Солнце в армейских ботинках, или Идем дорогой трудной…

Глава 10

— Тебе нужно срочно что–то решить, — тихо сказала мне Хосита, наклоняясь к уху. — Потому что сегодня мы либо положим всю команду, либо положат нас. А я не люблю быть снизу — не моя поза.

— Это не твоя война, — ответила я ей, в упор глядя на приближающегося к нам Ингвара, выглядевшего усталым и встревоженным. Мощная фигура Скара загородила весь дверной проем.

Как? И ни одного упрека, даже в глазах? Где ругательства, чертыхания и по–мужски эмоциональный, с цветистыми выражениями, рассказ о том, как моя особь посмела оскорбить начальника?

Молчит. Сложно поверить, но факт.

Если полковник и злился на мою пьяную выходку, то похоронил гнев где–то очень глубоко внутри, за сотней стальных дверей.

Я смотрела и думала: как случилось так, что этот громадный, отмеченный шрамами мужчина стал мне необходим?

У нас не было свиданий, мы практически не разговаривали. Мы даже не знали друг друга по–настоящему, но это не имело для меня никакого значения. Он всегда был рядом, когда мне была нужна помощь. А я хотела быть рядом с ним, потому что хотела помогать. Вот как–то так, незатейливо, но неумолимо подкралась ко мне любовь. Я даже не знала, что способна так быстро окунуться в этот омут серых глаз.

И никого не было в этом мире, кроме его и меня…

— Сука! — гавкнули из–за угла. — Ты еще у меня попляшешь! Намотаю косу на руку и поставлю…

Ингвар мгновенно метнулся на звук голоса и там что–то с грохотом и сквернословием упало. После того наступила сторожкая тишина.

— Началось, — с удовлетворенной физиономией спокойно сообщила мне леди Железный Дровосек. — Отсчет пошел. Так что ты либо с ним, либо одна против всех. Я, конечно, помогу, но сама понимаешь — какая я бы крутая не была, а совсем не спать и не есть я не могу…

— Это не твоя война, — повторила я, рассматривая возвращающегося к нам То–ота.

Так, с этими озабоченными мужиками нужно срочно что–то делать, одна я от оголодавшего стада человекообразных горилл и с пулеметом не отобьюсь, особенно если учесть, что кругом одни профессионалы: если не телохранители, то военные. И Хосита не поможет, она тоже женщина, скоро с голодухи вспомнят и о ней.

А нравы у наших мордоворотов простые и незатейливые, зиждутся на патриархате самого мерзкого толка. И пощады мне не будет. Сиятельный, судя по всему, играет в свою, только ему понятную игру, у которой весьма запутанные правила, о которых не сообщают заранее.

Я резко шагнула навстречу к Ингвару:

— Я хочу быть с тобой.

Мужчина застыл, как громом пораженный. Только на виске забилась жилка, выдавая волнение.

— Что же ты молчишь? — допытывалась я, не собираясь отступать и сдаваться. — Ждешь, когда меня раздерут на кусочки, когда я снова откажу вашему принцу? — Покачала головой: — А ведь откажу, даже не сомневайся. И от толпы местных козликов буду отстреливаться до последнего патрона.

Ингвар покачнулся и прислонился плечом к стене.

— Выбирай, ты со мной или не со мной? — наступала на него я, отбросив стыд и застенчивость. — Что скажешь? Выход тут один — или мы для всех становимся парой, или каждый сам по себе. Но тогда обратного пути не будет, слышишь?

Тот стоял, опустив глаза и с мрачным видом подпирая стену.

— А что я должен сказать? — поднял он брови. — Я урод и к тому же изгнанник. Не просто изгнанник — смертник. С таким не заводят детей, это запрещено. На моей планете за несоответствие стандарту меня приговорили через месяц идти на запчасти в лабораторию. Некондиционный.

От этих слов, сказанных с таким глубоким спокойствием и равнодушием, меня словно кипятком обдало. Я перебила его:

— И ты бы пошел?

Он двинул челюстью:

— Если бы не получилось сбежать — пошел. — Все так же невозмутимо: — И на одну большую лабораторию на нашей прекрасной планете стало бы меньше. — С глубокой задумчивостью: — А если бы очень повезло, то, может, и на два–три основных планетарных лабораторных комплекса… я не мелочный. — В голосе прозвучало отдаленное подобие мрачной улыбки.

Какой мужчина! Мечта! Я в полушаге от оргазма. Хочется вцепиться обеими руками и не отпускать. Всю жизнь искала именно такого — молчаливого, надежного, как скала, не наглого. Настоящего.

И пусть я еще не готова к длительным отношениям, пусть это пока только предположения и мечты… все равно не отдам. Потому что спинным мозгом ощущаю — он мой!

— Ингвар…

У него загуляли желваки на скулах, но он упорно продолжал:

— Наследник никогда не смирится с нашим союзом. Формально я уже не вхожу в касту воинов, все мои накопления отобраны государством, у меня не осталось ни гроша за душой… — Скрипнул зубами: — Мне нечего тебе предложить в чужом мире, Элли.

— Дура–ак! Просто сказочный дурак! — с чувством прокомментировала наша третья сторона — Железный Дровосек. Женщина всегда поймет женщину!

Я с ужасом и содроганием представила себе, какая драка начнется за Ингвара, когда мы прибудем в обитаемые сектора.

Нет уж! Не отдам, пусть эти сучки подавятся! Ингвар самой нужен. Имущество, какое есть — битое, некондиционное, в шрамах после боевых ранений, потрепанное жизнью и военной хунтой — все равно не продается. Я за него глотку вырву. Мой!

— Попробуй предложить себя, — на полном серьезе посоветовала ему я, направляясь в свою каюту. Оглянулась через плечо: — Или я буду считать тебя законченным кретином.

— Начинай прямо сейчас, — радостно предложила мне Хосита. — Можешь даже повысить его до дебила, потому что этот влюбленный олигофрен будет смотреть на тебя голодными глазами и ничего не сделает… тоже мне, спящий красавец!

— Придется разбудить! — Я непринужденно отреагировала на ее поддразнивание и выразила легким дамским упреком — хуком с правой — как мужик неправ.

А он таки неправ, от и до.

Согласна, ошиблась. Надо было бить с левой… ноги. Потому как от удара моего кулака Ингвар даже не пошатнулся, только разозлился.

Мы удачно решили поставленную задачу и разбудили спящего бронтозавра. Вот за это и пострадали. Скрип зубов, он срывается с места — и я вишу на плече у То–ота вниз головой, созерцая стандартные армейские штаны–хамелеоны, которые на корабле приняли черный цвет.

Какой вид! — чуть не изошла слюной. Настоящий мужчина узнается с хм… с тыла.

— Мы сейчас идем куда–то, где нас не потревожат долгое время, — прорычал мужчина. — Я слишком долго ждал. Куда идти?

Вот это я понимаю! Никаких сомнений, чистый энтузиазм! Вот что значит правильная мотивация и грамотная постановка задачи!

— Третий поворот налево, два этажа вниз, — я чуть сползла, устраиваясь поудобнее. — Там медотсек для важных персон. И не разочаруй меня, Ингвар.

— Я буду на мостике! — весело крикнула нам вслед Хосита. — Должен хоть кто–то взрослый следить за порядком!

Следуя местным традициям, стоило ожидать, что сейчас меня разложат на первой горизонтальной поверхности и брутально отымеют. Не то чтобы я была наивной девственницей, но и записной шлюхой тоже себя не считаю. И от этой идеи у меня внутри все переворачивалось. Но… я недооценила Ингвара, причем очень сильно.

Он пронес меня словно по Шелковому пути, быстро и мягко, ориентируясь в запутанной сети переходов так, что я отказываюсь эту способность понимать. На месте тихо спросил:

— Здесь? — безошибочно определив нужное помещение.

Я подтвердила:

— Здесь.

Он ворвался в каюту, задал программу:

— Свет неяркий. Без нашего предварительного разрешения никому не открывать! — и бережно опустил меня на ноги спиной к себе. Ингвар уткнулся носом в мои волосы и стоял, бережно обнимая. Его широкая грудь ходила ходуном.

Я доверчиво прижалась к огромному сильному телу, начиная понимать: несмотря на всю кажущуюся брутальность, у меня фантастически чуткий мужчина. И он будет со мной нежен. Низкий звук его голоса, бархат слов:

— Милая… — вызвал щекотные мурашки за ухом. — Не бойся… — И какое–то странное ощущение падения в Бездну.

Я увидела себя в отражении зеркала и невольно смутилась: мои губы приоткрылись, глаза загадочно блестят, на щеках румянец. В белых волосах — широкая рука, ласкающая мою прядь. Ингвар неприкрыто любовался, как переливается шелк белоснежных волос на свету. Он прижался губами к моему затылку:

— Хвалле уно гостатари ано… — Тихо, с закрытыми глазами.

— Это что ты сейчас сказал?

Бесстрастное:

— Восхвалил Бога за милости его.

И почему я ему не верю, почему? Пусть я не знаю языка, признание в любви и слово «единственная» на любом пойму, если оно адресовано мне любящими устами. А Скар — неохотно, возможно даже против воли, но готов дать мне что–то очень важное, ценное для нас обоих — нерушимую связь любящих. Чуть не плачу: готов. Отдать. Сердце, себя, жизнь… безоглядно, не прося ничего взамен. Просто готов отдать.

Потом были его руки на моей груди поверх одежды. Он раздевал меня медленно–медленно. И все время ласкал и целовал.

Целовал шею, уголок кожи за ухом, розовеющую мочку. Водил носом вдоль позвоночника, заставляя мои ноги подгибаться. От его влажного дыхания, овевающего мою спину, я потихоньку начала балдеть. Тяжесть его мозолистых рук на моих бедрах возбуждала, как ни один афродизиак.

Ингвар молчал, ни слова не произносил вслух: ни как я хороша в затемненном зеркале, полуобнаженная; ни как желанна… Об этом говорили его тело, пальцы, глаза, движения больших сильных рук. От силы желания его мышцы бугрились, свиваясь в узлы, будто якорные канаты. Частое дыхание вздымало грудь, зрачки то расширялись, то сужались. Его била дрожь, возле верхней губы и на висках появилась испарина. Но язык оставался все таким же ласковым, движения рук бережными, пальцы нежными.

И это фантастическое владение собой придало мне уверенность: никакой грубости между нами не будет, только то, что захотим позволить друг другу — хоть боль, хоть ласку, хоть страсть. Только то, что захотим дать и взять. Я не могла, не хотела сопротивляться силе обаяния его мощного, гибкого тела.

Наоборот — мне хотелось продолжения, я жаждала большего. Содрать с него эту цивилизованную шкуру и получить яростную страсть дикаря. Впиться в…

И тут я отчетливо поняла: нельзя. Если сейчас перебью его первый беззвучный молчаливый танец, то никогда не узнаю, каким он может быть в истинном выражении своих чувств.

Нет уж, сам. Все сам.

Ингвар вырос на патриархальной планете и ждет от меня изначальной пассивности, другого сейчас не поймет и не примет. Пускай раскрывается передо мной первым. И я подавила свой хищный импульс пригрести к себе, присосаться к губам и не отпускать, отдаваясь во власть чужой воли.

Я позволила себе развернуться и начала жадно ласкать шершавый бритый подбородок. Мои зубы легко коснулись его горла, отчего Скар невольно зарычал, выгибаясь навстречу всем телом.

Следом я прошлась пальцами по рубцам на щеке, обхватила руками крепкую могучую шею и начала, в свою очередь, целовать. Лицо, шрамы, шею, грудь… не забывая при этом раздевать. Мой Скар подхватил танцевальный этюд и тоже стал в этом помогать, начав с меня.

На этот раз быстро, резко — ра–аз! — и нет. Летели по сторонам пуговицы, куски ткани, рвались змейки молний, ленты, бинтующие мою грудь — плевать. Мы остановились только тогда, когда мой мужчина стоял передо мной обнаженный, со шнурком на шее, на котором болтался перекрученный кусочек металла. Его он не позволил мне снять, когда я в бездумном рвении попыталась и это сорвать долой.

И я стояла перед ним в костюме Евы и пыталась не дрожать. Меня все равно трясло от страха, густо замешанного на возбуждении. Ингвар, что ты со мной сделал, твою мать!

Его ладони скользнули мне на плечи, опускаясь на грудь, отчего мои соски заныли и стали твердеть.

Неотрывно глядя мне в глаза, Ингвар опустился на колени и поцеловал в живот, что–то практически беззвучно произнося. Он закончил какую–то долгую, явно ритуальную фразу и, горячечно прошептав:

— Прости! — быстро царапнул меня под грудью своим кулоном–железкой, а кровь слизал.

Только успела пораженно вскрикнуть, а он уже вставал, вдавливая проклятую железку себе наискосок через всю грудь и с силой продирая. Я удивленно заморгала: если потом в хорошем медцентре не свести — останется серьезный шрам! Зачем ему себя сознательно уродовать? Шрамов мало, недостает?

А Ингвар уже собрал в горсть натекающую кровь и разрисовал мне окружия грудей, соски, лицо, напоследок помазав губы и сунув в рот палец.

Я должна это попробовать?

Хм–м. Ничего не понимаю. Довольно странный аперитив.

И опять тихое:

— Прости!

Следом яростный ураган. Я даже не успела понять, когда очутилась на кровати в плену его рук.

Мой голос зазвенел от напряжения:

— Ингвар, будь осторожен, не торопись… — Все, что смогла проговорить. Не могу же я ему прямо сказать, что, будучи в толпе мужчин, вела жизнь практически монахини, потому что физически не могу спать с кем–то без любви — неприятно, больно, обидно. Противно, в конце концов.

Он кивнул, и это стоило тысячи клятв других мужчин. Мучительно долгое мгновение тишины. Он отстранился и, с глубокой безнадежностью глядя мне потемневшими глазами прямо в душу, с трудом выдавил:

— Понимаю, что недостоин. Если ты передумала — прямо сейчас скажи, и я сделаю, чтобы все поверили про нашу связь, а сам… — Сглотнул. — Уйду. Без обид. — Или… — Неимоверное усилие над собой: — Есть еще один вариант. Чтобы тебя не позорить, могу стать твоим тайным любовником, без обязательств с твоей стороны, без каких–либо прав — с моей. — Скар блеснул серебряными глазами и опустил голову, словно заранее стыдясь себя самого.

Я неверяще потрясла головой. Стоп. Разве глаза у него были серебряные?

А Йен продолжил клятвенно заверять, держа сжатый кулак на левой стороне, над сердцем:

— Стану ночной тенью, меня рядом с тобой никто никогда не увидит. Буду приходить незаметно и уходить призраком в ночи. Если захочешь, ты успеешь еще кого–то полюбить, нас никто не свяжет, твоя репутация не пострадает…

Моя репутация? Репутация?!! Что за бред! Какая у простой охранницы может быть репутация⁈

Вот зачем, зачем он это сейчас говорит? Неужели настолько не верит в себя?

Под веками запекло, на глаза навернулись слезы. Черт, хорошо, что здесь плохо видно.

Ведь не врет. Неужели все это для меня? Для меня, чей коэффициент привлекательности и чисто женской обаятельности десятилетиями стремился к зеро? Чья загадочная таинственность незнакомки на уровне крота?

«Никто не увидит…» — Морозом продрало по коже, длинными ледяными шипами впиваясь в сердце. В глазах напротив поселилась беспросветная тьма. Как, ну как я могу с тобой, с нами так поступить?

Я хмыкнула:

— Ага. А потом, стоит мне этого неизвестно кого полюбить — хватит просто благосклонной улыбки! — ты молча, без единого упрека, выйдешь и пустишь себе пулю в висок, полукровка–киртианин. Еще и тело утилизуешь, чтобы мой взгляд собой не оскорбить, с киртианина станется. Я только сейчас по светящейся тонкой дужкой серебра полоске в радужной оболочке твоих глаз поняла, кто ты.

Он вздрогнул, и все равно так же молча ждал моего решения.

— О вас в дальнем космосе легенды ходят. О вашей незыблемости принципам и верности избранникам. У нас говорят: «Верен, как киртианин», — и это значит, что с таким человеком хоть в дальний космос, хоть на престол — не предаст ни за последний глоток воздуха, ни за несметное достояние, ни за призрак безграничного господства. У киртианина друзья и враги навсегда, такие уж они уродились.

Он повел челюстью, не соглашаясь, но и не отрицая вышесказанное. Прямо загадочный молчаливый сфинкс, черт побери.

Я прошептала ему на ухо:

— Не простишь ты себе несовершенства, несоответствия своей внутренней сущности на право любить. Я что, не вижу? Мои глаза сердца сейчас открыты. Ты, милый, как и я, однолюб. Но мы не будем сейчас об этом говорить.

По–моему, Ингвар вообще окаменел и перестал дышать. Великий космос, я ему что, реанимация?

— Ты… — еле слышный шепот. — Ты… многого не знаешь. Ты не знаешь кто я, какой я, и что сделал и еще могу сделать… Но в одном можешь быть уверена: я никогда и ни при каких обстоятельствах тебя не отпущу и не предам.

— Я не хочу знать лишнего, потому что знаю истинного тебя… там, глубоко внутри, — шептала я, хватаясь за широкие плечи.

— Я умру за тебя…

— Лучше живи для меня.

— Но…

— Заткнись, — мой голос охрип от волнения. — Ты мой, и не о чем больше говорить… Или прими меня, или уходи сам!

Ингвар уперся лбом в мой лоб и негромко засмеялся пока еще надтреснутым голосом:

— Черта с два я уйду от своей женщины, когда она меня хочет! Теперь чтобы прогнать, тебе придется меня только убить. Ты сама вручила мне себя только что. Больше сам я не уйду, мой феникс. Ты моя, Элли, слышишь? Навсегда. Дай сюда руку, — попросил вполголоса.

Я протянула ему свою руку. Он взял ее и почтительно поцеловал, укладывая поверх своей. Еле сдержала рвущуюся на лицо радостную улыбку. Кое–что про обряды киртиан я знаю, когда–то очень ими интересовалась, даже одно время думала, что кто–то из моих родных оттуда родом. Жаль, не срослось.

Но откуда он знает об этих обрядах, если рожден и вырос на Айт–Древе? Еще одна загадка, которую нужно разгадать?

Ингвар сделал глубокий вздох и, полузакрыв глаза, торжественно сообщил:

— Мне нужно закончить то, что я начал. Держи мою ладонь своей и подумай о том, как ты видишь наше будущее… — и зажал ладонью скрученный кусочек метала, кулон на его шее.

Я не стала спорить, погрузившись в себя. Честно говоря, у меня не было хитрых планов на Скара, коварных мыслей и корыстных устремлений. Не было. Было лишь горячее внутреннее желание стать с ним счастли…

Полыхнуло красным. На мгновение, на долю секунды я чуть не ослепла от этого сияния алого рубина…

И когда Ингвар разжал ладонь, на ней лежали два обручальных кольца. А росписи кровью на моем лице и груди пропали, как будто их смыли в душе. И свежие ссадины на наших телах исчезли. Разве не удивительно? Зато первоначально угольно–черный след от пропавшего шнурка на мощной мужской шее налился металлическим блеском. Знак женатого мужчины–киртианина.

И что–то не давало мне покоя…

— Ну что, закончим с обрядами?

Бестрепетной рукой я надела на своего мужа большое кольцо. Оно ловко скользнуло на безымянный палец и устроилось, словно Ингвар с этим серебристым ободком появился на свет божий. Мое кольцо тоже нашло себе уютное место на тонком пальце, наполняя меня тихой радостью и гордостью: мой мужчина. Мой! От этой мысли шло тепло, как от солнышка, оно заставляло мое сердце петь, а душу взлетать.

— Ингвар… — Я протянула жадные руки, обнимая торс идеального мужчины. С любовью провела губами по металлической полоске на шее, запустила пальцы, царапая спину.

Такие же голодные, жадные руки протянулись ко мне, упруго сжимая ягодицы, поглаживая между бедер, прижимая к себе. Я дернулась — нахлынувшее желание меня пронзило, как удар током.

Ингвар склонился ниже, его прерывистое дыхание опалило мне бедра:

— Элли! — О, Боже! Его язык!

Этот длинный гибкий язык протанцевал по моему животу, щекотно заглянул в мой пуп, отчего я тихонько засмеялась, и пошел хулиганить ниже. Слегка шершавый влажный язык, разжигая неугасимый огонь, зашел дальше в такие места, что я сначала застонала, а потом взвыла от его поступательных мерных движений.

Господи! Господи, сколько дней я зря потеряла! И спасибо тебе, что больше не буду терять.

От действий коварного языка я была в таком раздрае, в таком желеобразном состоянии, что даже не заметила, как Ингвар широко развел мне ноги и приподнялся, лаская мою грудь и собираясь войти в мое лоно:

— Почувствуй меня, Элли. Я буду в тебе весь.

Мне даже стало неудобно от смущения. Глупо, да? Не стесняться получать наказание с голым задом, но краснеть от безобидных фраз.

Ингвар навис надо мною на руках. Пот струился по его лбу и висками, сбегал по спине. И муж действительно начал в меня входить. Мама, и это все мне?!!

Вошел во всю длину и завис:

— Элли, тебе не больно?

Он пошутил? Точно. Пошутил так пошутил.

Хорошо, что я не девственница, подумалось. Не надо второй раз такое проходить. И плохо, что я не девственница, могла бы отдать хоть что–то памятное своему любимому. Впрочем, обойдется. Пусть сначала заслужит, чтобы я захотела ему что–то дарить.

И, подхихикивая собственной шизофрении, я расслабилась, постепенно впуская–выпуская в себя тяжелый длинномерный предмет, а потом сжала его внутри, да так, что мой мужчина зашипел от нахлынувших ощущений. Опять расслабилась и погладила его внутри. Стиснула. Отпустила, погладила.

Мужик застонал и… сорвался с нарезки и улетел. Он погружался в мое лоно, словно нанизывая на меч, причем в определенном смысле это так и было. Вонзался, вдвигался и выходил, своей лобковой костью ударяя мой клитор. Да, вначале было жестковато, на грани боли. Неприятно, но потом…

Я подстроилась, не позволяя себя распластать. Обхватила сильными ногами мощное тело, танцуя с ним на грани, не давая легкой победы тому, что меня изнутри тяжело утюжило. Я захватывала, вбирая его в себя — дразняще, пружинисто.

Сильные. Мы оба слишком сильные. Сексуальная игра слишком напоминает войну. Наши тела словно изначально готовили для этого, для постельного противостояния. И пусть как женщина я слабее физически. Но никогда нельзя сказать, кто из двух знаков слабее — янь или инь. Пожалуй, что инь все же сильнее в своей кажущей пассивности. Принимая чужую активность, она или оно меньше устает, лишь становится сильней.

Сладкий жар, оказывается, все это время подспудно копился внизу, а теперь решил одним махом выплеснуться, и это был грандиозный взрыв ощущений. Наш этаж огласился моими хриплыми стонами и криками.

Даже содрогаясь, огромный хозяйский рычаг продолжал входить и выходить, пока Ингвар не упал обессиленный рядом со мной, такой же утомленной и полной неги. И все же меня хватило на позорную сдачу с вывешиванием белого флага:

— Мой… — После меня срубило.

Спасибо тебе, Боже, если ты есть в этой галактике, за то, что в мои руки упало такое сокровище: настоящий, стопроцентный мужчина. Не эстрогенизирующий полуимпотент, не любитель пива с неохватным беременным животом. Не самовлюбленный мачо, мозги которого все ушли вместе с кровью в член. Не вымороженный чиновник и не военный сухарь, из глаз которого на тебя пристально взирает смерть, а сильный, умный, красивый (а шрамы мужиков только красят!) и преданный муж. Очень сексуальный и желанный мужчина.

А вот проснулась я от странных ощущений. Было такое чувство, что меня гладят прохладным шелком. Что–то скользнуло по моему телу и исчезло.

Меня подбросило. Я быстро села, озираясь в поисках опасности и по привычке пытаясь нащупать оружие. Но вместо привычной рукояти ладонь наткнулась на… волосы?

Я повернулась в сторону мужа и замерла, успев зажать рукой рот, чтобы не заорать во весь голос. Вместо татуированной лысины на голове Ингвара оказалась… я даже не знаю, как это описать — копна? Грива? В общем, много–много волос, достигавших, судя по всему, минимум талии. И цвет был странный… Вернее, не странный, а вполне обычный для киртиан: наполовину черный, наполовину белый. И еще одна интересная штука во всем этом…

— Элли? — сонно пробормотал Ингвар, протягивая ко мне руку. И мгновенно проснулся, быстро сев и схватившись за голову. — Какого…

— Вот и мне бы хотелось знать «какого», — улыбнулась я мужу, пытавшему оценить размер катастрофы, — ты прятал такое великолепие?

Его лицо, обрамленное чуть вьющимися, струящимися волосами стало совсем другим. Как–то смазались, скрылись от внимания шрамы, смягчились суровые черты. И глаза сейчас ярко сияли серебряным кольцом вокруг черной радужки.

— Этого просто не может быть, — подергал за прядь волос мужчина, с непередаваемым выражением лица. — Просто потому что не может быть!

— То есть то, что я стала блондинкой с голубыми глазами, — хмыкнула я, прикрываясь простыней, — это нормально, а твоя грива «не может быть»?

— У тебя глаза карие, — буркнул То–от, дергая за волосы все сильнее. На прочность, что ли, проверял? Или раздумывал, куда сгодятся?

— Как… карие? — захлопала я ресницами в недоумении. — ОПЯТЬ? — Сорвалась с кровати и подлетела к зеркалу. И точно: я удивленно взирала на себя светло–карими глазами. Мои волосы приобрели золотистый оттенок и самовольно укоротились до плеч. — Ничего не понимаю!

— Аналогично, — кратко заметил новоиспеченный муж, дотягиваясь до штанов и доставая из умывального подотсека портативную машинку для бритья.

— Не надо, — грустно сморщилась я. Но кто ж меня слушал?

Скупыми, отточенными движениями, Ингвар начал удалять свою роскошную копну. Я следила за этим чуть ли не со слезами.

И тут начались настоящие странности. Чем меньше у него становилось волос, там длиннее отрастали мои. Когда он закончил, моя грива уже спадала ниже талии, а глаза снова стали небесно–голубыми.

— И как все это объяснить? — обхватила я себя за плечи руками, зябко ежась.

В кого меня превратили? Что это за странные, необъяснимые мутации? Что вообще происходит с мной, всегда такой обычной и незаметной? ЧТО?!!

— Элли?.. — обратил на меня внимания То–от, откладывая машинку и вставая, попутно он рукой скинул на пол небрежно отстриженные пряди. — Ты замерзла? Что с тобой?