Развод. Будущий бывший муж

Глава 49

— Так и ещё три квартиры, — хрипло произнёс Валера и медленно встал из-за стола. Мы были в ближайшей нотариальной конторе и заключали с мужем соглашение. — Так и пропишите, что я обязуюсь в течение последнего года приобрести три квартиры в количество детей…

— Но у вас двое детей…

— Будет трое, — поправил Валера и встал сбоку от помощника нотариуса. — Так, содержание прописали.

Я туго сглотнула и обняла себя руками.

Да, все отдаёт: квартира, которая есть, дом, все остаётся за мной, машина, содержание на каждого ребёнка в отдельности и меня. Три квартиры, сберегательный фонд.

— Карин, — мягко позвал меня Валера, и я резко подняла на него заплаканные глаза. — По бизнесу что?

Я не знала, что по бизнесу. Я один черт ничего не понимала в военном представительстве. Для меня это была какая-то абракадабра. И да, я такая сильная выходила из больницы, но почему-то, когда оказалась в кабинете нотариуса, когда Валера начал все перечислять, я ощутила какую-то липкую неприязнь к самой к себе, как будто бы я все это получаю не потому, что Валера готов это отдать, а потому что я его вынудила. Такая террористическая акция. Ведь я ему так и не сказала, что это я не смогла избавиться от ребёнка.

Ладони, помимо воли легли мне на живот, и я прерывисто вздохнула. Валера цыкнул и обратился к нотариусу.

— Так, давайте мы сейчас с бизнесом решим такую тему, он будет принадлежать супруге, но директором по-прежнему остаюсь я, по той простой причине, что жена не разбирается в этом деле никак, а так у неё будет гарант, что если ей что-то не понравится, она в любой момент сможет либо перепродать, либо назначить нового директора.

По коже побежали мурашки. Где-то на уровне горла стоял такой комок, что я не могла проглотить даже собственные слюни, поэтому, медленно отодвинув стул, я пристала.

— Рин, ты куда?

— Мне надо воды попить, — отозвалась я тихо и вышла в коридор, встала возле кулера и трясущимися пальцами перехватила пластиковый стаканчик, который тут же помялся. Вода была с привкусом железа, но мне на самом деле это просто казалось, она ничем не пахла и на вкус была простой. Но моё искалеченное сознание сейчас воспринимало все немножечко иначе.

Спустя пару минут Валера выглянул из кабинета и тихо позвал:

— Нам надо все подписать.

Я растерянно кивнула и, бросив истерзанный стаканчик в мусорку, сделала несколько нетвёрдых шагов в сторону кабинета нотариуса, подняла глаза на Валеру.

Я не понимала, как я буду жить без него. Самое страшное в предательстве, что ты простить не можешь и любовь никуда не уходит, не отворачивает человека предательство молниеносно от любви. Не бывает так. Любить ещё будешь годами, десятками лет, просто потому, что это самое сильное чувство.

У меня задрожали губы при взгляде на мужа, я даже с закрытыми глазами могла на ощупь прочертить все его морщинки на лице, жёсткую щетину, упрямый подбородок, нос тонкий. Я помню, так переживала, безумно хотелось, чтобы у детей был именно его нос, потому что он такой прям красивый. Ровный.

Даже с закрытыми глазами я могла пройтись по его телу и сказать, где, какие были шрамики и ранки. Шов снизу от удалённого аппендикса, который чуть не оказался перитонитом. Под лопаткой короткий маленький след от того, что одним летом у матери на даче он неудачно приложился о дверь бани.

Я все это помнила, и я это буду помнить годами, несмотря ни на что.

Ручка в моих пальцах дрожала, выводя нечёткую подпись. Я кусала губы. Боялась что-либо сказать мужу, даже посмотреть на него, и только когда я поставила точку, я смогла выдохнуть.

— Так, все отлично, — Валера быстренько забрал соглашение у меня из-под пальцев и размашисто, словно бы даже не думая, чему подписывал приговор, поставил свою подпись.

Он же лишился всего.

Абсолютно всего.

— Теперь можем ехать домой. Тебе надо отдохнуть.

Я знала, что пройдёт какое-то время, и на суде уже у нас будет решение в отношении детей и бизнеса, и всего прочего. И поэтому накладки здесь не могло быть.

Нас должны были развести очень быстро.

Но я подозревала, что Валера рассчитывал, что я в последний момент передумаю.

Это так страшно, когда рядом с любимым человеком ощущаешь зверскую, лютую боль, которая дробит кости, выворачивает наружу все нутро. Выжигает кровь, оставляя на стенках сосудов всего лишь пепел её.

Но ещё страшнее просто уйти, выйти из машины, которая остановилась возле подъезда, тронуть пальцами ручку двери, опустить ногу, вылезти, а потом уйти.

Валера по инерции вместе со мной вышел из машины. Когда мы оказались в нескольких шагах от подъезда, он остановился, и я почему-то тоже замерла, подняла на него глаза.

— Карин, я очень сильно тебя люблю, правда.

И самое фиговое во всей этой ситуации было, что я его тоже очень сильно любила. Так сильно, что готова была наплевать на все доводы разума.

Но я взяла свою любовь. Положила в шкатулку и закрыла её на семь замков, чтобы больше никто и никогда не смог до нее дотронуться.

Я подняла глаза на Валеру, вздохнула тяжело.

— Я тебя тоже люблю, Валер, — прошептала я. А потом, качнувшись, шагнула ближе, привстал на носочки, положила ладони ему на плечи, толкнулась своими губами в его, чтобы в последний раз ощутить его привкус, аромат его дыхания, его руки, которые сдавили невозможно сильно. Его рваное сердцебиение, которое я ощущала даже сквозь грудную клетку.

Я все это хотела ощутить в последний раз.

Эту невозможную, запертую мою любовь, сдобренную болью.

И в этом поцелуе было скрыто намного больше, чем во всех словах мира.

Этот поцелуй оборвал ту искрящуюся золотую нить, которая навеки связывала наши сердца вместе. Он перерезал её, лишив жизни нас обоих.

Я прервала поцелуй, подняла глаза на мужа.

— Позвони, как решишь увидеться с детьми, — прошептала я онемевшими губами, ставя точку в нашем браке.