Развод. Будущий бывший муж

Глава 50

Валера

— Карин, стой, — язык к небу прирос, в груди, будто бы ядерный гриб взорвался. Я качнулся к жене, поймал её в свои объятия, обнял и вдруг понял, что она смотрит на меня пустыми глазами. — Карин, я не хочу развода. Я правда не хочу этого. Я хочу, чтобы мы хотя бы попытались, и я знаю, что тебе это будет стоить намного дороже, чем мне. Я знаю, что цена твоего прощения — это вечные сомнения в том, действительно ли я на работе или где-то ещё, правда ли я уехал в командировку или просто завалился с любовницей в гостиничный номер. Я все понимаю. Ты будешь платить эту цену за шанс, и я понимаю, что ты его давать не хочешь. Но если не сейчас, хотя бы не сейчас, Карин, чтобы немного успокоилось, немного улеглось, прошу тебя, хотя бы подумай об этом.

У Карины глаза подёрнулись дымкой слез. Губы дрогнули.

— Знаешь, Валер, что самое плохое во всей этой ситуации? То, что я тебя любила. Всегда. Неправильной, болезненной любовью.

Её руки прошлись мне по предплечьям и остановились. Мне казалось, как будто бы я сквозь кожу чувствовал ее холод изнутри.

— Я тебя любила той любовью, которую называют зависимой. Это когда вроде бы, понимаешь, что быть вместе невозможно. А по одиночке — невыносимо. Но пока у нас все было хорошо, я этого не осознавала. И сейчас ты не представляешь, как сильно мне хочется плюнуть на все, прижаться к тебе и громко расплакаться, кричать, бить тебя в грудь. Возможно, я бы тебя укусила. Я бы обвиняла тебя во всем в том, что ты предатель, изменник. Мне этого сейчас хочется. И чтобы ты держал меня на руках, прижимал к себе и соглашался со всем, говорил, что да, ты такой есть, но ты очень сильно меня любишь и никогда, никогда не бросишь.

— Я не хотел тебя бросать, Карин…

— Валера, дело не в том, что у тебя была любовница или в том, что ты спал с ней или нет. Женщина с рождения всегда находится в более уязвимом положении. У нас нет вашей силы. У нас нет вашей ловкости, вашего ума, вашего гормона лидерства, что ли… Мы всегда от кого-то зависим: от родителей, от мужей, от детей. Я была зависима от тебя. Я жизни никогда не представляла без тебя. Мы поженились и все, для меня весь мир перестал существовать, потому что я знала, что я с тобой, я тебе так безоговорочно верила, что не представляла, что такое может произойти с нами. И вот за это утраченное доверие, я не могу тебя простить. Потому что я буду переживать не о том, что ты ушёл с любовницей. Если честно, мне на это плевать… У нашей истории подоплёка такая, что ты бросил свою ответственность за семью, ты бросил ответственность за меня, оставил меня одну в хищном мире, беззащитной по той простой причине, что пока женщина находится рядом с детьми, у неё никогда не будет возможности постоять за себя, а когда женщина с детьми и беременная, она ничем не уступает младенцу. Ты меня бросил в хищном мире, и как бы я не хотела тебя простить, инстинкты, что-то такое записанное на подкорке, они кричат, что теперь с тобой опасно. И это опасно переложится на наших детей. Так лучше я сейчас начну привыкать к этому хищному миру, чем, когда у меня окажется грудничок на руках и двое детей, а тебе вдруг снова покажется, что я что-то не так сделала, чего-то тебе не додала, и я снова окажусь брошенной. Я так не хочу. Я не хочу снова оказаться в этой ситуации. Я прошу тебя простить, что я не могу тебе поверить.

У меня в груди все сдавило, и я понял, что Карина ощутила мою измену острее, чем она есть на самом деле. Карина ощутила мою измену не просто как интрижку, задетое женское самолюбие, она это ощутила, как отсутствие безопасности.

— Прости меня, прости, пожалуйста, любовь моя, прости меня, — наклонившись, шёпотом произнёс я срывающимся голосом. Я просто хотел это сказать, чтобы она знала, что мне нифига не легче, чем ей, что мне мерзко от самого этого состояния, что ненавидел я себя настолько сильно, что готов был на кресте повиснуть, только бы искупить вину.

Мои руки взметнулись, я запустил пальцы в волосы, ощущая шелк кончиками пальцев, упёрся своим лбом в её лоб и тяжело задышал.

— Я тебя так сильно люблю, родной, — произнесла едва слышно Карина. И выдохнула. Ее горячее дыхание коснулось губ, и мне захотелось хватануть его своими губами, поймать, чтобы ощутить, что я все ещё жив.

Но вместо этого я зажмурился и уронил руки, позволив ей шагнуть, отдалиться от меня.

Я смотрел, как за дверью подъезда исчезла её тонкая фигура. Моя жена не из тех, кто не простит измену, она из тех, кто не простит предательство. А получается, я её предал.

Весь оставшийся день я бесцельно ездил по городу, когда-то останавливался в барах, хлестал стопку за стопкой, потом снова садился за руль.

Меня выворачивало от самого себя.

Осознание потерянного накатывало волнами, перед глазами стояла заплаканная Лида, возможно, которую я не увижу на выпускном в одиннадцатом классе, которая без меня станцует танец папы. Перед глазами стоял взбешённый Тим, победитель по жизни, и здесь картинка была ещё более удручающая. Я понимал, что ничего в его жизни не смогу изменить. Я даже не смогу в ней присутствовать, потому что он ненавидел меня, а дальше Карина, с младенцем на руках.

Все это складывалось и складывалось в пирамиду, которую я поливал сверху алкоголем, и только ближе к полуночи я оказался снова в гостиничном номере, сидел в темноте и не отуплял нихрена.

Мне просто было больно.

Так больно, как будто бы сотни шрамов разом возникли на коже, каждый из них кровоточил. Каждый из них заставлял морщиться от жжения. И мобильный звенел над ухом так нервно и так настойчиво, что я в какой-то момент не совладал с собой, плюнул, схватил его и услышал протяжное:

— Котик, ну разберись, пожалуйста, почему меня таскают по ментовкам.

Да, я был самым настоящим чудовищем, предавшим все, и балансируя над пропастью, я понимал, что у меня теперь ничего нет вообще.

Я потерял детей и жену. Я потерял семью.

Онемевшие губы по слогам произнесли:

— При-ез-жай…