Валера
Меня бесил сам факт, что я должен оправдываться.
Я извинился, я встал на колени перед ней.
Я показал насколько важна для меня она и семья, и меня вымораживало, что она стояла и изгалялась надо мной.
Ей было важно, чтобы моё чувство вины затопило меня до краёв.
Ей было безумно нужно ощутить свою власть, она не понимала одного.
Ее власть в её слабости.
А не вот в этом во всем.
В этом, которое я воспринимал как войну, поэтому я поджал губы, сцепил челюсти до хруста эмали на зубах. Мне кажется она начала трескаться.
— Нет у меня совести. Разве не знаешь — бессовестный мудак я! Ты прекрасно видела, за кого замуж выходила. Ты выходила за наглого циника. Неужели ты считала, что с годами я как-то изменюсь?
Ее губы задрожали и мне отчаянно захотелось провести по ним кончиками пальцев, чтобы ощутить нежный бархат. Но я сдержался. Насупился.
— Ты никогда таким не был в отношении меня, — сказала тихо Карина и обняла себя руками. Одна часть меня люто боролась за то, чтобы наплевать сейчас на это состояние войны между нами, и просто дёрнуться к жене, вытереть пальцами её слезы и прошептать, что все будет хорошо, я все исправлю. А вторая часть меня пихала под локоть и ехидно замечала о том, что ну да давай, попробуй подойди, дотронься до неё, и получишь в зубы.
Я не любил, когда Карина упрямилась. Я намного охотнее и податливее становился, когда она, словно кошка, добивалась своего лаской.
Я какой-то псих неуравновешенный, наверное, потому, что мне важно было, чтобы она могла добром, нежностью добиваться своего, и все эти года она этого добивалась, но сейчас, видимо, решила, что в ход должны идти кулаки и била она сильно, как будто бы у неё был между пальцами зажат, кастет. Им она проходилась у меня вдоль рёбер, оставляя уродливые кровящие шрамы.
— Я прошу прощения у тебя, — взяв себя в руки, попытался снова начать я.
Я готов был еще три сотни раз попросить прощения за то, что так случилось. За то, что пошел коротким путем и выбрал не бороться за наши с ней отношения. Но лишь бы она не отталкивала.
— Ты за своё предательство прощением пытаешься переложить ответственность на меня. Ты просишь прощения, но перекладываешь на меня все, потому что это моё будет решение — простить тебя или нет. Это я буду нести ответственность за последствия этого прощения, когда больше не смогу ни разу нормально отреагировать на твою задержку на работе, на любой звонок, поступивший на твой мобильный с незнакомого номера, на твои командировки и на твоё желание переболеть там где-нибудь, в одиночестве, в гостинице. Я не смогу больше на это нормально смотреть. Это будет цена, которую я буду платить, а не ты. Ты, прося прощения, даже не думаешь о том, чего оно мне будет стоить. Ты, изменяя мне, не думал о том, сколько я за это потом заплачу, и ты мне говоришь о какой-то мифической любви. Валер, ты эгоист, ты циник, ты единственного человека в этой жизни любишь. Себя. Ты делаешь все, чтобы только тебе было комфортно.
В Карине проступили черты какой-то величественной королевы, которая ровным голосом зачитывала приговор нерадивому слуге.
— Ты врёшь, — заорал я. — Я люблю сильнее жизни тебя. И раскрыла бы ты глаза, хоть на секундочку отвела их наконец-таки от детей, от быта, от матери от своей, ты бы видела, что я люблю сильнее всего в этой жизни. Только тебя!
— Не унижайся, не лги сейчас! — у Карины задрожали губы, они были пунцовыми от того, что она их часто прикусывала. А над верхней скопилась капелька слез, и хотелось стереть ее пальцем, но я тормозил себя, запрещал себе даже подумать о том, что сейчас имел право прикасаться к ней.
Да, она была права, она во всем была права. Но она даже не пыталась рассмотреть какой-либо другой вариант, кроме как развод.
— То есть тебе ничего не надо? — спросил я холодно. — Ты ставишь сейчас точку?
— Я её вчера поставила, Валер, — тихо сказала Карина, сама испугавшись своего ответа.
Да, она поставила точку, а я не привык извиняться по нескольку раз.
Я понимал, что да, это всего лишь слова и позднее, когда пройдёт какой-то пик, я докажу свою верность делами. Но Карина не хотела дать мне на это шанс.
— То есть ты видишь только один выход из сложившейся ситуации. Я правильно тебя понимаю?
Мой голос стал ровным, холодным, лишённым всяких эмоций.
Я понимал, что мне нужно было сейчас проявить больше благоразумия, чем она, потому что от этого зависел дальнейший поворот событий.
— Богом клянусь, я никогда не хотела ставить точку в нашей с тобой жизни. Богом клянусь, я любила тебя так сильно, что растворялась в тебе. Делала все, чтобы услышать похвалу, увидеть улыбку, получить одобрение и подтверждение тому, что ты меня тоже любишь.
Её сведённые пальцы подрагивали. Я медленно шагнул в сторону, сделал шаг к ней.
От неё даже пахло иначе. Какая-то горькая нота мяты, перемешанная с её фруктово-цветочным ароматом.
Я медленно обошёл Карину, встал у неё за спиной, наклонился к ушку, втянул её запах, не удержался и потёрся щекой.
На коже у неё выступили мурашки.
— Я вижу только один выход, Валер. Нам надо с тобой обсудить развод, — прозвучала как выстрел последняя фраза.
Я сцепил зубы, чтобы не заорать.
И тихо, шёпотом ей на ухо произнёс:
— Хорошо, если ты хочешь развод, ты его получишь. И вот моё первое условие…