Сердце потерянное в горах (СИ)

Глава 36

Макс

Еще один странный день. Нет цвета. Нет звуков. Черная дыра, настолько плотная, что мне каждый день приходится пробираться к свету. Все должно было пойти не так. Никто не должен был погибнуть.

Бушующий снаружи холод вытягивает тепло и с каждой минутой, я мерзну всё сильнее. Хвост «Икаруса» так сильно шатает, что я боюсь, его сорвет с горы. От каждого сильного порыва ветра, страх сжимает меня клещами.

Мне удалось найти более менее безопасный спуск. Но он все равно выглядит опасным. У нас нет с собой специального снаряжения. Нет достаточного запаса еды и воды.

Я тяжело вздыхаю и морщусь от боли в руках. Смотрю на свои ладони, покрытые мозолями, и опять натягиваю перчатки. Я не хотел, чтобы они лежали здесь, и стали пищей для диких животных. Каждый камень приходилось очищать от снега, и укладывать на их тела, пока не осталось ничего, кроме снега и камней.

От недосыпа, глаза чешутся, и я тру их пальцами. Жжение усиливается. Вздохнув, смотрю на измененную. Она не только выжила, но и полностью поправилась. Правда, мы с ней практически не разговариваем, обмениваясь только общими фразами. Иногда, я чувствую, как она наблюдает за мной, когда думает, что я этого не вижу.

Наверное, изучает мои слабые стороны.

— Со мной что-то не так? — с вызовом спрашивает измененная.

— У тебя чересчур белая кожа… — и тонкие, почти прозрачные руки, хочу я добавить, но прикусываю язык.

— Разве в регламенте не указано, как я выгляжу?

— «Газ вызывает не только внешние изменения, но и влияет на работу мозга. Измененные крайне примитивны, не стабильны и агрессивны», — цитирую я.

— Что ж, я умело притворяюсь нормальной.

Я усмехаюсь, язык у нее хорошо подвешен, как и у Данте.

— Почему вас никто не ищет? — измененная садится в кресле, и натягивает одеяло на колени.

— Радиус поиска несколько миллионов километров, — тихим голосом отвечаю я, — Это все равно, что искать иголку в стоге сена, — несколько минут я молчу, — Ну, или все думают, что мы погибли…

— Неужели у фракций не найдется сотня другая беспилотников? — она даже не пытается скрыть своей иронии, — Это же такая мелочь, когда на кону жизнь одного из них.

— Видимо я не являюсь достаточным основанием для этого, — резко встаю со своего места. Она провожает меня настороженным взглядом. Наверное, решает, говорю я правду или умело притворяюсь.

Но я и сам не знаю.

Склоняюсь над почти потухшим очагом и шевелю угли, подбрасывая ветки в костер. Вверх взметается стоп искр, и огонь разгорается ярче. Тата должна была отправить поисковую группу, и я не могу перестать думать, почему она это не сделала.

Вдруг отец решил перейти от угроз к делу и теперь тата лежит в одной из криокапсул?

Я до боли стискиваю челюсть.

— Наши тела найдут вмерзшими в лёд, представь какие выйдут заголовки?! — измененная с отвращением фыркает, — Мне такая слава ни к чему, — смеряет меня уничтожающим взглядом, и во мне появляется раздражение.

— Мне это нравится так же, как и тебе, — бросаю на нее точно такой же взгляд, — Но без помощи друг друга, нам не выжить в горах.

— Как-нибудь справлюсь, — не без сарказма отвечает она, — Мне не привыкать, — на ее лице появляется уже знакомое мне выражение упрямства.

— В нашем нынешнем положении лучше отбросить неприязнь друг к другу, — спокойно отвечаю я, хотя от злости едва не скриплю зубами.

— Наплевав на законы основателей? — огрызается измененная, и я едва сдерживаю гнев.

— Недостаток кислорода в горах сказывается на твоих мозгах.

— О, теперь у меня есть мозги, — издевается она, — Минуту назад ты утверждал обратное.

— Что ж, раз ты настаиваешь, давай всё обсудим, — я внимательно разглядываю ее, — Как ты оказалась на борту «Икаруса»?

— Думаешь, я взорвала двигатели? — девушка издает невеселый смешок и явно старается не показать своего страха.

— Я застрахован от похищения на двести миллионов кредитов, — замечаю я.

— Думаешь, я бы разбила Икарус ради денег?! — почти задыхается от возмущения или шока?

— Это существенно приумножило бы твой кредит, — хмыкаю я.

— О, Господи, — измененная закатывает глаза, — Безбожники вроде тебя во всем ищут меркантильный след. В жизни есть куда более важные вещи, чем твоя жалкая персона. А вообще, надо было позволить мне умереть.

— Я не чудовище, — сквозь зубы говорю я и невольно сжимаю кулаки.

— Разве? — возражает она и у меня начинает предательски дергаться щека, — А то мне на мгновение показалось, ты замешкался, — изгибает серебристую бровь и я чувствую себя полным ничтожеством.

— Ты уходишь от ответа… — не без усилий, я беру себя в руки, — Но если тебе так будет привычнее, можешь считать, что я слишком любопытен, чтобы дать тебе умереть, — теперь в моем голосе звучит откровенный яд.

— Это утешает, — говорит измененная, почти выплевывая слова, будто хочет избавиться от горького вкуса на языке.

Я резко выпрямляюсь и подхожу к ней. Всё это время я старался держаться от нее на расстоянии, и вижу, как она напрягается.

— Ты так и не ответила на мой вопрос, — небрежно облокачиваюсь о спинку ее кресла, и моя большая тень ложится на ее бледное лицо, — Ты сбежала из карантинной зоны?

— Скорее, меня заставили, — измененная передергивает плечами, — Но для аристократов вроде тебя, у которых кусок льда вместо сердца, это не имеет никакого значения, вы так привыкли решать все свои проблемы…

— Не думаю, что ты знаешь всех, — мои брови раздраженно сходятся на переносице.

Измененная хрипло смеется.

— А мне и не надо, достаточно законов.

— Наша система заботится о здоровье общества, — я стараюсь говорить ровно. Случившиеся события заставляют меня сомневаться в этом, но мозг до сих пор цепляется за привычные вещи.

— И как же? — переспрашивает она, — Хочу послушать, — говорит так, будто что-то знает.

— Корпорация работает во благо, — настойчиво повторяю я.

«Ты все еще не превратился в измененного»… — шепчет противный голосок внутри.

— Если корпорация работает во благо, как ты говоришь, то почему каждый раз кто-нибудь из нас пропадает или погибает, оказавшись за стеной.

— Может, следует просто не нарушать закон? — холодок поднимается по позвоночнику, и я крепче сжимаю зубы, мне становится всё сложнее сдерживать себя, — Как тебя зовут?

Она настороженно наблюдает за мной.

— У меня нет имени, только цифры, — измененная показывает мне свой номер, снимая шапку, — Наверняка, ты его уже видел, а может быть, даже записал, — я смотрю на ее длинную тонкую шею, и сглатываю ком в горле. — Как бы ты меня не называл, это ничего между нами не изменит, — она смеряет меня долгим взглядом своих необычных глаз и мне становится не по себе, — Я не хочу засорять твою идеальную память.

Пытаюсь сделать вид, будто меня не беспокоит ее враждебность.

— Я просто хочу быть дружелюбным, — спокойно говорю я, и ее взгляд становится беспокойным, — И я в состоянии отбрасывать ненужное.

— В этом я как раз не сомневаюсь, — вызывающе мне улыбается, — Я не собираюсь с таким как ты, вести задушевный разговор.

И тогда я не выдерживаю и выхожу из себя.

— Какого хрена я выслушиваю оскорбления от такой, как ты?! — рявкаю я и хватаю ее за руку. Она машинально дергается в сторону, и явно ждет удара.

Ждет, что я ударю ее.

Дерьмо.

Моя злость испаряется. Быстро разжимаю пальцы, и отворачиваюсь от нее.

Между нами повисает тишина, и никто из нас не спешит прервать затянувшееся молчание. Снег сыпется через трещины, собираясь в небольшие сугробы. В очаге потрескивают огонь, и смолистый аромат плывет в воздухе.

— Прости, я не должен был хватать тебя за руку, — через силу выдавливаю я, — Мне жаль.

— Уже поздно жалеть, — измененная встает на ноги, она едва достает до моей груди, — Но я не взрывала этот чертов «Икарус», если ты об этом, — ей приходиться запрокинуть голову, чтобы посмотреть на меня.

Наверное, я знал об этом с самого начала, но мое сердце всё равно предательски дрожит. Отец отправил меня в командировку. Настаивал на ритуале. Скорее всего, он осведомлен о Сопротивлении и в его планы не входило давать мне право доступа в технический отдел, где хранится вся информация о делах советников.

— Знаю, — наконец, выдыхаю я, — Но оба двигателя не могут отказать сами по себе.

— Не могут… — соглашается она.

Мне становится невыносимо стоять рядом с ней.

— Пойду соберу дров.

В одну секунду холод остужает мое горящее лицо. Не понимаю, что со мной. Мне должно быть всё равно. Быть аристократом — это принимать прошлое перворожденных и их решения. Но сейчас груз кажется мне непосильным.

Я направляюсь к обломкам и начинаю разбирать завалы. Ветер то стихает, то вновь набирает силу. Скоро чистое небо затянет черными тучами. Погода здесь меняется очень быстро. В этом кроется главная опасность.

Я чувствую, как уже привычное мне покалывание завладевает задней частью моей шеи и оборачиваюсь. Измененная не успевает спрятать глаза, я замечаю красноватый отблеск ее радужки, прежде чем она опускает веки. По моей коже ползут мурашки. В одном измененная была права, у меня ледяное сердце, которое не растопит ни один пожар.

Я всё еще смотрю, как измененная удаляется к хвосту «Икаруса», когда слышу шум.

Хруст снега или плач, доносящийся из-за большого валуна.

Долю секунды, в моей голове вспыхивает мысль, это Клаус. Глупо, знаю, но я продолжаю идти вперед, движимый надеждой. Он мертв. Этого не может быть. Я огибаю заледенелый камень. Конечно, его там нет. Никого нет. Только когда я поворачиваю голову, я слышу еще один хруст снега, громче, чем первый.

А потом что-то движется ко мне.