Развод. Вина предателя

Глава 40

Глава 40

Полина

— Никита, пожалуйста, я тебе еще раз повторяю, убери в комнате. Ты уже взрослый парень, должен сам наводить порядок, — пытаюсь в который раз достучаться до сына, говорю максимально спокойно, ласково, тихо, с пониманием, но его сегодня муха какая-то странная укусила.

Он похож на дикого зверька, злого, бешеного, не желающего никого слышать. И Саша, как назло, заперся с утра в кабинете и работает весь день дома.

Да, я понимаю, у него много работы, но сегодня выходной, и мне бы не помешала его помощь, вот очень сильно не помешала бы. Он отец в конце концов и для мальчика куда больший авторитет, а я так, мама, злобная мама, которая заставляет мальчика делать девчачью работу.

— Да как ты мне надоела. Меня все устраивает. Все! Ты понимаешь? Это тебя не устраивает то, что у меня здесь происходит, а меня вполне. Творческий беспорядок, вот что у меня. Если тебе надо, ты убирай все, и отстань от меня.

Снова и снова кричит мне одни и те же слова. Как ему еще не надоело, не знаю, но мне каждый раз больно от них. Вот это если надо, сама, его все устраивает, как-то очень больно, обидно и унижает. Я словно попросила его сделать что-то такое из ряда вон выходящее.

Но ведь это его комната, он уже взрослый, у него свои секреты, у него свое видение, что, где и как лежит. Я не вмешиваюсь, не диктую ему, на какую полку, что раскладывать, не диктую, каким должен быть порядок на его столе, но хотя бы элементарно убрать раскиданные вещи по полу можно? Можно же убрать книги, которые лежат на полу, причем открытыми и вниз страницами, и эти страницы по любому сейчас изрядно помяты.

Это не творческий беспорядок, это больше похоже на то, что сына что-то сильно беспокоило, сильно задело, и он выпускал этот гнев, всю скопившуюся ярость на волю.

— Никита, не разговаривай так со мной. Я твоя мама, не одноклассница. Пожалуйста, не надо, так. Убери в комнате, она твоя, твое пространство, у тебя здесь свои секреты, свои правила. Я могу убраться, мне не сложно, но потом ты будешь все искать, потому что я разложу все по-своему, ты будешь недоволен.

На словах о том, что ему придется все переделывать, сын хмурится, недовольно поджимает губы. Еще бы, такая перспектива переделывать за кем-то всегда тяжелее, потому что первое, ему надо будет все найти, убрать с ненужных мест на ту же кровать, а потом раскладывать по местам. Это время, силы, нервы. Не радужная перспектива, лично я такое не люблю.

— Потом тебе все равно придется все переделывать за мной, так зачем, зачем на это тратить время? Ты сидишь и ничего не делаешь. Да, я понимаю, ты явно с кем-то поссорился, явно что-то произошло, но ты мне не рассказываешь. Не хочешь обсудить это со мной, поговори хотя бы с отцом. Может быть, он тебе сможет помочь. Понимаю, я женщина, и не во всем могу дать дельный совет, но папа сможет. Обратись к нему.

Ухмыляется, согласен с тем, что я женщина, и не могу ему помочь. И да, я как бы понимаю, что для этого есть отец, но в нынешней ситуации мне даже становится обидно, что у него появляются секреты, что мы отдаляемся, но с другой стороны, это возраст, он взрослеет, это нормально.

Совсем скоро, и он вообще упорхнет из нашего гнезда, ведь он собирается уехать учиться в столицу, а значит, мы будем видеться с ним редко, он станет самостоятельным, покинет гнездо раньше того времени, которое мне хотелось бы с ним провести.

Это жизнь, что уж, потом поплачу. Сейчас есть другие проблемы.

— Мам, просто исчезни, а? Ну, правда, ты уже в глотке застряла.

— Никита! — непроизвольно повышаю голос, сама от себя того не ожидая.

Он сказал эти слова так грубо, так жестоко, с такой ненавистью и яростью, что у меня мурашки по коже пошли, меня именно передернуло. Сын не должен так разговаривать с матерью, не должен. Я не понимаю, чем заслужила подобное отношение.

Еще вчера все было нормально, да неделю назад, когда он вернулся из лагеря, все тоже было замечательно. Что произошло за эту ночь, что произошло за это утро? Я ничего не понимаю.

— Что, Никита? Выйди, мама, я тебе еще раз повторяю. Ты меня не слышишь? Меня все устраивает. И вообще, нечего мне указывать, когда здесь убираться. Сам решу, ясно? Уходи, — продолжает бить меня словами наотмашь.

Я чувствую, как начинают дрожать губы, а на глаза наворачиваются слезы. Нет, меня такое не устраивает. Я понимаю, что сама с ним не справлюсь.

— Хорошо, это твоя комната, твой выбор, твое решение, — собрав все силы в кулак, отвечаю ему, и спокойно выхожу из комнаты, закрыв за собой дверь.

Держусь, держусь из последних сил, потому что нельзя, если я сейчас заплачу, заплачу не только из-за этого, меня накроет волной истерики. Нельзя, нельзя этого допустить. Я должна успокоиться.

Накрываю живот ладонями. О ребенке, я должна сейчас думать о нем. Нет, я понимаю, что должна думать обо всех своих детях, но тот малыш, который развивается внутри меня еще слишком беспомощен, и от меня зависит то, каким он родится, а я только и делаю, что нервничаю, нервничаю, и еще раз нервничаю.

Сделав несколько раз глубокие вдохи и выдохи. Беру эмоции под контроль и иду к Саше. Плевать, чем он занят, плевать, что он делает.

Пусть.

Поговорит.

С сыном.

Он должен с ним поговорить, должен как-то вразумить его. Иду к кабинету, полная решимости и застываю у самой двери, потому что дверь приоткрыта, и слышу, как он с кем-то разговаривает по телефону, а то, что он говорит, ввергает меня в шок.