С утра шёл снег

Глава 23. Вперед

Айк привез Кристину поздним утром в пятницу.

Умирать. Другого слова подобрать я не могла, видя ее сильно исхудавшее черное лицо. Выглядела она ужасно. Но Криста улыбалась блестящими веселыми глазами. Опустилась в свое кресло. И принялась командовать. Погнала нас с Давидом и новой горничной Люсей по этажам убирать, драить, наводить порядок. Никакая добрая сволочь не донесла ей пока про напряги с Кирюшей. Даже у набитой дуры Лариски хватило на это мозгов.

На следующий день она уже раскатывала тесто для пирожков. Кирюша сидел рядом и ел начинку из большой миски. Аккуратно и ложкой. Он все делал обстоятельно и с умом. Теперь понятно, в кого он такой уродился.

— Как тебе Андрей? Понравился? — Вдруг спосила у меня Криста. Я выронила уродский кружок теста, из которого пыталась изобразить основу для пирожка. Нифига не выходит, хоть плачь. Испугалась вопросу. — Да ты не переживай. Я ведь его помню. Гудел он тогда, шесть лет назад, с веселыми девчатами на весь городок. И Кирюха на него похож, как две капли воды. Он приходил ко мне в больницу.

— Зачем? — я не понимала.

Женщина тяжело осела на стул. Сил не хватает, а туда же. Пирожки, хинкали. Но воли ей не занимать.

— Сказал, что хочет признать сына. Усыновить по всем правилам. Это ведь хорошо…

— Почему? — возмутилась я. — А мы как же?

Криста посмотрела в мое сердитое лицо и рассмеялась:

— Привыкла?

Я смутилась и отвернулась. Стала снова пытаться сделать круг из серого от моих тщетных усилий куска теста.

— Выкинь его! — приговорил мои старания Кирилл. Глядел на изделие с отвращением.

— Ну, зачем же? Пирожок получится не хуже других, — Криста сноровисто слепила из моей безнадеги вполне себе приличный пирожок. — Лолочка, дорогая моя девочка, пойми. Я могу умереть в любой момент. Моя сестра от опекунства отказалась. У нее своих внуков хватает. Ты совсем молодая девушка, зачем тебе этот груз? Выйдешь замуж, нарожаешь своих детей. Андрей хочет взять на себя ответственность за сына. Это хорошо. Всем хорошо. Кирюше в первую очередь. Он ведь его не отнимает у нас. Просто станет главным. Когда вернется, оформим документы, — женщина улыбнулась в мое растерянное лицо и поставила противень в духовку.

Вдруг стало тяжело и скучно. Пусто. Каждый из нас может умереть в любой момент. Никто не знает про себя, как и когда. Никому здесь не интересно, хочу ли я отдать свои права этому решале всех проблем на свете. Морячку из голландского борделя. Даже добрую Кристину не волнует мое мнение. Будто нет меня никак. Везде одно и то же. Стоит расслабиться и открыться, как уже сидят на холке хозяева. Рассказывают, как надо и зачем. Я ушла. Никто не заметил. Была, не была, какая разница?

— Роскошно выглядишь, Егор Аркадьевич! — голос взрослой дамы-терапевта. — Просто отлично!

Я вышла покурить в крошечный дворик позади клиники. Ненавижу подслушивать. Никогда ничего хорошего.

Егор выполнил свою угрозу, притащил на исследование бедное тело мое. Мучали изощренной медициной долго. Приборы, умные взгляды и вопросы.

В открытое окно булькал звук воды в стакан. Сигарету я так и не зажгла.

— Отлично? Спасибо, — Егор усмехался довольно.

— Прелестная мордашка. Рост, кожа, волосы, конечности. Просто модель. Неужели пробило тебя? Влюбился?

— Так заметно?

— Заметно. Я знаю тебя восемь лет. Никогда не видела таким, — в голосе дамы слышалось удивление. И горечь.

— Каким? — мужчина продолжал улыбаться.

— Легким, — шелест бумаги по столу. — Помолодел лет на двадцать. Улыбаешься. Летаешь над грешной землей. Не видела бы собственными глазами, никогда не поверила, что такое возможно с тобой. Поздравляю.

— Я сам себя не узнаю, Ксения. Работа, учеба, работа. Снова по кругу. Значит, влюбленность мне идет? — Егор пробарабанил пальцами по столешнице быстрый, гордый ритм.

— Определенно. Ты неотразим! Я честно за тебя рада. Есть планы? — голос женщины стал осторожным.

— Все может быть, — мужчина явно вспомнил, кто здесь начальник. Сухо и по делу. — Что там в отчете?

Я убралась в кондиционер холода коридора. Умный, честный, влюбленный. Ну, надо же. А мне казалось, что он просто веселый парень.

— Тебе совсем не интересны результаты? — Егор в непривычном белом халате смотрел на меня профессионально заботливо.

Я пожала плечами. Вали, дорогуша, все, что у тебя там есть в папочке на столе. Закрутила загорелые ноги в два привычных оборота. Выпрямила спинку на низком диване в кабинете его распрекрасной клиники.

— Низкий уровень гемоглобина, низкий индекс веса по соотношению… — мне уже доводилось слышать подобное. Олег когда-то устроил мне обследование, когда я грохнулась в обморок в одиннадцатом классе прямо на уроке. В гребаной жизни моей. Не интересно. — Отдыхать. Никаких физических нагрузок. Здоровая пища…

— Я уеду, — сказала я вслух сама себе. Пора.

— Послушай меня, золотце. Это все не шутки, — доктор постучал по пластику файла чистым ногтем. — Сейчас я занят, но планирую отпуск в июле. Две недели. Поедешь со мной в Акапулько? — Егор присел рядом со мной на белый диванчик.

— С одним условием, — ухмыльнулась я. Не хочу.

— С каким? — он потерся носом о мое ухо.

— Горячих черных парней ты мне будешь позволять хотя бы через день, — посмеялась я.

— Никогда!

— ?!

— Не гигиенично! — рассмеялся мне в тон довольно Егор.

Дурачок. Меня уже несло. Неостановимо. Я знала это за собой.

Больше года назад. Гринберг

— А, это ты, — сказал Гринберг, открывая дверь. Заспанный, хмурый и не удивленный.

Я вошла. Дождь скатывался с меха темными каплями на старый паркет. Мишка снял обезображенную шубу с моих плеч. Встряхнул, обдав обоих холодной водой. Повесил на стул в углу коридора.

— Есть хочу. Чем это у тебя воняет? — я, не разуваясь, направилась в сторону кухни. Стучала громко в пол каблуками. Где эта вездесущая гадина, его соседка? Почему не встречает? Скандал. Мерзкий, с вонючим матом где? Хотелось что-нибудь разбить. Злое одиночество пустого терминала в Пулково зияло во мне брошенной дырой.

— Ладан. Елена Павловна умерла. Вчера похоронили, — сообщил мой друг, идя следом.

— Да ну? — рассмеялась я. — Значит, дух ее вездесущий и беспокойный еще здесь. Станет подглядывать за нами, как обычно.

— Да. Все сорок дней. Проводила? — Мишка открыл холодильник. Спрашивал небрежно, как о неинтересном.

— Да, — ответила я легко. И заплакала.

Он усадил меня на свои тощие колени. Гладил по голове и молчал. Ждал, когда мне надоест лить соленую воду. Я ревела долго и с наслаждением. Слезы кончились. Я пошмыгала припухшим носом.

— Все?

— Ага.

— Тогда давай, омлет сделаем, — он хотел встать.

— Да ну его. Пошли лучше спать, — я улыбнулась.

— Как скажешь, — согласился он. Всегда соглашается. Взял меня за руку и повел в свою комнату.

Целовал долго. Нежно. Успокаивал. Не думал о времени и прочих глупостях. Я впервые за много лет нашей дружбы осталась у него ночевать. Некуда мне идти. Мой дом, что выше этажом, перестал существовать. Другие люди бродят по его комнатам. Мне казалось, что я слышу их шаги над головой.

— Расслабься. Не думай ни о чем, — шептал Миша в ухо.

— Там кто-то есть, — высказала я надоевшую мысль. Смотрела в белеющий смутно в четырехметровой высоте потолок. Двигалась под ним на простыне. Туда-сюда. Туда-сюда.

— Нет там никого. Как твоя мать съехала, ни звука. Тишина. Поцелуй меня, — он заткнул меня мягкими губами. Я отвечала ртом в рот. Все его провалилось в меня, как в бездну. Ничего не чувствую. Безнадега. Потрудился еще какое-то время и кончил. Хоть одному из нас повезло. Уснуть не надеялась. И отключилась.

— Лола! Сколько яиц? — крикнул мне утром Мишка из кухни.

— Два обязательно! — прикололась я. Замоталась в полотенце и вышла на солнечный свет. Несмотря ни на что, настроение было отличное. Я выспалась.

Утро радовало. Мой родной город забыл сегодня про свой вечный сплин и гранитную хандру. Весна все-таки.

— Давай я женюсь на тебе, — сказал Гринберг, выкладывая на фарфор мою половину омлета. Бело-желтая еда перекрыла красную фигуру красноармейца на тарелке.

— Давай, — согласилась я. — Доедим яйца. Загоним эту тарелку в антикварном на Марата и свадьбу справим! Кто это? Чехонин?

— Белкин. Не увиливай, я серьезно, — он зачем-то взял меня за руку. Сел на стул рядом. Четвертое поколение академиков гладело серьезно в мое лицо.

— Я не хочу серьезно, — заныла я, вытаскивая запястье из его пальцев.

— Надо хотя бы иногда быть серьезной. Хватит дурой прикидываться. Провести меня у тебя не получится. Кто-кто, а я тебя прекрасно знаю. Говори, — Мишка определенно желал добыть из меня все, что думаю.

— Ладно. Только, чур, не обижаться, — я откинулась на спинку старого венского стула с имперским двуглавым орлом под задницей. — Готов?

Так он обычно спрашивал меня в конце наших физико-математических занятий перед проверочным тестом. Сегодня настала моя очередь. Секундная пауза. Кивнул.

— Я не могу выйти за тебя замуж по трем причинам. Первая. Ты категорически не подходишь мне в постели. Анатомически не пригоден. Вторая. Я не хочу замуж в принципе. Зачем мне это? Третья. Последняя и самая завиральная. Предполагается. Что женятся по любви. Или по расчету. А мы как будем? По дружбе? — я засмеялась и полезла за сигаретами.

— М-да, нарвался, — протянул Мишка, машинально давая мне прикурить. — Не ожидал.

— На всякого умника хватает мудаты, — философски заметила я, разогнав дым сигареты рукой. Задрала лицо к высокому потолку. Лепнина в углах пялилась на меня равнодушно. — Привет, старая сволочь, Елена Павловна! Я курю в твоей гребаной кухне. Смотришь на меня со своей сковородки?

— Прекрати, — сердито оборвал меня будущий академик естественных наук. — Имей уважение. Все-таки, она мне приходилась бабушкой.

— Бабушкой? — я от удивления дымом поперхнулась. — Я не знала. Лет пятнадцать бываю в твоем доме, и всегда считала ее противной соседкой. У вас холодильники стоят в разных углах. Причем, ее на замок запирается. Она даже в сортир ходила со своим пипифаксом.

— И все же она была матерью моего отца. Дед женился на ней по залету, шестьдесят лет назад. Всю жизнь терпел. И гулял всю жизнь. Вот такая история, — спокойно произнес Гринберг. Думал о своем. — Значит, нет?

— Нет, — улыбнулась я. Встала. Подошла и обняла сзади за плечи. — Ты же не хочешь, что бы я гуляла от тебя всю жизнь?

— Не хочу. Спасибо. В честности тебе не откажешь, — Мишка нашел мою руку и поцеловал. Смотрел грустно. — Поживи со мной, пока все не утрясется.

Я поцеловала высокий чистый лоб. Моя обида на острой границе оскорбления втянулась внутрь и затаилась.

Самолет Олега уже миновал Рекьявик на пути в Штаты.

— Криста, — я только чуть прикоснулась к руке женщины. Утро серело плотными облаками. Ничего, к завтраку распогодится. Шесть утра. Пора. — Я пришла попрощаться.

— Что? Куда? Что случилось? — Кристина села на постели. Смотрела испуганно спросоня. Белое лицо в черных кудрях, слегка измазанных сединой.

— Ничего. Мне пора. Я поеду, — я старалась улыбаться как можно теплее.

— Почему? Ты обиделась? Что случилось? — она крепко, насмотря на растерянность, ухватила меня за запястье.

— Все нормально. Я давно собиралась, ждала только, когда ты вернешься, — я мягко высвободилась.

Кристина включила бра над кроватью. Посмотрела внимательно в мое лицо. Кивнула:

— Да, конечно. Ты можешь делать все, что хочешь.

Не спросила, почему я ухожу так рано, не повидавшись ни с кем. Оглядела с ног до головы. Надела халат и вышла проводить. Пепа с тихим повизгиванием крутилась под ногами, мешала. Кристина наклонилась и взяла собаку на руки.

— Вот возьми, — она протянула мне две красные бумажки. — Скинешь номер карты на мой телефон, я вышлю тебе остаток.

Я не стала отказываться. Я честно заработала эти деньги, так же, как и остальные.

— Спасибо, хорошая моя. Надумаешь вернуться, здесь тебе всегда рады, — она обняла меня на прощание полными руками. Поцеловала, прижавшись мокрой щекой. Перекрестила в дорогу. Пепка ныла и рвалась из добрых рук.