Странная дружба

Глава 13. Бедная Таня

То ли футуристическое кресло, то ли простенький аттракцион — так можно было описать похожую на яйцо оранжевую установку во дворе. Из ребристого пластика и полое внутри — чтобы кому-то не очень большому можно было расположиться в нём. С круглыми окошками-иллюминаторами, через которые можно видеть внутреннее пространство. И на высокой «ножке», прикреплённой к «яйцу» так, чтобы оно могло вращаться.

Площадка эта построена под космический антураж: вытянутые к небу конструкции со множеством шаровых элементов. Горки в виде извилистых замкнутых труб и небольшие качели на толстенных пружинах в виде самолётов, раскачивающихся туда-сюда. Так что оранжевое яйцо — скорее всего корабль инопланетян. Который сейчас на правах самого молодого гуляющего заняла Танька — время было обеденное, так что малышню поукладывали спать. А подростки почему-то обходили именно этот двор стороной — видимо, для них он был слишком детским. А вот для взрослой компании из Максима, Женьки и Таньки — в самый раз.

«Корабль» сделал очередной виток вокруг себя, и в прямоугольном проёме мелькнула Танька. Правда, её габариты были всё же крупнее детских, поэтому дабы расположиться с комфортом, ей пришлось ссутулиться и подтянуть коленки к груди. Что, судя по её безмятежно-отрешённому виду, её это совершенно не волновало. А Максим невольно проследил её движение — как Таня неспешно отталкивается от мягкого покрытия ногами и продолжает центробежное движение.

Таня — она необыкновенная. Инопланетянка. Нет, не так… Инопланетянка — это как фрик. Тот, кто привлекает к себе внимание глупым поведением и несуразным внешним видом. У Максима напряглись челюсти — даже во внутренние объяснения самому себе проскальзывала риторика его отца. С которым, как Максим начал понимать, они серьёзно отличались.

Сам он вместе с Женькой сидел на качелях-балансире — достаточно больших и прочных для того, чтобы выдержать двух взрослых. На одной части вытянутой доски он, на другой — Женя. Качаться получается весьма условно — Женькиного веса совсем не хватает, чтобы перевесить Максима, так что опускается она только в процессе Максимова прыжка, так и не долетая амортизатором о землю. А Максим, наоборот, почти сразу пятками встречается с искусственной травой. Вот если бы посадить вместе с Женей ещё и Таню, тогда катание вышло бы вполне гармоничным.

Женя в очередной раз подлетела к земле, но очень быстро снова повисла «в безвременье», едва касаясь носочками кроссовок земли и держась обеими руками за качельную ручку. Кстати, удивительно, что сегодня она надела обувь на плоском ходу — обычно предпочитала шпильки. Да и брюки носила не часто.

Таню, видимо, всё-таки укачало — она резко выскочила из своего импровизированного кресла и, не успев сгруппироваться, шатнулась в сторону. Максим машинально напряг бицепсы, но нестись ловить её всё же не пришлось — к балансиру она подошла достаточно твёрдо. Скептически глянула на Максима, пытающегося изобразить покатушки с сестрой. И подошла ближе к её «рычагу».

Коротко глянув на Женьку, она схватилась ладонью за ручку, останавливая движение агрегата. Максим машинально встал стопами сильнее и почему-то почувствовал напряжение во всём теле, когда Таня, словно она гимнастка, высоко перекидывала ногу через перекладину и усаживалась впереди Женьки.

Ладонями она взялась за качели на манер ведьмы на метле. Даже ноги подогнула, скрестив лодыжки, похоже. И выжидающе вперилась в Макса.

Тот только сейчас обратил внимание, что та сторона стала основательно перевешивать, и больше не нужно самому держать качели.

Он оттолкнулся от земли, и качели плавно, почти сами по себе ушли в сторону девчонок. А у Максима от неожиданности немного подвело живот, когда качельное сиденье устремилось к своей высшей точке.

С той стороны Женя, наконец, смогла «принять удар на себя» и оттолкнулась, отчего Максим заскользил почти что по воздуху вниз.

С подобной расстановкой сил качаться оказалось куда проще и веселее.

***

Наверное, их с Женькой комната — единственное тихое пристанище в этом густонаселённом доме. Поэтому в последнее время Танька всё чаще обосновывалась там. Особенно по вечерам. Когда день почти что прожит. И всё остаётся так, как остаётся. Танька невольно поёжилась, упираясь спиной в ребристую стенку. И глядя, как в окне одинокая птица лениво машет крыльями, пролетая мимо.

Раздался аккуратный стук в дверь, вырвавший Таньку из неясных размышлений. И Женька, приоткрыв дверь, осторожно заглянула в комнату.

— С ума сошла? — возмутилась Танька, непонятно глядя на сестру. — Ты уже в собственную комнату стучишься?

Женька виновато улыбнулась, заходя внутрь и снова притворяя дверь.

— Я думала, ты может одна побыть хочешь… — объяснила она.

Танька отправила ей долгий взгляд. Нет, ни следа хоть небольшой иронии. Женька действительно готова была предоставить ей такую возможность.

С одной стороны — хорошо. С другой — Танька не была уверена, что эта возможность ей нужна. И что покладистость сестры её не раздражает, тоже не была.

— Я могу найти для этого возможность, — пространно отозвалась она.

Женька зашла и опустилась на собственную кровать — как раз напротив Танькиной.

— Ты сегодня здесь ночуешь? — как бы между делом поинтересовалась Танька.

Пару-тройку раз в неделю она оставалась у Макса. И родители, хоть лично с ним знакомы почему-то не были, не возражали. Да и на знакомстве не настаивали — всё-таки необычный семейный состав рождает некоторые социальные сложности.

— Ага, — кивнула Женька, но Танька не могла не заметить, как та напряглась. И, наверное, в знак сестринской солидарности решила напрячь её ещё больше. Чтобы дважды не вставать:

— Я, наверное, к вам с Максимом леплюсь, потому что у меня своей компании нет, — задумчиво, будто самой себе, произнесла Танька.

— Да ладно — нет… Допоздна с ними шастаешь, — возразила Женька, используя больше родительский сленг, чем собственный.

Танька поморщилась. Компания у неё, конечно, была. И она с ними шастала. Но всё равно упоминать об этом было как-то странно. Это как напоминать маленькому ребёнку, что он до сих пор иногда писается в постель. Да и компания это была по принципу лучше хоть какая, чем никакой.

— Какие-то они… Тупые. Нет, вроде, когда по отдельности, то ничего. Но вместе… Это стадо обезьян, честно…

Женька послала ей сочувственный взгляд.

— Я не против, что ты с нами гуляешь, — пожала она плечами. — Мне даже нравится.

«Ты-то — конечно», — чуть не вырвалось у Таньки. Но вместо этого она произнесла:

— Спасибо… Но ты ж там не одна…

Женька в свою очередь послала ей долгий и не очень понятный взгляд. Настолько, что той стало немного не по себе.

— Не я — тоже не против, — наконец, чётко отозвалась Женька. — И вообще, ты зря думаешь, что он такой покладистый, что не может возразить на то, что ему не нравится.

Женька торопливо скосила глаза в сторону, будто припоминая что-то.

— Если бы ты ему не нравилась, он бы дал тебе это понять. Так что перестань париться из-за всякой ерунды, — с деловитым видом подытожила Женька. И Танька благодарно улыбнулась в ответ.

— Ладно, спасибо, — произнесла она уже бодрее. — Но, если что, не строй из себя мать Терезу.

Женька совсем не по-женьски сощурилась на Таньку.

— Ты зря считаешь мать Терезу доброй — она была весьма корыстолюбивой и жестокой. Но я её строить не собираюсь, — с нарочито ангельским видом Женька откинулась на подушку и взяла с тумбочки свой телефон. И Танька видела, что она пытается скрыть улыбку, явно довольная своей репликой.

— Язва, — решила добавить сестре удовольствия Танька. Той почему-то нравилось, когда её считали хуже, чем она есть.

Танька вроде бы успокоилась — теперь был повод верить, что третьим лишним она не считается. Хотя ближе к ночи эта уверенность и начала рассеиваться. Будто спускающаяся на мир темнота не скрывает, а только обнажает тайные душевные помыслы.

Женька как обычно уснула раньше — спокойно сопела, отвернувшись к окну. Её фигура почему-то казалась Таньке маленькой, хотя и не ей говорить что-то о чужих размерах. Просто считывалась в ней какая-то беззащитность, прикрытая только лёгкой простыней — совсем раскрытой сестра спать не могла, а под одеялом было жарко.

Танька перекатилась на спину и, глядя в потолок, попробовала ото всего отключиться. Не вышло. Совсем.

Дурацкое сознание намертво зацепилось за одну Женькину фразу.

«Если бы ты ему не нравилась…»

Танька прокручивала её в голове с разными интонациями и даже разными голосами — не только Женькиным, но и маминым, папиным, Лериным… Да даже Славкиным и Вовкиным. В попытках найти в ней скрытый смысл.

И смысл находился.

«То есть… я ему… нравлюсь…?»

Танька с досадой перевалилась на бок. Ничего из этого не значит. И то, как поджимало сердце от того, что в душе рождалась надежда, Таньку злило. Хотелось надавать себе по щам.

Она всегда считала, что все эти сильные влюблённости — чушь собачья. И что если это парень сестры или кого-то столь же близкого, то симпатии к нему не может возникнуть просто по определению. Только из желания отомстить «подруге» или показать, что ты лучше неё.

Ничего такого у Таньки к сестре не было. И всё же её парень ей нравился…

И это ужас.

Танька с жалостью посмотрела на ничего не подозревающую Женьку. Спит себе и не знает, какие мысли терзают её бедную Таню…

Бедная Таня начала просчитывать варианты. Как бы переманить Максима на свою сторону.

И тут же разочарованно едва не стукнула саму себя. Она ощутила себя подлой. И мерзкой. Ещё и вдобавок сердце защемило от жалости.

Женя… Нет, она не будет мстить, ругаться и вообще выносить мозги. Даже, может, сама тихо растворится, как только что-то поймёт, уступая дорогу сестре — с неё станется. Даже ничего не расскажет родителям. И не напишет гневного поста в соцсетях. Просто будет перемалывать всё в себе. Не для великой жертвы, а просто потому, что Женя — такая. Изнутри. Всё понимающая беззлобная нимфа. Даже если иногда хочет казаться стервозной.

Она просто улыбнётся и пожелает счастья. Настолько искренне, что от одного этого вида у Таньки разорвётся сердце.

Вот, оказывается, в чём стервозность Женьки. В своей слишком большой правильности. Которая связывает окружающих по рукам и ногам — только последний подлец будет её обижать. Так она связывала Таньке руки и лишала возможности любого манёвра. Лучше бы уж была злобной истеричкой.

Танька бессильно вздохнула. Наверное, слишком шумно. Потому что Женька на своей кровати начала возиться. Танька зачем-то зажмурила глаза — в темноте ведь всё равно не видно. И подавила очередной вздох.

Она ничего не сможет сделать. И ей остаётся только смириться. Как же это тяжко.

***

В общем-то, Матвей хороший. Но что ещё сказать про Матвея, кроме того, что он хороший, Танька не знала.

Симпатичный внешне. Со светлыми, пшеничными волосами. И очень голубыми глазами. И вообще во всём его облике прослеживалось что-то детское. Кому-то такое нравится. Таньке — нет. Потому что она сравнивает. И считает, что волосы у парня должны быть тёмные. А глаза — светлые. И в глазах должно быть что-то жёсткое и решительное. И чтобы только в самой глубине горел светлый огонёк. И вообще овал лица должен быть очерчен чётко, чтобы прямо чувствовалось что-то мужественное. А не как у Матвея.

Тот протянул ей кружку — улыбающееся солнц на её стенке встало перед глазами. Оно просто радовалось Таньке и не знало, что она думает про хозяина этой чашки. Да и всей пустующей квартиры. Таньке стало стыдновато, и она преувеличенно бодро порадовалась приготовленному Матвеем чаю. Поторопилась отхлебнуть и едва не взвыла — кто вообще заваривает крутой кипяток? Она, в конце концов, не ящерица.

А Матвей, ничего не замечая, сел рядом с ней и принялся помешивать свой чай — как ни странно, мужественно-тёмной.

— А у тебя какой фильм любимый? — спросил он. В который раз. Танька помнила, что он уже спрашивал, и, кажется, не один раз. И не помнила, что отвечала.

— Подменыш, — машинально ответила она. Матвей кивнул.

На диване не слишком комфортно. Он вроде обычный, но пружины почему-то впиваются во все неудобные места. Или просто Танька не может нормально усесться. Да и за сюжетом фильма не следит, несмотря на то, что раньше его, вроде бы, не видела.

А Матвей, кажется, принимает её ёрзанья по-своему. Сосредоточенно глядя в экран, он закидывает руку и опускает её Таньке на плечо. Ту сразу обдаёт чужим влажноватым жаром. А ещё она чувствует запах пота, смешанный с «освежающим» дезодорантом. Не слишком неприятный, но и не прямо располагающий к себе. Чужие пальцы начинают поглаживать её плечо. Очень робко и осторожно.

Танька не против. В принципе, она сюда за этим и пришла. И вообще с Матвеем начала встречаться для этого. Но всё же в её представлениях всё должно было происходить по-иному. Как — Танька сама не в курсе. Но по-иному.

Компьютер продолжил что-то навязчиво бормотать, когда Матвей потянулся к ней. В неудачном движении как-то зажал её волосы между локтем и диванной подушкой. Танька от боли шикнула, но Матвей, кажется, не обратил на это серьёзного внимания.

— Извини, — буркнул он, и Таньке в лицо дохнуло химозной смородиной — ароматизатором чая.

Танька не успела ответить что-то вроде: «Ничего». Потому что её нижнюю губу накрыло слюнявое прикосновение. Впрочем, таким оно было всегда — ничего нового. Так что Танька по привычке двинулась губами вперёд.

Сегодня дело явно не ограничится тисканьем её груди.

От предчувствия Танька закрыла глаза и почувствовала зашедшееся сердце. А Матвей сделал неожиданно сильное движение в её сторону, обхватывая за талию. У Таньки от этого перехватило дыхание, а внутри что-то бухнулось вниз. И она, машинально хватаясь за чужие плечи, почувствовала лопатками диванный валик. И чужую тяжесть на себе.

Матвей становился нетерпеливым, движения его — всё менее осторожными, а дыхание — сбитым.

Его рука сжала ей бедро и нетерпеливо деранулась вверх — под юбку. Вторая сильно вжала за плечо в поверхность дивана, будто Танька собиралась сопротивляться. А потом кожа живота ощутила прохладу — её бесцеремонно оставляли без прикрытия футболки.

Наверное, Матвей делал всё правильно. Все эти ласки, насколько возможно осторожные движения. И всё равно Таньке было больно. Что-то инородное и совсем для того не приспособленное продиралось в неё. Встречая препятствия и преодолевая их всей своей силой.

Танька знала, что может быть больно. Но потом же должно было стать приятно? А было просто склизко. И тяжело.

Матвей сильно впился ртом в её рот, и Танька машинально схватилась за его плечо. Напряженное и влажное. Вроде бы, вывернувшись тазом, удалось «оптимизировать» проникновение. Хоть внутри всё ещё щипало, как если бы там была ссадина. Да и неловкие, дёрганые движения как-то ощутимо разворачивались внутри. Настойчивые и почти навязчивые. А когда Танька к ним более или менее приноровилась, движения вдруг стали резче и пронзительнее. Опять до напряжённой боли. Танька зажмурилась. Матвей тяжело задышал ей в самое ухо, сильно сдавливая пальцами грудь. Начал буквально впиваться и вдалбливаться в неё. А потом вдруг протяжно застонал и замер, полностью наваливаясь на неё.

Танька, несмотря на это, ощутила холод. Особенно между ног, где всё ещё был чужой член. Впрочем, это ощущение быстро прошло.

Матвей, счастливый, порывался пойти с ней вместе в душ.

— Я стесняюсь, — Танька сама не поняла, как смогла сказать это настолько игриво — будто кто-то просто произнёс это чужим голосом. Но Матвей ничего не заметил и только рассмеялся — по принципу, чего там теперь стесняться.

Но Танька, подмигнув ему, всё же ускользнула в ванну в одиночестве. Идти было непривычно-больновато. Опершись ладонями на раковину, она заглянула в зеркало. Чтобы узнать, как она себя чувствует. Потому что внутренние ощущения всё начисто от неё скрывали.

Укладка на голове растрепалась — что, в принципе, было ожидаемым. И предательские рыжие корни начинали опять просвечивать сквозь ставший уже почти родным чёрный цвет. Кожа лица покраснела — как если бы Танька долго сидела над паром. А само выражение лица… Какое-то непонятное даже для самой Таньки.

С расширенными, очень внимательными глазами. И напряжённой линией подбородка. Что-то растерянное проскальзывало в её облике. А потом она опустила взгляд на раковину в чужой квартире. И от этого отражение её стало разочарованным.

Выкрутив ручку душа, она перелезла в резервуар ванной. Внизу живота от этого движения что-то напряглось. А от мыла засаднило внутри. Красноватая полоска под звук стекающей воды убегала к сливному отверстию.

Танька всё ещё пыталась понять, что с ней. Ей не было грустно. И она не жалела. Просто… Просто думала, что у Женьки с Максимом всё было совсем не так. Интересно, а Макс был у неё первым? А она у него? И о чём она только думает в Матвеевской ванне?..

Танька с досадой зажмурилась и выключила воду. Наскоро вытерлась галантно принесённым Матвеем полотенцем. И, завернувшись в него, вышла.

Матвей и не думал одеваться — так и сидел голым, поигрывая левой ступнёй в воздухе. И смотрел в монитор, где всё ещё показывали фильм. Увидев Таньку, машинально протянул руку к полотенцу, но та успела с хихиканьем ускользнуть, торопливо подхватывая с дивана свою одежду и прижимая её комом к груди.

— А зачем ты одеваешься? — насмешливо поинтересовался Матвей, без тени смущения многозначительно глядя на Таньку.

Она показушно закатила глаза.

— У меня от твоих размеров, вообще-то, всё болит, — «возмущённо» пробурчала она. И стала натягивать трусы, прямо не вылезая из полотенцевого шалашика.

Кажется, её отговоркой Матвей остался доволен.

Таня ещё для приличия посмотрела кино, даже не пытаясь вникнуть в сюжет и на автомате отвечая на комментарии Матвея. А по окончании стала спешно прощаться. Матвей всё порывался сначала её задержать, а потом и проводить, но Таня решительно отказалась.

— Тебя мой папа теперь убьёт, — серьёзно сообщила она. А видя растерянность на лице парня, поспешила засмеяться.

Матвей рассеянно улыбнулся, и Танька решила «успокоить» его получше.

— Не переживай, я шучу. Ему не за что тебя убивать.

Улыбка Матвея стала увереннее. А Танька, коротко чмокнув его на прощание в губы, вышла на лестничную клетку.

Подъездная прохлада прошлась по спине — оказывается, Танька не слишком хорошо вытерлась. Немного не комфортно. Ну и что.

На улице доброе вечернее солнце сразу приняло её в свои лучистые объятия. Ему было всё равно и светило оно для всех. Танька огляделась по сторонам. Слои приветливой зелени расползались между дворами и бодро освещёнными многоэтажками. Безоблачное голубое небо очень гладко лежало над головой. И неторопливые прохожие проскальзывали мимо, как нарисованные. Танька распрямила спину и пошла домой.

Во дворе она увидела Вовку, активно штурмующего импровизированный скалодром детской площадки. Выгуливала его Лера, не спеша приходящаяся вдоль границ мягкого площадочного настила. Чем-то напоминающая одинокую птицу. Танька подошла к ней.

— О, какие люди без охраны, — обрадовалась ей Лера. — Ты чего-то сегодня рано.

— Мы облазили все подвалы и нам стало скучно, — пространно отозвалась Танька, памятуя, как Лера одно время примерно этими словами ругалась на поздние Танькины возвращения.

Лера хмыкнула. И в этот момент им под ноги кубарем скатился Вовка — видимо, успешно забравшись на вершину скалодрома, он решил закрепить триумф съездом с высокой горки, присобаченной именно к этому скалодрому. Но что-то пошло не так.

Растянувшись у горочного подножия, он глубокомысленно воззрился в небесную красоту. Возможно, в прошлой жизни он был Андреем Болконским и теперь его накрыло вьетнамскими флэшбеками. Впрочем, довольно скорострельными, потому что ни Лера, ни Танька не успели хоть как-то среагировать, а Вовка тут же вскочил на ноги. Серьёзно кивнул сначала матери, потом Таньке и, плотно сжав подбородок, заново отправился на штурм практически покорённой высоты. Некоторых трудности только закаляют.

— Ты ща вывалишься! — крикнула Лера. И эта её фраза относилась совершенно не к сыну. А к сестре, которая мелькнула с тряпкой в открытом окне пятого этажа.

— Даже не надейся на это, — серьёзно ответила ей Света. С очень конкретным выражением лица. Возможно, не будь во дворе Таньки с Вовкой, ещё бы добавила какой-нибудь жест. И принялась с уверенным видом пшикать на стекло из пульверизатора.

— Ладно, пойду домой, — махнула Танька и направилась знакомой тропинкой к подъезду.

Пешком поднялась на пятый этаж — при напряжении всё ещё саднило — и зашла в квартиру. Кроме мамы никого не было — папа ещё не пришёл с работы, а Женя как обычно тусовалась с Максимом.

— Давай помогу, — предложила она, подходя к подоконнику, на котором расположилась родительница. Движения её были угловаты и несмелы. Как у каждого человека, который стоит у открытого окна и не слишком уважает высоту.

Мама протянула ей было бутылку с насыщенно-синей жидкостью. Но, пересекшись с ней взглядом, не стала отдавать, а только внимательно посмотрела Таньке в лицо.

Та почувствовала себя, будто она на допросе и её сканируют на детекторе лжи. Стеснённо отвела глаза. У неё вдруг возникло стойкое ощущение, что мама сейчас узнала обо всём. Вообще обо всём.

— Не надо, — мягко сказала она. — Ты какая-то уставшая. Иди лучше отдохни. Я справлюсь.

От этого заботливого тона Таньке стало очень тепло. И желание помочь только усилилось, хотя к чистоте она и была равнодушна.

— Да всё нормально, — попыталась протестовать она. — Вдвоём быстрее. Да я и высоты не боюсь.

Мама сощурилась на неё. Похоже она обычно щурилась на Леру. И после этого обычно выдавала что-нибудь едкое. Но сейчас ответ её прозвучал так же мягко, как и до этого.

— Ты всё равно до верха не достанешь. Придётся перемывать.

Она улыбнулась очень доброй улыбкой, чтобы Танька не обиделась. Но Танька бы и так не обиделась. Развела руками с видом «я сделал всё, что мог» и с успокоенной душой ушла к себе в комнату.

Там бухнулась животом на кровать и развернулась к окну. Тёплый, ничего плохого не предвещающий летний вечер. Глядя на такой, совсем не хочется размышлять о чём-то. Поэтому Таньростока п перевернулась на спину и уставилась в потолок. Вот он своей бездушной бледностью как нельзя лучше подходил для внезапной рефлексии.

Матвей хороший. Но Таньке он не нравится. Даже после первого секса. От которого другие девчонки были в эйфории. Никакой особой связи от этого не возникло. Танька невольно вздохнула. Потому что надеялась.

Матвея было немного жалко. Танька, получается, им воспользовалась. Для личных целей. И целей этих не достигла. И принялась мысленно убеждать себя, что она Матвею тоже не очень нравится. Совсем не как Женька Максиму. А Максим Женьке.

Ну вот. Опять он. Они.

Таньке стало стыдно. Хорошо, хоть во время секса Максима себе не представляла — это, по мнению Таньки, было вообще подло.

Из глубины квартиры раздался щелчок дверного замка. Вернулись Лера с Вовкой. А судя по голосу, ещё и папа. Света начала им что-то говорить — за закрытой дверью Танька не разобрала, что именно. Да это и не важно.

Неприятной радостью кольнула надежда. В конце концов, их семья тоже не образец классической. Но всё же нормально… Просто есть некоторые издержки — в основном, в общественной презентации.

И тут же надежда погасла. Исключение всё-таки подтверждает правило. Да и они с Женькой совсем не близняшки. Это у близняшек, наверное, слишком много общего. Почти генетическое клонирование. Как там в генетике? Если пара близняшек выйдет замуж за пару близнецов, то их дети генетически будут не двоюродными, а родными братьями и сёстрами. Так что там всё сложно.

А среди обычных людей третий — лишний.

Придя к совсем невесёлым выводам, Танька рывком села на кровати. И печально посидев так с минуту, всё-таки сползла. И вышла к своим. Потому что в тёплом семейном кругу печаль имеет свойство рассеиваться.

***

Женька проснулась одна. Разложенный край дивана пустовал смятой простынёй, подсвеченный утренним лучом. Вообще-то ощущение не слишком приятное. Тем более в чужой квартире. Хоть и не совсем чужой.

Женька не любила сразу вскакивать, едва проснувшись. Но сейчас бодрость настигла её неожиданно быстро, и она, на всякий случай стараясь не шуметь, соскочила на пол. Приоткрыла дверь в коридор. Прислушалась.

С кухни явственно доносился шум. Вроде бы даже от одного человека. Значит, Максим не бросил её на произвол судьбы. И не притащил какого-нибудь приятеля на утреннее пиво. Хотя последнее за ним обычно и не водится.

Женька, поправив короткую ночнушку — голой она спать на могла — потихоньку пошла к кухне. На шум. И не пожалела, что не стала с порога голосить.

Максим стоял к ней спиной. В одних джинсах. Около плиты. Судя по тихому шкворчанию масла и запаху яиц — готовил завтрак.

Мышцы его спины перекатывались под плотной кожей, собирая её в красиво очерченные бугорки. У всех этих мышц есть названия. И Света, как медик, наверняка их знает. Но, ей-богу, не будешь же ей звонить и спрашивать. Поэтому Женька просто смотрела на длинное углубление по самому центру спины — под ним прятался позвоночник. У плеч — крупные крылья, прикрывающие лопатки. Они живо шевелились, когда Максим делал что-то на плите. На предплечье сзади можно было различить надутую вену, стремящуюся к широкому запястью. А выпуклый треугольник стремился к крестцу и прятался под широким джинсовым поясом.

— Привет, — тепло поздоровалась Женька.

Первым порывом её было сделать сюрприз и молча обнять парня со спины. Но получать какой-нибудь лопаточкой не хотелось — а с испугу можно сделать и не такое. Так что Женка сначала подала голос, и только потом обхватила Макса сзади.

Тот обернулся на её голос, но увидеть Женьку не успел — она уже прижалась к нему. Плечо защекотало мягкое дыхание, а где-то в районе широчайшей мышцы спины через тонкую ткань он различил упругое прикосновение грудей. И едва не ошпарился и край сковородки.

— Ты, оказывается, умеешь готовить, — проворковала Женька, и Максим ощутил на плече её короткий поцелуй.

— Никому не говори, — заговорщицки посоветовал он в ожидании, когда уже эту яичницу можно будет оставить в покое.

— Ладно, — легко согласилась Женя. И потёрлась щекой о его лопатку. Максим решил, что на пару минут яичницу можно оставить и без присмотра.

Выпустив кухонные орудия труда, он круто развернулся и сгрёб вскрикнувшую от неожиданности Женьку в объятия.

— Ай! Раздавишь! — притворно вскрикнула она, обвивая его шею своими руками. И размыкая губы для поцелуя.

Яичница едва-едва не подгорела.

— А у Таньки скоро день рождения, — как бы между делом произнесла Женька, делая глоток чая и глядя в тарелку с яиченной половинкой. — Восемнадцать лет.

— Здорово, — на автомате отозвался Максим, внутренне подбираясь. С чего бы Женька заговорила про сестру?

— Макс… — Женька сделала короткую паузу, и Максим начал подозревать недоброе. — А ты как смотришь… Ну, если мы с ней его отметим?

— Я? Нормально… — растерянно и одновременно с облегчением отозвался Максим.

— Хорошо, — Женька облегчённо улыбнулась, бодрее отпиливая подрумянившийся яичный край. — А то мне кажется, ей одиноко. Спасибо!

— Да не за что, — Максим всё ещё не мог поверить, что вопрос был только в отмечании дня рождения.

Потому что Танька ему нравилась. Как и Женька. Не настолько, чтобы бросать её. Но всё же. И Максим подспудно ждал, когда Женька всё поймёт и припрёт его к стенке. Поэтому по возможности старался уходить от разговоров о Таньке.

А теперь с ней предстоит отмечать её день рождения. Но Женька же будет с ними. Поэтому надо держать ухо в остро. Но это, скорее всего, будет не сложно. Всё должно быть нормально.

Максим заставил себя расслабиться и ответить, наконец, Женьке, что они будут дарить Таньке. Ответить, что он не имеет ни малейшего понятия.