такое чувство, что проходит вечность, прежде чем он отвечает.

— Возможно, нам удастся прийти к соглашению.

Крошечные волоски на моей шее встают дыбом.

— Что ты имеешь в виду? — вокруг его рта появляются морщинки, когда он улыбается, и меня пробирает нервная дрожь. Живот сводит от спазма. — Что? Секс?

Он качает головой. Уголок его рта приподнимается в зловещей ухмылке.

— Не то, чтобы я не заинтересован, но мне нужно нечто большее, чем минет или быстрый перепих, милая.

Меня накрывает волной облегчения. Затем я понимаю, что мне нечего ему дать, и я признаюсь ему в этом.

— Мне больше нечего тебе предложить.

— Не совсем так. Если Лили возьмёт тебя с собой, ты можешь оказаться для меня очень полезной.

Я не понимаю его замысла.

— Куда, по-твоему мнению, она меня возьмёт?

— Когда-нибудь слышала о «Предвестниках Хаоса»?

— Где это? — спрашиваю я.

— Не где, а кто, — он отводит волосы с моего плеча, и я вздрагиваю от его прикосновения. — Они — байкеры. Их притон не так далеко отсюда, — коп указывает в сторону двери. — Парень Лили состоит в их рядах. Настоящий отморозок, как и все остальные. Мы говорим об убийцах, наркоторговцах и контрабандистах. Они отмывают деньги в местном казино. Только предложи, и если это незаконно, они берутся за дело. Они считают, что владеют всем и всеми. Они не церемонятся с людьми, которые переходят им дорогу.

На его челюсти дергается мышца.

В глубине моего живота, как неподъёмный груз, оседает страх.

— Каким боком это относится ко мне?

— Мне нужно, чтобы ты добыла для меня то, что я смогу использовать, чтобы засадить этих ребят навсегда.

Это безумие. То, что он просит меня сделать.

— Как…

— Будь милой. Делай всё, что должна. Добейся, чтобы они оставили тебя в клубе, после чего держи ушки на макушке и снабжай меня всей информацией, что услышишь, такой, что я смогу использовать.

Делай всё, что должна? Иначе говоря… позволить одному из них, или всем, меня трахать? Стать его стукачом? Доносить. На. Мотоклуб.

Он сумасшедший?

Нет. Ни за что, чёрт возьми.

— Не сомневаюсь, эти грязные ублюдки тебя полюбят.

Он проводит пальцами по моей руке, и я отшатываюсь.

— А что, если они не захотят меня принять?

— Тогда, я полагаю, мы будем гораздо чаще видеть друг друга в ожидании полицейского управления Сан-Диего, которое приедет, чтобы забрать тебя. Но ты не волнуйся. Я могу придумать массу вещей, которыми мы сможем заняться, чтобы скоротать время. Хотя мне бы не хотелось видеть такую красавицу, как ты, за решеткой. Но ведь ты знаешь, что поджог — чертовски серьёзное преступление. Как думаешь, какой срок тебе светит? Десять, пятнадцать, двадцать лет?

Если бы меня до этого не стошнило, то я бы блеванула прямо сейчас.

Я не понаслышке знаю о мотоклубах. Правда, я не эксперт. Я не разбираюсь во всех тонкостях, но знаю достаточно. Я знаю, что необходимо соблюдать дистанцию. Я знаю, что они — проблема, худшая из возможных. Я знаю, что большинство этих парней чертовски пугающие, упиваются ездой на двух колесах, трахают огромное количество женщин, бухают, ширяются, развлекаются и прилагают все свои усилия к тому, чтобы принимать участие в таких вещах как можно чаще.

Они похожи на парней с плакатов о семи смертных грехах.

Как бы там ни было, мне по личному опыту был известен лишь один конкретный байкер. Само собой, он оставил после себя неизгладимое впечатление, как и немыслимое чувство страха. Уже второй раз за сегодняшний день я вспоминала о нем.

«Ворон» — как его окрестила моя сестра — посетил наш дом, когда мне было примерно семь лет, а затем остановился у нас примерно четыре года спустя. У него были длинные чёрные волосы, которые он собирал в хвост, они доходили ему до середины спины. У него был смуглый цвет кожи и волевые черты лица. Я только потом поняла, что такие особенности были присущи североамериканским индейцам. Обычно во время его визитов меня отправляли к соседке или поспешно прятали в чулан, так что я только мельком видела его через щели двери чулана. Но я была любознательным ребёнком, а он был интересным персонажем, в отличие от других залетных, коренастый бойфрендом моей матери. Несмотря на то, что я была мала, мне казалось, что Ворон был больше заинтересован в моей сестре, чем в моей матери — блондинке с рыжеватым цветом волос. Его присутствие в нашем доме всегда было своего рода загадкой. Не только потому, что Сандаун уходила в себя на несколько дней после его визитов, но и потому, что он имел привычку оставлять на столе конверт, набитый деньгами.

Я научилась не задавать Санни вопросов о нем. Ни к чему хорошему это не приводило. Только немного погодя я пришла к своим собственным выводам и решила, что лучше вести себя так, будто он вовсе не существовал.

С тех пор единственные байкеры, с которыми я пересекалась, были членами мотоклуба, пользующегося дурной славой. Они владели зданием в нескольких кварталах от жилого комплекса, в котором я росла. Никаких безумств, они просто заглядывали в продуктовый магазин, гуляли по улице или проносились мимо, пока не выбирались на шоссе. По большей части, они занимались своим делом, а я своим.

Моя мать любила говорить: «Если ты не беспокоишь их, они не беспокоят тебя. Во многом напоминает улей пчел-убийц».

Что я знаю наверняка, так это то, что они — шайка личностей, с которыми шутки плохи.

Мне хочется сказать офицеру Дэвису, чтоб катился к чертовой матери. Я не собираюсь наживать врага в лице банды головорезов. Я на грани того, чтобы послать его. Но держу язык за зубами. Если я скажу ему пару ласковых, не сомневаюсь, что он прямо здесь наденет на меня наручники и заберет в участок. Если я соглашусь с его планом, или, по крайней мере, буду вести себя так, будто я в деле, может быть, я смогу выкроить для себя время, чтобы найти выход из этой ситуации.

Его рука сжимает моё плечо.

— Что будем делать?

Я тяжело выдыхаю:

— Они не раскроют мне свои секреты только потому, что я предложу им себя.

Его рука передвигается влево, он хватает меня сзади за шею и толкает вперёд, пока моё лицо не прижимается к зеркалу. Он рычит:

— Высоси или вытрахай это из них, если придётся. Мне насрать. Но тебе лучше найти способ раздобыть то, что мне нужно, или именно ты окажешься за решеткой, а не эти грязные ублюдки, ты меня слышишь? И мне нужно что-то стоящее. Не какие-то дерьмовые сплетни о том, как они изменяют своим женам, старухам или другим сукам, как бы они их ни называли. Я хочу знать об их торговых сделках, поездках, деловых контактах и других клубах, с которыми их связывают поставки и наркота. Ты поняла? Даже не пытайся меня кинуть. Проговоришься им о нашей маленькой сделке, я запру тебя так быстро, что голова закружится. Попытаешься сбежать из города, я расскажу несколько историй, и тогда твоё лицо будет украшать каждый полицейский участок, каждый телевизор и каждую газету. Больше не останется мест, куда ты сможешь податься, где тебя не узнают и не вызовут копов.

Сукин сын… К моей шее и лицу приливает краска. Внутри меня клокочет ярость.

— Разве двадцать лет твоей жизни не стоят того, чтобы развязать языки каким-то там байкерам?

Я цежу сквозь стиснутые зубы:

— Хорошо. Я сделаю это.

Он сильнее вдавливает моё лицо в стекло.

— Что ты сказала? Я не расслышал тебя.

— Я сказала, что сделаю это.

Его рука тут же отпускает меня.

— Хорошая девочка.

Я хмуро гляжу на его отражение.

— Они не доверятся мне за одну ночь.

Он ухмыляется.

— Я дам тебе две недели. Две недели свободы за каждый стоящий кусок информации, который ты для меня раздобудешь. У тебя есть киска. Я предлагаю тебе использовать её и использовать с толком.

Неужели он только что всерьёз сказал это? Господи, что он за коп такой?

Неспешно дойдя до выхода, он открывает дверь, выглядывает и оставляет меня одну в туалете.

Я отталкиваюсь от мойки и позволяю волне гнева и ярости захлестнуть меня с головой.

— Чтоб тебя!

Я выбрасываю кулак вперёд и кричу, когда мои костяшки ударяются о стекло. Оно не разбивается, но мою руку простреливает жгучая боль от костяшек до предплечья.

— Ой! Чёрт! Дерьмо!

Я качаю свою руку, словно в колыбели.

Через несколько минут дверь распахивается снова. На этот раз я вижу в зеркальном отражении Лили, стоящую в дверном проёме.

— Ты все ещё хочешь пойти со мной?

Нет. Но выбор от меня больше не зависит.