Карина
Решение неподъёмное, тяжёлое, настолько убивающее меня, что я понимала, не смогу сразу выйти из клиники, поэтому планировала все заранее, думала пригласить наемную няню, чтобы она несколько часов побыла с детьми. Но позвонила мама, и пока я соображала, уже высказалась о том, что она приедет, хочет увидеться, хочет посмотреть на внуков.
Когда она шагнула в квартиру, я поняла, что, может быть стоило все-таки действительно выбрать няню, потому что мать начала с порога на меня давить.
— Что у вас происходит? — сурово спросила она, шлёпнув сумку об пол. — Какие-то тайны, все от меня скрывают…
— Мам, нет никаких тайн.
Я не собиралась вдаваться в подробности, тем более сейчас. Она меня просто не выпустит из квартиры, пока не получит ответы на все вопросы, а я не хотела опаздывать. Я хотела хотя бы перед процедурой побыть наедине с собой.
— А что это было? Что это ты лежала в больнице? Что случилось? Произошла авария?
— Я ударилась, в меня влетела подушка безопасности. И все, — сказала я нервно.
— Нет, не все. Я знаю, что вы от меня что-то скрываете.
Мама даже не обращала внимания на подбежавшую к ней Лидочку, которая просилась на руки. Лида вообще была тем самым ребёнком, которого любить очень легко, и просто она была одинаково привязана ко всем. Про неё пословица: ласковый телёнок двух маток сосёт. Тим был шероховатый, нервный, своенравный. Мне, как матери, тяжело было оценивать, любить его легко или непросто, потому что я детей любила одинаково, но я смотрела на реакцию родственников, родителей на детей и понимала, что Лида, она своего не упустит. А вот Тим, он будет упёрто долбить в одну точку.
Если ему что-то не нравится, он не сделает вид, что он проглотил, нет. И поэтому из-за того, что мать очень часто лезла в нашу жизнь и в жизнь детей, Тим старался держаться от неё подальше. Он только выглянул, крикнул, что рад видеть, и снова запер дверь.
Мама приподняла Лиду на руки и недовольно посмотрела в сторону коридора.
— Вот опять сидит со своими игрушками, со своими интернетовыми друзьями, вместо того, чтобы бабушку поприветствовать, — начала мать свою излюбленную песню.
— Мам, отстань от него. Он взрослый парень, он уже прекрасно знает, что бежать и ждать, когда ты вытрешь сопли, это не про него.
Мама фыркнула.
— Так чем дети накормлены?
— У нас только был завтрак, на обед пусть Тим закажет что-нибудь…
— Как это закажет? — нервно выдала мать. — Я лучше сама что-нибудь приготовлю.
Я покачала головой. И выдохнула:
— Да, можешь сама что-то приготовить. Все, что тебе угодно. А мне уже пора.
— Куда это ты собралась?
— Мам, у меня дела, — ответила я холодно. Мать не стала ничего допытываться. Лишь запыхтела тяжело, однозначно будет у детей все выспрашивать. Я чмокнула Лиду, зашла к Тиму в спальню и поцеловала его в макушку, пообещав, что скоро вернусь.
— У меня очень важные дела, но я постараюсь как можно быстрее приехать домой.
— Мам, да не переживай, все нормально будет, — выдал сын и посмотрел на меня с сомнением. — Что у тебя за дела?
— Это по поводу больницы, надо немного ещё сдать анализов.
Тим сузил глаза, словно бы не доверяя мне, но потом кивнул. Я быстро крикнула маме «до вечера» и выбежала в подъезд. Села в машину, с непривычки которая была для меня слишком большой, тяжело задышала, но все-таки завела двигатель и тронулась с места.
За двадцать минут доехала до больницы, меня уже ждала мой лечащий врач. И с сомнением прикусывала губы:
— Карина, вы точно уверены?
Я не была ни в чем уверена. Поэтому просто без слов кивнула, чтобы она не увидела мои глаза, полные слез.
Я не хотела делать аборт, я очень сильно не хотела этого. Но я понимала, что, ну не смогу, я не вытащу, не вывезу, себя прокляну, ребёнка возненавижу. Но не вывезу. В живой природе ведь так происходит. Для выживания остальных детёнышей, слабых выбрасывают.
Меня провели в палату для осмотров, померили давление. Взяли кровь. Принесли медицинский халат на завязках.
— Кстати я вас направила к очень хорошему врачу. Все должно пройти без сучка и задоринки. У нас будет эпидуральная анестезия, поэтому вы будете в сознании, и ничего опасного не должно случиться, — сказала мне врач, я только кивнула головой, сдерживая злые слезы отчаяния, сдерживая всю свою боль.
В какой-то момент я снова осталась одна, приложила ладонь к низу живота.
— Прости, прости меня, — прошептала я, упираясь рукой в подоконник. Природа так создала людей, чтобы мать любила своего ребёнка, даже когда он ещё размером с семечку. За это отвечал гормон окситоцин, у меня его было очень много и, может быть, не в гормонах было дело, а в том, что это его ребёнок.
Ребёнок мужчины, которого я любила сильнее всего в жизни. И зная, что этот ребёнок — плод моей любви к мужу, расстаться с ним было невыносимо.
Это было очень страшно, страшно шагать в неизвестность, страшно шагать на неправильную тропку. А убийство собственного ребёнка — это то, за что потом люди горят в аду.
Когда появилась медсестра, я уже не могла сдержать слез.
— Вы готовы? — тихо спросила она.
Понимая, что нихрена я ни к чему не готова, понимая, что не хотела я этого аборта, я стиснула зубы, шмыгнула носом и призналась:
— Я готова.
— Тогда пройдёмте в операционную…