Школьный день закончился в кабинете завуча, где я и еще двое бедняг узнали о своем приговоре — два дня дежурить вместе с назначенным на данный момент классом. Значит, мне придется вставать на час раньше. Расстроенная этим, я поплелась домой. Кир был на работе, где должен был провести еще достаточно времени.
Посмотрев на сотовый, я решила позвонить Олегу, но, вспомнив, что он занят с отцом, отложила это заранее гиблое дело. Зайдя в свою комнату, я критично осмотрела скопившуюся в ней свалку и шумно вздохнула.
Вооружившись тряпкой, ведром с водой, веником и мусорным пакетом, решила убраться. На это у меня ушло около трех часов. Я даже уговорила себя вымыть пол во всей квартире. Задержалась в комнате брата: решила смахнуть с его стола пыль и заодно выкинуть все ненужные бумажки. Напевая себе под нос веселые песни, я разом смела все фантики и различные листовки. Меня заинтересовал небольшой вкладыш с маленькой синей гоночной машинкой, полюбовавшись на изображение красивого автомобиля, я отправила объявление в мусорку. С уборкой было покончено. Можно было отдохнуть. Вскоре позвонила Сашка, она поинтересовалась, что же мне назначили в качестве наказания и, услышав ответ, вздохнула: — Не повезло.
— Ага.
— Слушай, я что звоню… вы сегодня с Олегом гуляете?
— Нет, он занят с папой в гараже.
— С папой?
— Ага.
— А-а-а… ясно.
— А что такое?
— Просто интересуюсь. Значит, мне показалось. Слушай, мама пришла, я тебе потом перезвоню! — Сашка наскоро попрощалась.
Кир вернулся, когда на улице уже было темно. Как всегда, уставший и, как всегда, с колбасой.
— Ты что? Влюбился в данный мясной продукт? — поинтересовалась я.
Проигнорировав мое едкое замечание, брат с удивлением осмотрелся по сторонам:
— Ты сделала уборку?
Все время, пока Кир готовил ужин, он не переставая шутил и строил предположения, что сегодня произошло такого, что я расчистила свою комнату. Я же поведала ему, что наказана на ближайшие два дня, и ему придется будить меня еще раньше.
— Полина, ты совсем одичала? Чего на людей-то бросаешься? — поинтересовался он.
Естественно, я ему не сказала, в чем была истинная причина моей ссоры с белобрысой Ломоносовой.
— Она… приставала к моему парню, — мигом придумала я отмазку.
— Ха-ха-ха! Парень, блин. Ну-ну!
— Зато он меня понимает.
— Понимает? Хм… знаем мы таких.
— Слушай, мне считай восемнадцать!
— О тебе могут подумать…
— А мне плевать, — перебила я его, — единственные, чьи мнения меня волнуют, это ты да Саша.
— А как же Олег? — произнося это имя, брат скривился.
— Хе-хе-хе! Я понимаю, что это не на всю жизнь.
— О-о-о…
— Кстати, а что у тебя? Ты встречаешься с кем-нибудь? Я же ничего не знаю…
— Нет! Я работаю, учусь и занимаюсь хозяйством! — домыв посуду, ответил брат.
— Ты же у меня красавец! Вон какой! Высокий! Стройный! Черноволосый! На лицо симпатичный, правда нос картошкой, — критично осмотрела я Кира. — Умный! Заботливый! Прям душа радуется!
— У меня душа радуется, что ты наконец-таки убралась и даже, судя по сделанному тебе выговору, посетила школу.
— Пф… ну все, хватит! — развернувшись, я прошла в свою комнату и, пожелав ему спокойной ночи, закрыла за собой дверь.
Написав Олегу о том, что скучаю, я разобрала кровать и, переодевшись в ночнушку, достала из сумки пачку сигарет. Убедившись, что брат ушел к себе, открыла окно, уселась на подоконник и «задымила».
Наша квартира располагалась на втором этаже обычного девятиэтажного дома. Все свое детство я провела возле этого окна, постоянно любуясь то ярким летним солнышком, то красиво желтеющей, краснеющей и безумно романтично падающей с деревьев осенней листвой, то казавшейся отчего-то веселой метелью, то просыпающейся после зимы природой.
Сейчас прямо в окно мне билась ветками красная промерзшая рябина. Еще с садика я любила сесть на подоконник и часами рассказывать самой себе различные стихотворения о природе, зачитывать рябине понравившиеся произведения.
Докурив, я спрыгнула с подоконника и закрыла окно.