Сердце потерянное в горах (СИ)

Глава 20

Макс

В салоне беспилотника ненавязчиво играет музыка. Мы медленно движемся в пробке по деловому сектору и меня это нервирует. Долго находиться с отцом в одном месте невозможно. Он обязательно начнем меня цеплять.

— Потуши сигарету, — приказывает отец.

Я знаю, лучше не ввязываться в спор и сделать то, что он говорит. Пепел тлеющей сигареты падает на мой начищенный ботинок, прежде чем я удосуживаюсь ответить.

— С чего бы? — выпускаю дым в открытое окно и спокойно встречаю его холодный взгляд.

Отец поджимает губы и наклоняется ко мне.

— Ненавижу, когда ты куришь, — он выдергивает сигарету из моего рта и выкидывает ее в окно.

Моя бровь удивленно ползет вверх.

— Рак мне не грозит.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?

Всегда всё вертится вокруг отца. Его потребностей. Чувств. Желаний. Всегда только он. В его жизни нет места никому, кроме него самого.

— В твоем настроении, — отец наблюдает за мной, он напоминает анаконду, которая хватает свою жертву и не отпускает, пока не задушит ее, переломав все кости. — Сегодня самый счастливый день в твоей жизни, а не похороны, — мяч брошен на поле и он ждёт, когда я приму его.

Главное сейчас оставаться спокойным. Сосредоточиться на одном, но я дергаюсь от каждого звонка, хотя Вэй и отправила мне сухое сообщение со словами, что всё хорошо, я не могу перестать волноваться.

— Меня тошнит от фарса, — я отворачиваюсь к окну, мигающие стоп сигналы беспилотников подсвечивают дорогу, превращая ее в оранжево-красный квадрат.

— Ты собираешься что-нибудь выкинуть?

Я пытаясь подавить раздражение.

— Нет, — не отрывая взгляда от дороги, отвечаю я. — И если мы все выяснили, поговори со своим магистратом. — киваю на сидящего рядом Клауса. — Я хочу побыть в тишине.

— Не так быстро, у меня остались к тебе вопросы, — отец не упускает любой возможности дать мне понять, насколько он меня презирает.

— Какие? — стараюсь, чтобы голос звучал ровно и не дрожал.

Мне приходится повернуться к нему.

Сегодня отец одет с иголочки. На нём красивый темно-синий костюм, элегантный шейный платок и массивный фамильный перстень на безымянном пальце. После ритуала он будет на мне. На моей руке. Моем пальце. Я стану таким, как отец. Таким, от которого бежал всё это время.

— Что ты там устроил? — отец пристально вглядывается в мои глаза, не смотря на тепло, по-моему телу ползут мурашки.

— Где именно? — делаю вид, что не понимаю о чем он.

Каменное выражение на его лице дает трещину, как яичная скорлупа.

— Не прикидывайся дурачком, — отец складывает руки на коленях, край его идеально выглаженной рубашки оголяет покрытое волосками запястье. — Я говорю о твоих проблемах с департаментом.

— Я не обязан ему подчиняться, — поморщившись отвечаю я, — Но раз ты ждешь от меня объяснений… Джену нужен был друг после его первого задания. Мы слегка перебрали. Он не хотел светиться в таком виде перед своими коллегами и я решил его прикрыть.

Клаус неодобрительно косится в мою сторону, но предпочитает не вмешиваться.

— Правила «золотой крови» должны соблюдать даже аристократы! — ноздри отца бешено раздуваются.

— Но я ведь никого не убил, — как только слова срываются с моих губ, я хочу забрать их обратно и спрятать.

— У тебя короткая память, сынок.

Я чувствую боль в солнечном сплетении, как от сильного удара.

— Нет, я… — мои мышцы превращаются в желе и всё тело немеет.

— Если бы ты тогда не накачался наркотой, моя любимая дочь была бы с нами, — отец отправляет меня в нокаут. Ставит мне мат.

Самое ужасное в том, что он прав. Отец сказал правду. Озвучил ее вслух. Обрек в слова.

Я виноват.

— Но тебе этого мало, ты сговорился с Агатой за моей спиной, чтобы что? Добить собственную сестру?

— Ее мозг мертв, — мое дыхание предательски нарастает. Боль становится заметней для других. Легкое дрожание пальцев. Я бездумно шарю по двери, в поиске того, за что я могу ухватиться. Или я хочу выйти. Я не знаю.

— У меня другое мнение.

— Не думаю, что сейчас время и место, говорить об этом, — Клаус бросает на меня быстрый взгляд. — Может быть…

— Не может, — одним тоном голоса отец заставляет его замолчать. — Ты поощряешь его пристрастие к «Пыли».

— Я давно бросил, — мое сердце стучит так быстро, что шум от этих ударов стоит в ушах.

— Не держи меня за идиота. Я знаю всех курьеров этой дури. Думаешь, мне не доложили о твоем звонке? — дело не в том, как он это говорит, а в том, как смотрит на меня.

Отец знает, как причинить мне боль. Знает лучше всех.

— Что, хочешь меня ударить? — он смотрит на мой кулак, я и не заметил, как судорожно сжал пальцы левой руки.

— Даже не представляешь насколько сильно я этого хочу, — с моим голосом что-то не так. Он звучит слишком низко, словно идет из самого дна моей души. С моей темной, неизвестной стороны.

— Так давай и ты увидишь, чем это закончится.

Я молчу, стараясь не двигаться. Галстук начинает меня душить, но я не ослабляю узел.

— Так я и думал, — усмехается отец. — На церемонии я хочу видеть счастливое лицо. Остальное я улажу.

Я проглатываю свою ненависть и выдыхаю послушное:

— Хорошо, отец.

Беспилотник останавливается на парковке рядом с другими.

Внутри меня ощущается бессильная злость, она дергается в желудке и пульсирует, как нарыв, почти вырываясь из моей кожи.

— Постарайся на этот раз ничего не просрать, — отец швыряет мне свой перстень. — Будем считать, что традиция соблюдена и я провел с тобой воспитательную беседу.

Он выбирается наружу, яркие вспышки фотокамер освещают салон, пока отец не хлопает дверью.

Я брезгливо беру в руки перстень, на ощупь он еще теплый. На золотой поверхности много трещинок, но изображение трилистника видно отчетливо, не смотря на почтенный «возраст» кольца. Когда-то мой прадед сказал мне, что сохранит его для меня и вот сейчас пришла моя очередь.

Я надеваю его на указательный палец, как требует обычай.

— Ты был ребенком, — вдруг говорит Клаус и я теряю контроль. Я чувствую, как он уходит из моего тела и сжимаю кулак, словно хочу удержать его в себе. Ногти впиваются в кожу. Сильнее. Больнее. Пока не отпустит. — Мне жаль, — что-то теплое ложится на мой кулак. Я опускаю глаза и вижу руку Клауса.

Он что, жалеет меня?

Эта мысль обжигает меня горячей волной стыда.

— Никогда больше так не делай, — я пытаюсь стряхнуть ее с себя, но Клаус удерживает меня. Осторожно и очень решительно, мышцы в моей руке расслабляются.

Я бросаю на него злобный взгляд, но не могу произнести больше ни слова и просто выхожу из беспилотника.

Вокруг много репортеров и корреспондентов. Дроны кружат в небе. Я улыбаюсь в камеры, переставляю ноги и веду себя точно так же, как всегда. Никто и не догадывается о «настоящем» Максе, что остался внутри меня. Я направляюсь к широкой лестнице, ведущей наверх, к небольшого строению, похожему на храм.

Пантеон.

Место, где произносят клятвы и проводят ритуал. Место для двоих. Его построили в форме трилистника. Всего три полукруглых комнаты и для каждой своё предназначение. Честно сказать, мне даже любопытно, что происходит за их стенами. Фотографы следуют за мной, пока моя нога не ступает на изрисованные узорами ступени.

Дальше я пойду один. На площадку пускают только родителей. Перворожденные не в счет.

Ярко горят фонари, освещая лестницу бледно-желтым светом. Ветер затихает, словно в предчувствии чего-то. На выложенной цветной плиткой площадке меня уже ждут. Я оглядываю присутствующих, но среди них нет той, с кем я действительно хочу поговорить.

В тайне, где-то глубоко внутри, я надеялся, что мама придет. В маленьком закоулке моего сознания, я нуждался в ней. Хотел, чтобы она была рядом. Я сдерживаю разочарованный вздох. Тата бросает на меня пытливый взгляд, но я стараюсь не смотреть на нее. Иначе она догадается. Иначе она поймет.

— Сынок, подойти сюда, — отец подзывает меня к себе. — Сенатор хочет сказать тебе несколько слов, — мое тело двигается как-то само собой, я просто делаю то, что и оно.

— Нам так и не удалось познакомиться поближе, — он протягивает мне руку, как и тогда, на стене. — Но Эмма так много рассказывала нам о тебе, — я механически пожимаю его ладонь.

Рассказывала обо мне?

— И мы не смогли больше сопротивляться вашему браку. — он опускает руку и поворачивается к молчаливо стоящей женщине.

Холодный взгляд ее темных глаз пронзает меня острым копьем. Она знает. Знает того, кто скрывается за маской. Меня настоящего. И я ей не нравлюсь. Проблеск недовольства мелькает в глубине их карего цвета.

— Я надеюсь, ты позаботишься о нашей дочери, — женщина подходит ко мне и подставляет щеку для поцелуя.

— Можете в этом не сомневаться, — отвечаю я с той же фальшивой улыбкой на лице. Наклоняюсь к ней и целую в напудренные щеки.

— Почему вы сегодня решили начать сжигать карантинные зоны? — спрашивает сенатор, обращаясь к отцу.

Я настораживаюсь:

— Мы начали очистку?

— Да, — он пожимает плечами. — Совсем скоро гибриды обретут дома и будут под присмотром. Мы сможем снести стену и начать строительство нового купола.

— Именно потому, я хочу как можно больше узнать о работе корпорации, — с энтузиазмом подхватывает сенатор. — И посетить «Ковчег».

Что-то мелькает на лице отца.

Страх? Испуг? Паника?

Я точно не уверен, слишком быстро он берет себя в руки.

— Непременно, — отвечает он. — Но вы только вступили в должность…

— Прошу обрученного следовать за мной, — появление служителя заставляет отца замолчать. Я поворачиваюсь к нему. — Суженая вас ждет, — его простое черное одеяние контрастирует с нашей одеждой.

Все застывают. Никто не произносит ни слова.

Я чувствую, как тата смотрит на меня. Она ждёт. Я могу попросить ее уехать отсюда. Всего одно слово и я буду свободен. Как перворожденная, она имеет больше прав, чем все они вместе взятые. Но я знаю, отец отнимет ее. Будет использовать против меня. Этот брак даст мне возможность во всем разобраться.

Я отворачиваюсь от таты и шагаю к служителю.