С утра шёл снег

Глава 39. Рондо

— Я сделал ей предложение, — голос Андрея остановил меня у кухонных дверей.

Я проспала. Я давно не отключалась так глубоко и долго. Забыла уже, как выглядит нормальный сон. Никаких грез про минет в разных комбинациях и рефлексиях. Выспалась. Я замерла и стала пошло подслушивать.

— Руки и сердца? — уточнил спокойный голос хозяина квартиры. Шум воды в железное тело. Чайник. Завтрак. Второй, как минимум.

— Да, — подтвердил Андрей без улыбки.

— Что ответила? — равнодушный вопрос визави.

— Мне без молока! — звонко влез Кир.

И этот здесь! Они все трое в теме? С ума сошли?

— Ничего. Не хочешь молока, не надо, — ответил на все вопросы Гуров.

— Это нормально.

Звон чашек со стороны буфета. Миша высказал свое мнение.

— Мне она тоже ничего не ответила. Обещала подумать. Три месяца прошло, — усмехнулся мой лучший друг.

— Ты тоже? — поражение в одном из лучших мужских голосов, какие я когда-либо слышала в жизни.

— А ты думал, что тебе первому пришла в голову такая оригинальная идея? — смех и бульканье воды в фарфор.

— Я не знал. Она мне сказала, что вы только друзья, — растерянный скрип венского стула под крепким задом.

— Теперь конечно, — невеселый вздох.

— А раньше?

— Раньше было раньше, — резковато заявил Мишка. Зашипел. Чаем обжегся. Схватился за правую мочку. Мне не видно, но наверняка. — Ты бы с ней обращался аккуратнее. Нежнее. Все-таки она беременная. Пневмония была три недели назад. Она такая слабенькая. Только нахальная…

— Да я-то что… — растерялся Андрей. Голос сел обескураженно в конце фразы. Это было приятно.

— Ты скрипел диваном часа три подряд. До первого этажа. Я выгуливал собак утром. Мне Вера Петровна все высказала. Похоже, она подсчитала каждую фрикцию, скорость, частоту и построила графики функций, — заржал откровенно Мишка.

Вычислила точки оргазмов. Я затряслась в беззвучном смехе. Эти академические вдовы способны на все.

— А меня моя Лола любит! — Кир разбил затянувшийся мужской хохот. — она сказала, что я ее главный старший сын. Умный и красивый. Вот! Я хочу бутерброд. И не с докторской колбасой, а с копченой!

— Вот колбаса, хлеб, масло и нож. Сделай, как считаешь нужным, — заявил Андрей моему шестилетнему упрямцу. Я готова была выскочить на кухню, спасать пальцы.

— Я помогу, — тут же отозвался Мишка.

Вода. Запах мяты и лимона. Аромат цейлонских крупных чайных листьев. И брауншвейгской колбасы. По всему видно, что Кир добился своего. Пора прекращать этот мужской беспредел.

— Ты не знаешь от кого она беременная? — вдруг раздался голос Андрея. Понятно. Три раза обжигался на молоке. Дует на воду, бедолага. Я осталась там, где была.

— Я не знаю, не спрашивал. Захочет, расскажет сама. Тебе это важно? — неожиданно высокомерно выступил Гринберг.

— Не то, чтобы важно. Но. Понимаешь. Она спала с моим отцом, — начал Андрей.

— Ну и что? Это даже к лучшему. Значит, у ребенка будет половина твоих хромосом. Отлично! — ухмылялся Мишка. Звенел ложкой, гоняя в чае рафинад.

— Он будет моим братом! — возмутился громко Андрей.

— Нет! — вдруг ясным голосом выступил Кир. — Лолин ребеночек будет моим братом, а вовсе не твоим! Она мне всегда говорила, что у меня родится братик. Одноживотный!

Тишина. Пауза. Никто ничего не ест и не льет в чашки и стаканы. Зима. Даже мухи не жужжат.

— Единоутробный, — машинально поправил Гринберг

— Может быть, единокровный? — тихо проговорил Гуров.

Я отползла в свою комнату. Накрылась одеялом с головой. Рассмеялась сквозь слезы и уснула.

Мне приснилась Аля. Я точно знала, что это сон. Я сидела с распухшим коленом на полу в прихожей. Она говорила по телефону. Белый с латунью визгливый аппарат, подделка под старину. Кто-то резким, невнятным голосом сообщал ей неприятные новости. Про то, что балериной мне не быть уже никогда.

— Что же мне с тобой делать? — спросила моя мать у старого зеркала, где мы обе отражались. Две потрясающе похожие женщины с разницей в двадцать лет. — не представляю. Может быть, начать учить тебя музыке?

Она была растеряна. Потом поправила рыжеватые волосы и успокоилась. Я смотрела в прекрасное лицо. Если Миша прав, и она на небе только потому, что выпустила меня на свет, значит и я не безнадежна. А про талант любить пусть напишет академик монографию потолще. Когда осядет в монастырской келье. Лет сорок спустя.

— Лолочка, проснись, — Мишины голос и рука вытянули меня в сегодня.

Я резко села. За окном было темно.

— Какой это год? — спросила я испуганно.

— Еще пока старый, — улыбнулся мой друг. Сел рядом и обнял за плечи. — Восемь вечера. Самое время просыпаться и готовиться встречать Новый год. Можно я тебя поцелую?

— Как мужчина? — я всмотрелась в близкое лицо. Очень грустная улыбка.

— Как мужчина, — подтвердил Миша.

— Нет. Прости. Как мужчина — не можешь, — я погладила его по щеке. Засмеялась тихонько: — Зато как друг ты меня можешь целовать, сколько угодно!

Я чмокнула звонко его в ухо. Попыталась пощекотать под худыми ребрами. Мишка уворачивался, я не отступала. Дула в уши, щипала за разные места. Как в детстве. Давно.

— Перестань по мне елозить! У меня от тебя эрекция будет, — рассмеялся наконец-то мой лучший друг.

— Хорошо, что не злобные понарошки или родильная горячка, — я тормошила его с удовольствием.

— Значит ты выходишь замуж за Гурова и уезжаешь? — спросил Гринберг поперек возни. Он пытался щекотать меня в ответ, но слишком осторожничал.

— Интересно, — я отпустила его руку и села. — Какие еще новости случились пока я спала?

Я явственно услышала шум за дверью.

— Что там происходит, Миша?

— Там у нас нашествие Гуровых, дорогая! — смеялся Миша. — Приводи себя в порядок и выходи.

Я задумалась, что надеть. Я приготовила платье для Новогодней ночи. Так ведь еще рано. И на такое число зрителей я не рассчитывала. Голову надо помыть. Я вытащила из шкафа тонкую трикотажную блузу, светло-розовую, до колен и узкие мягкие джеггинсы к ней. Скользнула незаметно в ванную комнату.

Чистота, конечно, залог здоровья. Но есть я хотела реально. Через чуланчик с отопительным котлом я проникла из ванной в кухню. Про этот тайный узкий ход я знала с детства. Здесь, кстати имелась дверь на черную лестницу. Возможно, Герман поднимался по ней допрашивать старуху про известный карточный расклад. Шу-чу. Заперла низкую дверку на щекоду.

— Здравствуйте, — раздался знакомый голос за моей спиной.

Я живо обернулась. Шофер и денщик генерала улыбался мне радостно. Мишкин фартук обнимал его поверх синего костюма. — С наступающим!

— Спасибо и вас! — я улыбнулась. Нашествие Гуровых, сказал Миша. Генерал? Тянуло готовым горячим духом из плиты.

— Вы простите меня, бога ради, я ведь не знаю вашего имени, — проговорила я. Огляделась.

На кухне царила еда. Упаковки в пластике и бумаге. Жестяные тарелки с чем-то запотевшем в прозрачной пленке. Словно мы ждали в гости армию с передовой, голодную и злую. Вершил собой все огромный торт на странно-знакомом подносе. Я обалдело опустилась на стул. Мой живот самостоятельно спел громко еде «Аллилуйя!»

— Меня зовут Денис. Мне легко можно тыкать, — он ловко раздвигал продукты, расчищая стол предо мной.

— Ладно. Тогда и ты говори мне «ты», — откликнулась я тут же, машинально макая палец в крем и облизывая. Я ничего не ела со вчерашних щей.

— Ладно! — кивнул веселый парень Денис. Поглядывал на мой живот.

Где Гринберг?

— Лола, у нас ЧС. Поэтому Новый год будем встречать по-красноярски. В двадцать один ноль-ноль. Через пятнадцать минут. Лев Иванович приказал, — денщик улыбался губами, но в глазах стоял холодный интерес. Видал он меня в разных видах еще летом. Любопытно ему маленькому, что стану делать я со всем этим Гуровским букетом.

— Тогда я переоденусь, — я встала и ушла. Пятнадцать минут. Надо спешить.

Гуров-старший стоял у окна столовой и разговаривал негромко по телефону. Черный костюм, белая сорочка, галстук. Гуров Андрей делал тоже самое, перебирая машинально золотую цепь на елке. Тот же жениховский мотив. Елка, разряженная, как купчиха на выданье, переливалась огнями в центре просторной комнаты. Стол, отодвинутый вправо, к стене, белел скатертью и серебрился приборами. Стулья солдатской выправкой ждали команды. Кирюша, пока еще не Гуров, но тоже наряженный по всей черно-белой форме и с бабочкой, сидел под деревом и укладывал в красивую пирамиду непомерно большую свалку коробок в разноцветных обертках. Похоже, что времени эти парни не теряли в последний день года.

— Добрый вечер! — я вошла.

Перед моей улыбкой померк Голливуд. Изумрудное платье, плиссе, реглан без рукавов. Низкая щель декольте. Обязательно! Я имею то, что туда кладут. Рыжие волосы вверх, обнажая шею. Ведьма болотная. Наследные изумруды я наскоро почистила зубной пастой в ванной. Ничего! Зазеленели в моих ушах и других местах, как миленькие. Я не поленилась. Я сделала макияж. Колени на свободе. Черные колготы и туфли на рискованном каблуке. Круглый животик, как бонус.

— Лола! Ты прекрасная принцесса! — крикнул Кирюша и подбежал ко мне. Не дал общей паузе стать опасной. Обнял и прижался.

— Ты тоже красавчик ой-ей-ей, — я погладила его по русой голове.

— Здравствуй, Лола, прости великодушно, что я без приглашения. Михаил благородно позволил, — старший Гуров подошел близко. Улыбался тепло.

— Здравствуй, Гуров, — я протянула ему левую свободную руку.

Он взял мои пальцы в сухую горячую ладонь. Поднес к губам. Коснулся.

— Выглядишь великолепно!

— Спасибо, — я дотянулась до прохладной гладковыбритой щеки. Поцеловала легко.

— Лев Иванович, до Нового года в Красноярске осталось три минуты, — напомнил денщик за моей спиной.

Андрей стоял возле елки, глубоко засунув руки в карманы черных брюк. Не двигался. Смотрел на галантности генерала.

— К столу, господа! Прошу! — Миша мягко придержал меня сзади за талию и отлепил Кира от меня, — Рассаживаемся! Денис, моя семья всегда придерживалась либеральных взглядов. Еще с николаевских времен. Поэтому, будьте любезны занять место за общим столом слева. Без чинов, дорогие мои гости.

— Нет, — сказала я, когда Гринберг попытался отодвинуть для меня стул по левую руку от себя. На гостевой половине, — мое место всегда было здесь.

Я обошла стол и уселась справа от хозяина дома. Это мое место. Кирюша уверенно занял стул рядом. Пепа с не меньшим нахальством запрыгнула на следующий на нашей половине стола.

— Лев Иванович, как старший здесь мужчина и генерал, извольте занять почетное кресло в торце, — Гринберг улыбался и был невыносимо приятен в своем единственном костюме. Сером в полоску. Надевал его только для научных разборок.

— Я готов, — просто сказал генерал. — Денис, наливай всем шампанское. Пора!

Андрей пришел и встал возле своего места. Строго напротив меня. Взял узкий бокал со стола.

— С Новым годом! — объявил хозяин здешних мест. Гринберг поднялся на ноги. Все последовали его примеру. Кирюша первым вскочил. Хитрован денщик умело подменил шампанское в его фужере колой.

Я протянула всем свой бокал в центр стола. Дзынь! Старые часы на кухне, единственные не лишенные языка, долдонили гулко девять раз. все же мы не в Сибири.

— С Новым годом! С новым счастьем! С новым здоровьем! — высказал известную формулу Гринберг. Выпил свое шампанское залпом и сел за хозяйский торец напротив генерала. — Что тебе, Лолочка, положить?

— Все! — рассмеялась я. Есть хотела невыносимо. Вперед старалась не смотреть.

Визгнул стул по паркету. Скрипнул. Принял ношу Гурова Андрея на себя.

Мишка слева и Денис с другой стороны превратили мою тарелку в натюрморт и барельеф. Салаты все. Закуски все. Тарталетки, канапе и прочее.

— Хватит, хватит, — смеялась я.

— Отчего же? — сказал Андрей и опустил сверху на волну из желтого сливочного масла под парусом красной семги синюю коктейльную вишенку с черенком. — Вот теперь хватит.

Я подняла на него глаза. Он сидел нога на ногу, чуть отстранившись от застолья. Вертел в пальцах пустой бокал от шампанского. Смотрел на меня. Не восхищался. Черный костюм шел ему абсолютно. Белая сорочка в елочных отсветах гирлянды делала лицо старше, интеллигентнее. Тоньше. Похож, на отца, как клон. Приспущенный узел светло-жемчужного галстука под загорелым подбородком. Свободная первая пуговица. Шея. Я сглотнула. Моргнула и спрятала взгляд.

— Куда? — тут же сказал он. Слышно.

Я прикинулась глухой. Попивала мелкими глотками брют от Мартини. Ела все подряд. И не хотела смотреть через стол. Опасненько.

Генерал меж тем поведал Гринбергу, почему мы пьем за Новый год тремя часами раньше.

Случилось что-то у людей. Какое-то несчастье. Далеко. За каменным Уралом. Надо лететь. Разбираться. Такая работа. МЧС. Не очень понятно, как могут изменить то, что произошло генералы? Но генералам виднее.

— Предлагаю тост «за здоровье», — сказал генерал. Смотрел на меня, мягко улыбаясь. Все глотки в моем шампанском подсчитал.

Кирюша уличил в обмане Дениса:

— Почему в моем бокале темное вино, а у всех белое? Это кола!

— Потому, что ты ребенок. Подрастешь, получишь шампанское, ¬ не стала ничего придумывать я. Убрала из детской тарелки сырокопченое мясо. Сказала Денису: — Надеюсь, я достаточно выросла, чтобы выпить сухого вина?

— Да-да, Лолочка! — заулыбался денщик, забывшись. Оба армейских начальника разом посмотрели в его сторону. Он успел плеснуть еще шампанского в мой фужер.

— Третий тост — «за любовь»! — легко рассмеялась я. Зачем-то взбила кудри на затылке. Оглядела по очереди мужчин за столом. Так и не присевший Денис вскинул шутливо ладонь к виску. И дзынькнул нахально старым хрусталем об мой.

Старший Гуров поднял, улыбаясь, свой бокал навстречу. И Мишка. И даже Кир.

Тут Андрей встал.

— Я хочу выпить за женщину, которую люблю. Тонкую, прекрасную и нежную. Единственную для меня. За женщину, которая умеет любить так, что сам себя не скоро найдешь. За женщину, которая терпеть не может подарки, зато сама дарит себя щедро. За женщину, которая уберегла моего старшего сына от сиротства. И носит под сердцем моего ребенка. Всем рассказывает, что это мальчик. Вот только почему-то не мне, — он смотрел на меня в упор. Серьезно, грустно, неотвратимо. Я забыла про шампанское. Спрятала лицо в обеих ладонях. Щеки и уши пылали.

— Посмотри на меня, любовь моя, — попросил в полной тишине Андрей. — За тебя!

Они все встали. Даже Кирюшка. С ума сошли!

— Подними бокал, дорогая! Окажи нам честь, — в улыбке Гринберга светилась бесконечная доброта.

Я подняла к ним заплаканное лицо:

— Да! Я реву! Мне можно. Я беременная, — стала зачем-то оправдываться я, поднимаясь на ноги. Кир тут же обхватил меня снизу. Сбил на пол второпях фужер. Залил остатками колы скатерть и мои туфли.

Андрей обошел стол. Обнял меня за плечи. Взял свободную руку и поцеловал.

— Сделай мне подарок, Лола. Скажи всем, — оторвался от моих пальцев Андрей.

— О чем? — я испугалась. Неужели о женитьбе?

— О ребенке, — он явно хотел добавить «дурочка», мой всезнающий парень. Улыбался так, как я обожаю, нелепому испугу в моих глазах.

— Я думаю, родится мальчик. В мае, если бог даст, ты станешь отцом. Все, — я сказала. — Налейте мне кто-нибудь воды. Пожалуйста.

Остальные осторожно звенели краями хрусталя и улыбались.

Возле моей тарелки, как по волшебству, засинела бархатом коробочка. Андрей пододвинул стул и сел между Гринбергом и мной. Перешел на домашнюю сторону.

— Денис, давай подсуетись с горячим. Через сорок минут придет машина, — раздался голос генерала.

— Я помогу, — сказал Миша.

— И я! — спрыгнул со своего стула Кир. Пепка выражала готовность заняться горячими блюдами немедленно.

— Не откроешь? — спросил негромко Андрей. Посреди общей суеты. — Если спросишь «что?», я обижусь.

Я обреченно откинула крышку бархатного футляра. Хорошее кольцо. Блестит. Андрюхе точно не по карману.

— У меня уже есть твое колечко. Ты же видишь, я его ношу, — зеленый глазок уральского камня гордо сиял на безымянном правой руки между двумя тяжелыми индусами на соседних пальцах. Алино наследство.

— Я рад, — он снова коснулся мягкими губами моей руки. Что за стих такой сегодня на него напал? — Все равно бери. Это твое.

— Я не возьму, — отказалась я. Не желаю замуж.

— Быстро взяла и на палец надела, — он так это сказал, что я сразу послушалась. Надела поверх любимого. Впору. Респектабельное соседство. Генеральский уровень. Я подняла лицо и поймала взгляд Гурова-старшего. Улыбнулась. Он кивнул. Купил его, поди, еще в октябре. Пригодилось.

Я даже не сразу поняла, что они уехали.

Только что воздух в доме вибрировал на низких частотах мужских голосов. Обнимал густым ароматом мужского живого присутствия. Вдруг. Щелчок английского замка и тишина. Села на банкетку у выхода. Поцелуй Андрея еще жил на моих губах. Сладким шампанским и быстрым горячим языком. «Жди меня», сказал он и ушел.

— Нет! Я не буду ждать! Я не хочу-у, — заревела я в голос. — я ненавижу ждать! Я не хочу-у!

— Не хочешь, не жди, только не плачь, — Мишка сел рядом на узкий диванчик. Обнял меня за плечи. Раскачивался в такт моим соплям. — Пошли лучше торт поедим. Там Кирюшка с Пепкой уснули на полу под елкой. Билл лег поперек коридора и ворчит. Надо бы уделить ему пару слов.

Уговорил, успокоил. Увел на кухню. Сделал горячий сладкий чай моей разболевшейся от рыданий голове. Унес Кира в детскую. Рыжую таксу сунул ребенку под бочок. Черный ризен гремел миской, доедая корм, у моих ног.

Я шумно хлебала чай и объедала с краю большущий торт прямо пальцами. Глядела, как мой друг надевает пальто, чтобы вывести на прогулку моих собак.

— Миша, я согласна, — заявила я громко.

— С чем? — он обернулся удивленно. Билл уже всунул голову в ошейник. Пепа нетерпеливо приплясывала радом.

— Я согласна выйти за тебя замуж, — гордо провозгласила я.

Гринберг подошел ко мне. Наклонился к уху:

— Нет. Теперь не согласен я. Во-первых, не думаю, что рога мне к лицу. Не хочу каждый раз, когда Гуров появится в нашем доме, слушать ваш диван до рассвета. Ибо! Никакие брачные клятвы и противотанковые ежи вас не остановят. Я видел это собственными глазами. Во-вторых, твой Гуров не станет этого терпеть. Застрелит меня, как нефиг делать, из табельного оружия. Поэтому! Возьми себя в руки, дорогая, не дури и дождись. Будь умницей, — он легко поцеловал меня в лоб.

— Да я!.. — начала я возмущенно.

— Все! Закрыли тему. До нашего Нового года осталось тридцать минут. Я выгуляю собак, и мы съедим что-нибудь за всеобщее счастье, — Мишка погладил меня по голове и ушел.

Я подобрала с пола свои никак неуместные туфли и побрела к себе. Мелькание елочных огоньков из дверей столовой даже как-то удивило. Казалось, Новый год по Красноярскому стилю случился не со мной и давным-давно. Я судорожно втянула воздух в легкие. Гадкие слезы бродили кругами, не отступали. Хотелось что-нибудь разбить. Я всерьез решила проститься с миленькой салатницей.

Острая короткая точка дверного звонка. Мишка что-то забыл? У него есть ключ. Да и не заперто там.

Андрей вошел. Синяя форма. Снег тает на плечах и шапке.

— Привет, любовь моя! — сказал.

Спасибо тебе, господи, что ты сотворил чудо по имени Андрей! Сыта была им под завязку. Могла бы мурлыкать и тереться о косяк двери, как кошка, если бы умела. Все-таки он чемпион, не зря его так женщины обожают. Бог секса.

Я сидела на краешке старого матраса и любовалась. Мужчина спал на животе. Зарыл лицо между подушками. Раскинул руки, словно в море синем плыл. Все пространство собой прекрасным занял. Сильное тело на фоне зимней белизны хлопка простыней. Какие плечи, спина! А задница! Вот кстати. Весь загорелый, без просвета от трусов. Солярий? Остров Тимбухту? Он был один с середины августа? Этот конь-огонь? Да ладно!

— Люблю, — я благодарно поцеловала его в предплечье. В синий морской рисунок. Он сгреб меня коротким, совсем не сонным движением и положил рядом.

— Повтори.

— Люблю. Я всю ночь тебе это повторяла, — засмеялась я, пряча лицо от его щетины на подбородке.

— Ты меня ревнуешь, любовь моя, я это чувствую, — сказал Андрей сердито, — не смей! Я никогда тебя не обманывал. Я ненавижу врать. Я люблю тебя.

— Спи, — я погладила его губы. Он уснул мгновенно. Как умеют это дети и очень уставшие люди. Укрыла одеялом и вышла в сумрак коридора.

Заглянула в комнату Кирюши. Тихое сопение. Сопли снова подцепил в детском саду. Пепа спрыгнула с его кровати и увязалась за мной.

Открыла дверь в кабинет Гринберга. Там было тихо и бело. Снежная безупречная зима обесцветила собой все лишнее. Миша спал на коротком историческом диване, свесив левую руку к полу. Я поправила аккуратно ее на грудь владельца. Он сонно взглянул.

— Тсс, — шепнула я одновременно Мишке и Билке, процокавшему когтями в нишу эркера следом за мной. Мужчина повернулся на бок. Собака застыла преданно у ног. Просочилась такса в незакрытую дверь.

Я села за академический рабочий стол. Вытащила макбук из нижнего ящика. Он слегка запылился, дожидаясь меня два года, без малого.

Первое число. Праздник перемены дат перебросил время из вчерашней жизни в новую. Я погладила Билла по черному затылку. Он лег большим черным телом, опустив бородатую морду на мои ступни в толстых белых носках. Стережет. Подсадила беспокойную Пепу в кресло к себе за спину. Та покрутилась в тесном пространстве и угомонилась. Прижалась доверчиво к моей пояснице в пуховом урюпинском платке. Живое тепло. Шух. Едва ощутимо махнула хвостиком моя драгоценная рыбка. Не спит. Я открыла крышку компа. Задумалась на секунду. Взглянула на часы в углу дисплея. Шесть утра. Есть еще два часа в запасе тишины, пока не проснутся мои мальчики. Набрала скоро пальцами по гладким отзывчивым кнопкам:

«С утра шел снег.»