Солнце в армейских ботинках, или Идем дорогой трудной…

Глава 3

Меня привели в… скажем так, гардеробную, где сдали с рук на руки следующей маске, на это раз бледно–зеленой, и приказали мне выдать все! Та сучка в климаксе так и сказала большими буквами: ВСЕ!

А подчиненная и рада стараться. Ну, что вам сказать…

Женщин тут, скажем прямо, одевали очень незатейливо. На голое тело натягивалось тонкое платье из эластичного материала с разрезами по бокам. Оно чем–то напоминало чеонгсама[1]. Вот только обтягивало как вторая кожа, имело крайне низкий вырез на грани приличия и разрезы начинались от талии. Нижнего белья женщины в этом мире не носили.

Сверху этого открытого со всех сторон безобразия полагалось натягивать закрытое со всех сторон безобразие: бесформенный, безразмерный халат до пола. Я бы окрестила его кимоно, если бы эта гадость была хоть вполовину так изящна.

Обувь слабой половине не полагалась вообще. Поскольку женщину из дома не выпускали. Никогда. А если куда–то перевозили, то в специально оборудованной машине. Как меня заверили охранники, женские ноги никогда не касались голой земли или асфальта, или что там у них было снаружи.

Конечно, нагло врали, как потом оказалось…

Зато вместо обуви полагалась маска и головной убор–кичка, полностью скрывающие лицо и волосы. Эти два предмета женщина могла снять либо на ночь, либо по требованию владельца.

О маске вообще отдельный разговор. Для таких пленниц, как я, существовала маска белого цвета с номером на правой стороне. Мой оказался три экс тринадцать–тринадцать–тринадцать.

Не поняла, это мне повезло или им?..

По словам гардеробщицы, когда меня выберет мужчина, то белую маску сменит маска цветов его дома с именем владельца на правой стороне. В сущности, эта дрянь, закрывающая лицо, — летопись жизни женщины. На левую сторону наносятся сведения о детях–сыновьях. И если их меньше трех, то… Мне не сказали, но весьма красноречиво помолчали. Стало понятно и без слов.

Все обмундирование белого цвета. Как бы чистый лист или… Нет, они же не такие наивные, чтобы девственность у меня искать, а?

Переоблачаться мне пришлось в полном одиночестве (хотя со мной были матюки), в кабинке без зеркала. Как мне пояснила маска — нельзя смотреть на себя и других в неодетом виде, слишком неприлично.

— И меньше говори, — еле слышно прошептала мне маска–гардеробщица, когда я заявилась к ней, экипированная до макушки и злобная до пяток. — Тогда не накажут, — поправила мой халат, затянув потуже пояс, и отпрянула, приняв покорную позу.

Тут к нам ввалилась директриса. Стерва обошла меня, как вокруг елки хоровод поводила. Хмыкнула, фыркнула, цокнула языком. Потом подняла мне опущенный подбородок стеком и включила начальницу:

— Какая бы ты не была исключительная, Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать, а дрессироваться будешь как все! Понятно?

Я промолчала. А что тут скажешь? Буду, послушно и усердно, со всем видимым прилежанием. Пока не сбегу.

— И не таращи на меня свои голубые гляделки! — заорала кем–то в задницу ужаленная директриса.

После этих слов у меня глаза точно чуть не выпали! У меня с рождения были темно–карие, почти черные глаза! Черные! Откуда взялись голубые?!! Нет, ну с волосами я еще как–то свыклась: убедила себя, что поседела от стресса быть подстреленной. А мигалки–то мои тоже, выходит, поседели?

— Непокорная, значит?!! — озвучила свое предположение директриса, еще не даже не догадываясь, насколько была права. Хмыкнула: — Ну ничего, и не таких обламывали!

А вот тут она была неправа. Но еще об этом не знала. Ничего, у нее все впереди.

Опять же переубеждать я ее не стала — себе дороже. Просто отвела от лица стек, опустила голову и поникла сломанным цветочком. Только этот цветочек вырос и расцвел на двухметровой крапиве.

— Быстро учишься, — похлопали меня по плечу стеком. — Иди за мной, Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать. Головы не поднимать!

Я и пошла, вся из себя послушная. А что пару раз ей на волочащийся подол наступила, так это от усердия и почтения. Я ж ей нос не разбила, зубы не покрошила, фингалов не наставила. А в остальном — все хорошо, все хорошо…

— Жить будешь здесь, — толкнула она одну из множества дверей в бесконечном коридоре. — Отсюда без приказа не выходить и в дверь не ломиться. На уроки за тобой придут! — Тетка втолкнула меня внутрь и заперла дверь.

— Ни хрена себе гостиница! — обалдело посмотрела я на свое пристанище. Вот честное слово, пару раз оказывалась в кутузке за непристойное поведение и драки в барах. Так вот, там был пятизвездочный отель по сравнению с этим.

Комната три на два метра с бетонными стенами без окон. В углу портативный душ, умывальник и туалет. Все открытое, без дверей. У потолка во всех углах камеры слежения. Около противоположной стены на полу тоненький матрас, на который в уголок стыдливо положили сиротливо свернутое одеяло. А! И несколько крюков в стене. На одном болталась маскировочная безразмерная роба белого цвета (если я когда–нибудь буду выходить замуж — белое точно не надену! Пусть жених хоть разведется до свадьбы!). Сей упаковочный материал, видимо, был призван выполнять роль ночной рубашки.

— На всем, жлобы, экономят, — посетовала я, начиная присматриваться к установленным на потолке камерам, чтобы найти слепую зону. — Или закаляют перед трудностями… — еще раз взглянула на матрас. — Вот только если тут «перед», то какие же меня ожидают трудности в дальнейшем? Черная дыра в соседней туманности?

Лязгнул замок и в приоткрытую дверь заорали:

— Три Экс тринадцать–тринадцати–тринадцать! На выход! Урок поведения!

Ну на выход так на выход. Чего ж мне с ними спорить? А если еще и вход на космолет покажут, отбывающий на Землю, им вообще цены не будет.

Я вышла и присоединилась к цепочке таких же безликих фигур, следующих по пятам за бледно–зеленой дамой. Сзади шествие замыкали охранники. Вот они, кстати, были одеты вполне нормально. В обтягивающие комбинезоны или армейские костюмы со множеством карманов. Может потому, что выполняли роль охранников–надзирателей–карателей. И оружие держали на виду. Я приотстала и стала присматриваться к креплению оружия на поясах. Мало ли… вдруг понадобится?

— Иди уже, дурища бестолковая! — толкнул меня в плечо один из этой братии. — Нечего в ногах путаться!

— Оставь ее, — раздался грозный голос. — Она новенькая. Порядков еще не знает.

Я воспользовалась этим замечанием, подняла голову и рассмотрела своего неожиданного заступника. И серьезно забеспокоилась. Достойный противник.

Громадный, выше меня минимум на полголовы, а мой рост сто восемьдесят пять сантиметров, наголо бритый, с лицом, изувеченным двумя шрамами: один спускался по правой щеке, затрагивая уголок глаза; второй — пересекал лоб.

Но не это меня встревожило. Я привыкла к физическому несовершенству за годы службы. У бывалых вояк не то что уродующие шрамы на лице — часто не было своих руки, ноги или глаза, обычно их заменяли нейроимплант или роботизированный протез, иногда даже экзоскелет. Это неизбежно для моей профессии и отторжения не вызывало. Меня беспокоил тяжелый взгляд его темно–серых глаз. Цепкий, внимательный, вызывающий чувство физической тяжести взгляд, неотрывно следящий. Как будто он знал, кто под маской.

«Будет Скар», — решила я про себя.

— Голову опусти, особь! — приказал на ассаме ближайший ко мне мужчина, не вникая и не разбираясь, понимаю я или нет. — Еще раз поднимешь — не посмотрю, что новенькая. Сразу окажешься в комнате наказаний.

Я покорно наклонила голову и абсолютно случайно, но целенаправленно, уронила этому засранцу в карман одно маленькое зернышко и сделала мысленную активацию. Пусть человек на досуге порадуется, когда штаны отмачивать от самого дорогого будет.

И ведь, спасибо Питеру, никаких следов внешнего вмешательства. Просто совершенно неожиданно штанишки стали приставать к коже. И пока не начнешь снимать — не заметишь.

Нас всех привели в большой зал (что за дикое пристрастие к гигантомании?) и поставили в шахматном порядке на жиденькие циновки на колени. После чего чахлая бледно–зеленая учительница начала нудеть о том, что, какая нам всем выпала честь, раз мы будем служить высочайшим существам во всей вселенной.

Пока дама не сообщила конкретно, что это обычные мужики, я была уверена, что она о «розовой любви» толкует. И получила двойное разочарование. Во–первых, я никогда не считала среднестатистических мужчин пупом вселенной, скорее ее задницей. А, во–вторых, до последнего надеялась избежать участи игрушки — поскольку от однополой любви меня натурально тошнит. И физически, и морально.

Такая вот непредсказуемая реакция организма. Не принимает он у меня такого экстрима.

— А поскольку у нас появилась новая особь, — вдруг встряла в ход моих рассуждений мымра–преподавательница, — то я должна напомнить ей и заодно всем вам, что главная добродетель женских особей — это покорность во всем и молчание!

Блин! А я думала, главная добродетель — это размер сисек! Снова сплошное разочарование…

— Сейчас наш многоуважаемый господин, — зеленая низко поклонилась мужику в шрамах, до сих пор не спускавшему с меня глаз, — разрешит вам открыть рты, чтобы с благодарностью повторить наши правила!

— Разрешаю, — разжал губы Скар. Сейчас он невозмутимо смотрел вникуда перед собой, как каменная статуя индейского божка. Необычные татуировки на его лысой голове довершали образ.

— И… — экзальтированно взмахнула руками преподавательница. — Давайте все вместе…

— Покорность! — слаженно выдали пленницы, чередуя ассам с уни. — Молчание!

— Как вы должны служить своему господину? — снова вступила в бой дама.

— Ублажать! Слушаться! Быть покорной! — отозвались забитые девушки, не поднимая глаз.

— Тапочки в зубах приносить надо? — не выдержала я.

За яркой ширмой дерзкого выпада болезненно кололо душу чувство унизительной беспомощности.

— Первое замечание, — злорадно сказала преподавательница и что–то чиркнула в своем планшете. — После третьего замечания — комната наказаний.

Я так смотрю — у них через одну климакс буйствует. Но смолчала. Сцепила зубы, опустила глаза и смолчала. Нарваться я всегда успею. И еще странно: мне почудилось, как по губам Скара скользнула тень необидной усмешки. Надо завязывать со стрессами, а то скоро марсианских щупиков по стенам начну отлавливать.

Мы еще немного поскандировали для затравки. Потом пленницы выборочно ответили на очень важные вопросы: «какая главная добродетель?» и «в чем смысл нашей жизни?».

Хорошо, что меня не спросили. А то бы я им сообщила сдуру, что с незапамятных времен все светлые умы вселенной ищут ответ на этот и другие вопросы и до сих пор в прострации. Но оказалось, я вместе со всеми светлыми умами была в корне неправа. Ага. Смысл жизни в служении господину. Вот беда, а то я, как на грех, плохо бегаю на четвереньках и косточки грызть не люблю.

Нет, надо отсюда выбираться. И чем скорее, тем лучше. Пока хвост не отрос и вилять не начал.

— Урок закончен! — возвестила светло–зеленая мымра. — Сейчас у вас будет пять минут перерыва и медитации, а потом урок изящных поз!

Все дамы мгновенно уткнулись в пол лбами. Одна я, как приличная, сидеть осталась.

Гляжу на соседок и недоумеваю. Уже окончательно запуталась. Эта поза теперь для медитации самая выгодная? Тылом кверху?

— А тебе особое приглашение требуется? — на плохом уни рявкнул на меня один из охранников.

Скрипнув зубами, начала корячиться, чтобы соответствовать. Пока близилась к идеалу, притащилась новая бледно–зеленая тетка и начала нам показывать изящные позы, которые, собственно, сводились к одной и той же: обопрись на что–то руками и отклячь зад.

А! И при этом нужно пятой точкой завлекательно потряхивать и поматывать. Тьху!

Мы с полчаса молча посмотрели, как она все это с энтузиазмом проделывает. Я в это время пялилась на охранников, как на показатель КПД. Так вот, усилий было много, а толку мало. Откровенно скучали мужики.

— А теперь, многоуважаемый господин, — возвестила преподавательница все, видимо, уже из себя вытрусив, — разрешит вам встать и приступить к практической части занятий.

— Разрешаю, — разжал губы Скар.

Все вскочили и дружно начали наклоняться, трясти и помахивать. Такая качка задниц, мама не горюй! Конец целлюлиту.

— У меня сейчас морская болезнь начнется, — пробормотала я, облокотившись руками на колени. — Качка по десятибалльной шкале — уже шторм.

— Быстро все по конурам, курицы безголовые! — ворвался в обучающий зал один из охранников. Кивнул Скару: — У нас визит руководства!

— Живо пошли! — лениво разжал губы мужчина, все так же не сводя с меня взгляда. Что происходит?

Нас согнали в одну кучу и начали выталкивать из зала, выстраивая в цепочку. Я воспользовалась неразберихой и покрутила головой, запоминая расположение камер и действия охраны.

— Сидеть по насестам! — заталкивали нас по камерам мужики и запирали двери. — И не рыпаться!

— Гавнюки! — прошипела я, влетев в свой каменный мешок. — Будут и на моем космолете турбодвигатели! — и замерла, прислушиваясь к звукам извне.

Меня интересовало все: как, когда и сколько раз меняются караулы. Патрулируют ли они коридор? Сколько всего охранников?

Как долго я так простояла, понятия не имею, но ноги замерзли и затекли. Спустя еще какое–то время раздался шум катящейся тележки и лязг отпираемых замков.

Я отпрыгнула от двери и отошла к противоположной стене, не выпуская из видимости выход. Не то чтобы я надеялась на столь легкий побег, но и совсем исключать такой возможности не хотелось.

— Жрать! — швырнул мне в камеру пластиковый запечатанный лоток мерзкий охранник. — Время — пятнадцать минут. Потом отберу! Запомни и заруби себе в своих куриных мозгах!

Я запомнила. Я очень хорошо запомнила эту личность, наклоняясь за едой и не сводя с него напряженного взгляда. Конечно, я могла бы убить его прямо сейчас. И никто бы не успел вмешаться и отобрать у меня мою жертву. Но стоило ли оно того? Пока нет. Пока…

Быстро съев безвкусную холодную массу серого цвета и запив безвкусной водой, я беспрекословно отдала назад лоток и снова обратилась вслух. К концу дня я уже имела хотя бы примерное представление о смене караулов и количестве охраняющих.

— Спать! — приказали нам всем позднее из динамиков — как оказалось, установленных вместе с видеокамерами. — Пятнадцать минут на то, чтобы сменить одежду, принять душ и лечь. Потом наказание!

Я успела. Свет погас, погрузив помещение в полнейшую темноту. И тут лязгнул замок отпираемого окошечка, что–то тихо упало на пол. И снова тишина. Через пару минут над дверью зажглось ночное тусклое освещение.

Осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания команды слежения, я спо́лзала к выходу и притащила неожиданный подарок, оказавшийся упаковкой из трех энергетических батончиков для силовиков. Их использовали для придания сил и восстановления баланса во время тяжелых полевых операций, когда некогда и негде готовить нормальную еду.

Не знаю, кого я должна за это благодарить, но все равно: спасибо тебе, неизвестный друг… со шрамами. Я тихо счавкала батончики, аккуратно спрятав обертки в слегка распоротый шов матраса. Вдруг они будут проверять камеры или мусор? Зачем мне лишние проблемы?

Утро началось с сирены, приказа привести себя в порядок и нового лотка с серой дрянью. Но туда чья–то щедрая рука, не будем упоминать чья, подложила полулитровый пакетик с соком–детоксом. Я его отлично знаю — часть стандартного армейского рациона, щедро напичканный микроэлементами и витаминами. Обертку от сока потом сунула за пазуху, чтобы выкинуть в урну по дороге.

— Урок обслуживания господина! — объявили мне, открывая дверь. И я влилась в поток безликих пленниц, следуя в классную комнату. Там новая бледно–зеленая тетка начала учить нас, как следует ублажать хозяина, используя для этого стеклянный фаллос с ручкой и искусственную силиконовую вагину.

Честное слово, не вру. Я даже рот от удивления открыла. Так, значит, голой себя видеть — неприлично, а это вот — совсем не пошло, а очень даже правильно и достойно⁈

— Вот так, вот так и вот так! — наставляла нас пожилая матрона, изображая половой акт с помощью своих агрегатов.

— Сейчас, как выстрелит! — пробормотала я, не сводя напряженного взгляда с преподавательницы. — Ка–а–ак все зальет!

Мымра так яростно всем эти орудовала, что я практически ожидала семяизвержения из этой стекляшки. Охрана постоянно поправляла причиндалы и старалась не смотреть на учебные пособия.

В сущности, этот урок мне понравился именно учебными пособиями. Если бы я выбирала, когда и откуда линять, то выбрала бы именно этот класс. А что? Два прекрасных предмета для убийства. Есть чем в глаз ткнуть и мозг вынести, или просто натянуть на башку и придушить.

Да–да, я знаю — побочный эффект профессии. Кто–то, на эти предметы глядя, думает об удовольствии, а я об убийстве. В общем, сразу видно, кто на что учился.

Через пару дней я удостоверилась в неизменности распорядка, существующего в данном учреждении. Утром подъем, завтрак, уроки–уроки–уроки, небольшой отдых, снова уроки–уроки–уроки, включая уроки ассамского языка, ужин и сон. Там, где вклинивался небольшой отдых, нам было разрешено бездельничать, но и друг с другом общаться запретили. Сиди или лежи, но молча и веди себя тихо, как мышь.

Немного легче жилось тем, кто жил в двух и трехместных кельях. Им удавалось друг с другом пошептаться, когда выключали свет.

Одиночных келий было мало, только для эксклюзивных вроде меня.

На третий день нас ранним утром, до восхода солнца, вывели в чахлый садик с деревьями за высоким каменным забором и разрешили подышать воздухом.

Уличный воздух был глотком отрады после затхлой и пыльной атмосферы закрытых помещений, в нем смешались горьковатые нотки пустыни, соли и пыльного перекати–поля. Остаточная ночная прохлада приятно освежала.

Оказалось, прогулка на свежем воздухе разрешена каждый третий день, чем я беззастенчиво пользовалась. Маловато, конечно, но что делать?

Я мгновенно слиняла в самую глубь сада, надеясь найти уголок подальше без камер и начать хоть как–то восстанавливать физическую форму. В камере мне это делать запретили, поймав на горячем и записав второе предупреждение. Так что я изыскивала средство обойти это запрет.

Но только я нашла приличный уголок и начала разминку, как кусты раздвинулись и мне явилась бесстрастная физиономия Скара. Он внимательно обозрел полянку и напружинившуюся меня, еле заметно кивнул и исчез.

— Фу–у–у! — выдохнула я с облегчением и продолжила.

Когда только на востоке появилось солнце, над садиком раскрылся не то силовой, не то стеклянный купол, конструкции которого сразу в потемках я даже не заметила.

[1] Китайский фасон длинного узкого платья с разрезами по бокам.