Странная дружба

Глава 25. Как в первый раз

Была ли важная причина, почему девчонки вдруг прочно обосновались на кухне, Максим не знал. Но они даже не переругивались между собой, а это уже наводило на некоторые подозрения. Так что Максим, хоть и без особой необходимости, но всё-таки тоже зашёл в кухню и присел на стул. Даже если они решили его отравить… Лучше перед смертью смотреть на что-то красивое. Например, на них.

Женька в это время ловко нарезала овощи — Максиму было видно, как аккуратные локти ныряют туда-сюда около точёной талии. Кажется, ещё немного, и они заденут белоснежный бантик, подчеркивающий тонкий девичий стан — Женька для антуража надела белоснежный фартук. Который, к счастью, совершенно не скрывал своей длиной стройных ног. Да и вообще их ничто не скрывало — Максимова футболка, в которую облачилась Женька, заканчивалась, едва-едва прикрывая выступающую попу. Как будто у неё мало здесь своих вещей — Женька таскает Максимовы… Да и вообще — и у неё, и у Таньки здесь столько шмоток, что Максим уже ютится на самой крайней и неудобной полке шкафа. Хотя, надо признать, вещи на ней всегда выстираны и выглажены. Один из плюсов проживания с двумя девушками — даже если одна психанёт, вторая непременно наведёт порядок. Чисто из принципа.

Кстати, попа у Женьки не просто выступает. Она, подчиняясь слаженному движению всего тела, то и дело мелькает белой тканью, когда серая футболка вдруг удачно собирается на поясничном прогибе. Совсем ненадолго. И белое мелькает, как кроличий хвостик.

Танька сегодня особой страсти к готовке не испытывает. Зато испытывает страсть к чистоте. Настолько сильную, что даже залезла на табуретку и возит теперь тряпкой по верхушке холодильника. Неслыханное проявление чистоплотности. Стопы её выгибаются, высоко-высоко приподнимая пятки над мягкой поверхностью стула — роста даже с учётом его не хватает. Но Танька не сдаётся — упорно делает рывки вверх, не жалея стройных икр и поднимаясь чуть ли не на кончики пальцев. Кто-то явно в детстве грезил о карьере балерины.

Максим в балете разбирается, как утка в апельсинах. Но на балет с участием Таньки определённо посмотрел бы. Особенно если бы на Таньке было балетное трико и эта уверенно торчащая вверх юбочка. Вместо ярко-розовых шорт по самое колено.

Путём неимоверных усилий Танька всё-таки расправляется с холодильником. И явно не собирается на достигнутом останавливаться — разворачивается на девяносто градусов и теперь всем телом вытягивается к люстре. Багровая тряпка с размаху накрывает плафон, который от влаги тут же становится прозрачным. Максим видит, как Танькин живот по инерции втягивается в тело, создавая дополнительное ощущение хрупкости. Но увесистая грудь тут же его компенсирует, ещё сильнее от напряжения плеч подтягиваясь вперёд.

Танька вся вытянуть в сосредоточенную струнку. А Женька продолжает ритмично нарезать салат — толчки ножика мерно ложатся на утомлённое сознание. Эта неделя в Максимовском универе выдалась на редкость тяжёлой. Настолько, что у него гудят ноги и нет никаких сил помогать ни Таньке, ни Женьке. Хорошо, что они об этом и не просят.

За окном мелкая морось — осень в этом году подкралась очень незаметно, сменив серостью и прохладой жаркое солнечное лето. На стекло скользкими мазками ложатся меленькие капли — их прекрасно видно в мягком свете уличных фонарей. Задувает ветер, норовя проникнуть в мельчайшие стекольные зазоры. Но ему это не грозит — внутри слишком тепло, чтобы чувствовать его бессильно-злобные порывы. И все вакантные места уже заняты. А сгущающаяся вечерняя темнота надёжно разгоняется электрическим свечением — особенно после того, как Танька заканчивает протирать плафоны. Максим погружается во что-то вроде дрёмы. И не может стопроцентно сказать, на самом деле всё это происходит или просто грезится. Картинка как-то размывается, словно акварельная. Того и гляди пойдут титры и окажется, что всё это — просто чья-то фантазия.

— Хорошо, что завтра суббота, — Женькин звонкий, живой голос вдруг придаёт всему происходящему объёма. Ощущение грёзы отступает и рассеивается в запахе помидоров и масла.

Это всё — по-настоящему. Это всё — здесь. Это всё — их.

Максим, сам не зная чему, улыбается.

А свет в кухне тем временем неуловимо изменился. Он не стал ни ярче, ни тусклее. Просто по светлой плиточной стене над Женькиной макушкой пробежалась прозрачная тень. Если не присматриваться, то и не заметишь. Но Максим заметил. И машинально глянул на источник света — люстру. Как оказалось, очень вовремя.

Танька ещё не закончила протирать плафоны. Или, скорее всего, уже закончила — потому что люстра под её руками опасливо накренилась ближе к потоку, как если бы Танька её отталкивала. А сама её кукольная фигура вдруг вытянулась по диагонали, как если бы она решила с места выполнять команду «упал-отжался». Вот только ничего такого она не решала — видно по резко выпученным глазам и проступающей на лице бледности, несмотря на несошедший персиковый загар.

Падает Танька нестерпимо медленно. Настолько, что кровь ударяет Максу в голову и вообще во все места. Не чувствуя себя, а будто превращаясь в сплошной рефлекс, он оказывается рядом. А Танька, оказывается, уже у самой земли!

Её тело тяжело бухается ему на руки, с утроенной силой давя и будто норовя их оторвать. Мышцы сами собой деревенеют в попытке замереть и удержать чужой вес. Бесконечная, долгая секунда…

И, наконец, мир снова обретает привычное течение времени. И краски — тени от светильника теперь ходят ходуном, люстра шатается, как ненормальная.

Танька запоздало цепляется Максиму за руки. Тело её становится легче. Максим чувствует чужой учащённый пульс — как раз держится в районе груди. Взгляд его цепляется за порыжевшую макушку, а потом за расширенные карие глаза, радужка которых безнадёжно тонет вокруг белизны и будто посылает прощальные желтоватые салюты — у Таньки глаза с крапинками.

— Офигеть у тебя реакция, — восторженно сообщает она через испуганное дыхание. И пальцы её, будто на всякий случай, сжимают чужие напряжённые сухожилия — бездумно проверяют, выдержат ли.

— Не лазай больше под потолком, — всё, что получается ответить у Максима. Хорошо, хоть голос звучит ровно, несмотря на продолжающее колотиться сердце.

А Женька только сейчас поняла, что в кухне что-то происходит. Обернувшись и не выпуская из руки острого ножа, она окинула взглядом и Максима, и Таньку. И обоим показалось, будто сейчас, как безумный персонаж какого-нибудь триллера, пойдёт с этим ножом в атаку. И они на всякий случай замерли, будто это хоть как-то могло помочь.

Но впечатление оказалось ложным — это просто свет растревоженной люстры не пришёл в нужную кондицию. А когда тени выровнялись, оказалось, что Женька смотрит на них вполне спокойно, пусть даже как на дураков.

— Давай-давай, срывай люстры, — посоветовала она. — В темноте удобнее по ночам есть.

Танька сделала возмущённое лицо.

— Ой, кто бы говорил — салатики-салатики, а потом конфеты пакетами пропадают.

— Не ссорьтесь, девушки, — решил вмешаться Максим, поудобнее перехватывая Таньку. — Мы живём в экономически развитой стране, и перебоев с поставками продуктов не предвидится.

— Причём тут продукты? — разочарованно фыркнула Танька — а ведь начиналась такая приятная дружеская разборка.

— Вот именно, — поддержала Женька. — Избыток питания ещё никому на пользу не шёл.

Она тоже была не против лёгкой перебранки.

— Ну… — Максим уселся на освободившуюся табуретку, одновременно усаживая Таньку на коленки. Задумчиво дёрнул им несколько раз, будто играя в лошадку. — Избытка веса тут ни у кого не наблюдается. Так что…

Танька развеселилась, оседлав Максим сверху и оказываясь с ним лицом к лицу. И нарочно двинулась так, чтобы сходящимися бёдрами задеть район паха.

Ярко-розовая ткань соединилась с чёрной. Так гармонично, что сверху даже казалось, что никакого соединения и нет, и это всё тканевый монолит. В котором, впрочем, всё равно вмешался жизненный дисбаланс — из-за поднимающегося бугорка на чёрном.

— С-с-с! — нет, змей в кухню не проникло — шипела Женька. У которой и в мыслях не было нарушать чёрно-розовое единение. Просто нож соскользнул с мокрой шкурки помидора и прошёлся ровно по фалангам указательного пальца. Но Танька всё равно, как по команде, соскочила с Максимовых коленок и даже будто встала по стойке смирно. Как ребёнок, смутно догадывающийся о своей вине.

Максим тоже не остался на месте и уже держал в руке Женькину, очень тонкую по сравнению с его, ладонь. Где безошибочно читался след от ножа — тонкая красная линия, смешивающаяся со влагой и растекающаяся ниточками. Норовящими заполнить все складочки и мельчайшие бороздки кожи. Беспомощная дрожь пораненного пальца. Ладонь, такая беззащитная, полностью скрытая в его руке. Женькина рука теперь тоже немного его. Поэтому, как и всякий нормальный человек, Максим сделал единственно верное движение — потянул повреждённую ранку к губам.

Женька вздрогнула, и ладонь её инстинктивно сжалась. Но так и не смогла уйти от соприкосновения с осторожным, ласкающим языком. Её щёки стали красными, будто на них остались отпечатки помидоров. А ранку уже перестало щипать.

— Ну вот, до свадьбы заживёт, — весело сообщил Максим, глядя на Женькины пальцы — следа от пореза больше не было видно. А щёки её налились ещё сильнее. Надо будет почаще её смущать.

Вообще-то есть не хотелось. А вот утащить разморенных спокойным пятничным вечером девушек в уютную норку — очень даже. Может, уютной комнату можно было назвать и с натяжкой… Хотя почему с натяжкой?

Девчонки уже практически переселились сюда, и всё реже ночевали дома. Так что части своих жизней они тоже успели тихой сапой перетащить на эту территорию. И теперь несмотря на то, что зима только приближается, широкую стену украшала длинная гирлянда с мигающими огоньками. Реально украшала — придавая помещению нарядной загадочности и будто даже расширяя территорию. Кроме того, на стенах появились по-девичьи светлые картинки с со смешными подсолнухами, авокадками и мотивирующими надписями. Даже диван после согласования с хозяевами был заменён на кровать. Не настолько широкую, насколько надо бы, но в тесноте да не в обиде. А ещё всякие милые безделушки на полках будто заставляли остановиться в дневной суете и начать их разглядывать, придумывая им тайные жизни.

Максиму придумывать какие-то жизни нет ни малейшей надобности — ему вполне сгодится и своя. Если у кого-то две девушки, то значит у кого-то — ни одной. Значит Максим уже — победитель по жизни. Кроме шуток.

Кровать упруго прогнулась, принимая на себя усиленный тройной вес. Потянувшись, Женька выключила свет, оставляя в пространстве только огоньки гирлянды и свет ночничков — ещё одно девичье дизайнерское решение.

Голубые сумерки за окном, чуть-чуть разбавленные зажигаемыми фонарями. Женькин тёплый живот, вплотную упирающийся в Максимов бок. Танькины ноги, перекинутые ему через коленки. И тишина. Космически уютная тишина. Перемежаемая только чужим дыханием у самого уха.

Руки сами собой начинают проползать по девичьим спинами. Макс уже с закрытыми глазами определить где чья — даже через одежду. Будто вытянутая вверх каждым позвонком, неуловимо подрагивающая от каждого прикосновения к себе — Женина. Всегда тёплая, наполненная переливами уверенных мышц и будто раскрывающаяся навстречу — Танина.

Максим, влекомый инстинктами, тянется к тёплым губам. Тонким, но уже пульсирующим от прикосновения. С остреньким языком и торопливыми движениями. Женечка.

Светлые волосы щекочут щёку, переходя к брови. Дыхание сбивается. Рука сама собой сграбастывает футболку, чувствуя под ней твёрдую застёжку лифчика.

Приятная волна в теле усиливается и идёт колючками вдоль всего позвоночника, заставляя почти что выгнуться. Это плотные, влажные губы уверенно прижимаются к сгибу его шеи. Заставляя её расслабиться и полностью подчиниться их хозяйке. Танечке.

Максим почувствовал, как расслабляется плечо, уползающее в её сторону. И готовые, очень тёплые объятия, которыми его окутывало с её стороны.

Руки, такие знакомые, легли на плечи. Но вместо того, чтобы спокойно улечься там, начали будто заново их исследовать, ощупывать. Будто бы там что-то могло измениться… Пальцы через футболку очертили трапеции, прошлись вверх, задевая самыми кончиками каждую вершинку позвонка. Будто пересчитывая и коротко изучая их прочность. Между лопатками сильнее потекла кровь.

С другой стороны его тоже обняли, делясь своим теплом. Правда, Максиму пришлось сделать усилие, чтобы не дёрнуться — синяк уже рассосался, а вот нервы почему-то остались повышенно чувствительными. Но это совершенно не повод дёргаться от Жени.

Её длинные распущенные волосы мягко задели щёку и защекотали в районе ключицы, посылая мурашки на спину. Как раз под Танины, становящиеся всё смелее, ладони.

Одежда вдруг стала очень мешать. По крайней мере, футболка. Безжалостно отделяющая его от Жени с Таней. Несколько осторожных движений — главное, не задеть их обеих руками — и торс, наконец, соприкоснулся с пьянящей свободой. Воспользовавшись этим, Максим залез обеими руками и под чужую одежду. И втянул воздух прямо сквозь сомкнутые зубы.

Непередаваемой ощущение волнующих тел. Здесь, совсем близко. Даже если через ткань одежды. Мягкие, подминающиеся под руками живые объёмы. Которые совсем скоро станут его, Максима.

Чувство предвкушения как в первый раз ударилось о кадык. И потянуло вниз, к паху, по пути захлёстывая счастьем. Настолько, что Максим не удержался в вертикальном положении и бухнулся спиной на пушистое покрывало. Правда, с этим ему с обеих сторон помогли девчонки.

Света в комнате стало меньше. По крайней мере для Максима — Женькины волосы надёжно прикрыли его лицо от окружающего мира. Чтобы никому не показывать. Только Таньке, которая, посмеиваясь, чмокает Максима в нос. И сразу же отстраняется. Чтобы тот не успел поймать.

Женька тоже выворачивается из прикосновения. И даже, совершенно неожиданно отползает в сторонку, усаживаясь, поджав под себя коленки, у самого кроватного края. Почти как примерная, хорошая девочка. А Танька на свой лад зеркалит её позу с другого края. Разве что ноги перекрещивает по-турецки.

Максима зажигает азартом. И он изо всех сил притворяется ленивым и разморенным. Интересно, которая дёрнется первой? Танька — та проворнее. Но Женька ближе к свободному краю и убегать ей сподручнее. Максим внутренне представил себя котом, настраивающимся на прыжок.

— А-а! Пусти! Хам!

Всё-таки, если Танька разойдётся, то ловить её будет сложнее. Так что схватив её в охапку за талию, Максим изо всех сил дёрнулся на другой кроватный конец. И даже почти успел — собственная футболка так и осталась в кулаке. Правда, дальше раздался треск, и вот уже у Максима в руке не футболка, а только её часть. Большая часть.

Ладно, не вся, конечно. Но ниже пояса через дырку открывается весьма интересный и необычный вид. А ещё становится понятно, что спереди на трусах у Женьки нарисована радуга.

Танька, уже не сопротивляясь, а выглядывая из-под Максимовского плеча, начинает веселиться.

— Вот это кино! Вот это любовь!* — напевает она на известный мотив. И Женькино растерянное лицо заражается улыбкой.

Но на всякий случай, чтобы Таньке вдруг не стало обидно — женская натура ведь сложна и противоречива — Максим дёргает и её. За воротник футболки. Тут улов поменьше — всего лишь отлетевшие по пупа пуговицы. Но отрывающийся вид не хуже, чем у сестры. Особенно если учесть, что бирюзовая чашка бюстгалтера почти ничего не скрывает.

Возможно, Максим сделал всё это зря. Потому что сразу же подвергся женскому нападению с обеих сторон. И так как футболки на нём самом уже не было, то предметом атаки стали джинсы.

Хорошо, что девичьих сил, даже в двойном объёме, маловато для плотной синей ткани. Так что обошлось простым стягиванием их с ног. Правда, вместе с трусами.

На этом двойная девичья атака не прекратилась. Но перешла в более хитрую и исступлённую фазу.

Влажные губы, мягкие руки, обволакивающее дыхание не оставляли Максу ни малейшего шанса на сопротивление. И тело само собой стало поддаваться и расслабляться.

Наверное, они победили. Но стоил ли расстраиваться, если любовь — это игра, и проигрывает тот, кто относится к ней слишком серьёзно?

А меж тем двойной девичий вес туго прижал его снова к кровати. И лишил всякого желания и сопротивляться, и продолжать о чём-то думать. Потому что кровь от головы начала приливать к нижней, гораздо более важной сейчас части. Которую Танька с Женькой тоже не обделили вниманием.

Вот где умение разделять их прикосновения Максима подвело. Он больше не знал, где Женькина рука, а где Танькина. Только чувствовал скользкое, очень аккуратное движение по стволу вверх — к пульсирующей головке. Дойдя почти до конца, пальцы кольцом обхватили пространство под ней, но так и не соединились — не хватило длины. Зато плотное касание отголоском прошлось по нервам, отдаваясь где-то в крестце.

Атака губ стала ощущаться гораздо острее. Внутри начало жечь. И всё тело начало превращаться в одно стучащее сердце. А настоящее будто переселилось вниз, к паху. По крайней мере, стучало сильнее всего именно там. И оттуда же по телу струились живительные волны силы. А уж когда чужие ладони скользнули к мошонке…

Осторожные, но такие чувствительные прикосновения. Будто бы и успокаивающие, но на деле только распаляющие, бередящие всё тело.

Мир рассеялся. Перестал существовать. По крайней мере, за пределами этой комнаты. Хотя скорее даже — этой кровати.

Таня… Женя… И он. Вот всё, что сейчас нужно для счастья. А может быть и не только сейчас.

А девушки уже отстранились, оставляя после себя только фантомные касания и возбуждение в теле. Которое ещё больше усилилось, когда они начали раздеваться.

Может, они делали это и с обычно скоростью. Но Максиму всё равно казалось — нарочито медленно. Настолько, что он не вытерпел просто смотреть, как одежда покидает их тела, делая видными все выпуклости и впуклости.

Женькин лифчик расстегнулся легко, ослабев и демонстрируя на голом теле тонкие розоватые полоски. Груди с торчащими уже сосками свесились чуть ниже. И было в этом что-то доверчивое и беззащитное. Как и трусики, жгутиком соскальзывающие с бёдер.

Танька же пошла другим путём. Не расстёгивая, спустила лямки с плеч, позволяя пояску и чашкам самостоятельно поддерживать бюст. Сложноватая задача, учитывая его увесистость. Но кто будет винить бюстгалтер, что его чашки всё-таки опали и безжалостно показали тёмные вишнёвые соски? Ладно, с этим всё-таки Макс постарался.

Полное обнажение. Полное доверие. Поддавшись ему, Максим в очередной раз позволил уложить себя на лопатки. Кто бы ещё смог это сделать, кроме двух лёгких девчонок?

Танька, не спрашивая, оседлала его сверху. К сожалению, не совсем так, как Максиму бы хотелось — просто перекидывая ногу через живот и усаживаясь просто на него. В опасной близости от ствола члена — кажется, Максим даже чувствовал её влажное тепло на лобке.

А Танька, будто и не замечая чужого разочарования, наклонилась к парню, отчего её груди аппетитно мелькнули перед взглядом Максима. Руками она упёрлась ему в плечи и загадочно заглянула в лицо.

— Ну… покатай меня… — с блестящим взглядом попросила она. И, не дожидаясь ответа, сама начала «кататься». Подпрыгивая вверх и вниз на бедном Максимовском животе.

Нет, виды открывались прекрасные и подвижные, и физического дискомфорта не ощущалось. Кроме того, что всюду звенело ощущение — кататься Таньке лучше чуть ниже. Хорошо хоть Женька тоже была рядом. Улегшись сбоку от Максима, она нежно обвила его за шею, поглаживая плечи и, не торопясь, целуя его лицо. И её коленка ощутимо поглаживала сверху Максиму бедро.

Танька откинулась назад, упираясь руками и выступы таза. От прогиба на её животе очертилась продольная линия, а головку члена Максима задела быстра, разгорячённая плоть. И Максим теперь мог смотреть только на чужую припухшую промежность, раздваивающуюся в самом низу. И волнующе предвкушать. Не будет ведь, в самом деле, Танька всё время просто «кататься».

Неужели? Она вдруг остановилась. Начала ёрзать. И — ура! — стала потихоньку спускаться ниже.

Пришлось выпрямиться, встав на коленках — иначе до головки на дотянуться. И, наконец, налившиеся губы влажно соприкоснулись с головкой, ненадолго скрывая её из зоны видимости.

Максим не успел толком прочувствовать проникновения, как Танька снова дёрнулась вверх. Хорошо хоть ненадолго. И в следующую минуту опустилась на член уже ниже.

Двигалась она всё ещё осторожно, будто примериваясь. И Максим автоматически задержал дыхание, ощущая Танькину нежность внутри. От которой по телу начинали проступать первые электрические токи.

Наконец — полное «погружение». Танька резко выдохнула. Лицо её изменилось — с него полностью рассеялась любая тень насмешки. Губы покраснели, будто их накрасили помадой. Веки будто устали и опустились очень низко.

Танька дышала ртом. В такт каждому собственному движению. И не сводила затуманенного взгляда с Максима. А тот мог только схватиться за её округлые бёдра и то ли задавать, то ли подчиняться ритму.

Женькины поцелуи тоже стали настойчивее и сильнее. Она уже не стеснялась прикусывать плоть на его плечах и предплечьях. Будто тоже желая заявить о своём присутствии. И Максим, повинуясь порыву, жадно перехватил и впился в её губы. Жалея только о том, что у него нет третьей руки. Густые светлые волосы безжалостно щекотали грудь, ложась сверху. И всё тело двигалось к наслаждению.

И вдруг на Максима навалилась полнейшее разочарование. На физическом уровне. Потому что Танька непонятно с чего резко соскочила с его члена и теперь, неловко согнувшись в плечах, тяжело дышала. До того, как Максим успел понять, в чём дело, та начала решительно двигаться.

Не прошло и минуты, как Танька снова оказалась на нём. С единственной разницей, что теперь он видел её ровную, с мышечным сечением спину.

Округлые ягодицы пришли в движение. Чуть бледнее чем остальная кожа — летний загар сошёл ещё не до конца — колыхались в опасной близости от лобка Максима. Ещё немного — и он сам схватится за них и направит нужное движение. Тем более Женькина рука во всю гуляет по низу живота, посылая в тело дополнительные волны.

Но активных действий Максим предпринять не успел — Танька, наконец, нащупала нужный угол и бухнулась попой вниз. Влажный звук сопроводил проникновение. Танька застонала. И стала двигаться активнее. Так, как надо. Плотно сжимая ствол и утыкаясь в напряжённую головку.

Женьку, видимо, достало просто лежать рядом. И она заняла позицию, как недавно сестра — перекинув ногу через живот Максима и оказавшись сверху. Правда, рассмотреть её толком Макс не смог — она почти сразу склонилась к его лицу и настойчиво впилась губами в его рот.

Максим схватился, за что получилось. Скорее всего — это талия. И привлёк Женьку ближе, заставляя вжиматься твёрдыми сосками в себя. Чувствуя на себе упругую мягкость груди и оглаживая ладонями покатую спину.

Наверное, Женьке стало не хватать дыхания — она разомкнула поцелуй, подбородок Максима окатило тяжёлым дыханием. Максим снова потянулся навстречу. В этот раз осыпая поцелуями тонкую шею и плечи.

Хотелось прижать Женьку ещё крепче. И никогда не отпускать. И Таньку тоже. Которую стало будто потряхивать, верхом на его члене — и её дрожь передавалась Максиму.

Сжало очень сильно. Как будто Танька — осознанно или нет — пыталась слиться с Максимом воедино, каждой клеточкой. И резко начало постукивать нетерпеливым пульсом. Который будто оглушал и лишал всех иных ощущений. Оставляя только чувство распирающей волны, мчащейся вдаль.

На несколько секунд всё отключилось. Как торопливая тишина перед бурей. Которая, со счастьем разразилась.

Максим кончил. Излившись прямо в пульсирующую вагину и одновременно ощущая себя и обессиленным, и полным сил. А Женина грудь продолжала елозить по нему. И на животе, где сама Женя сидела, явственно чувствовался влажный след.

Таня слезла с начавшего опускаться члена и бессильно упала рядом на кровать. Глаза её, ничего не выражая, устремились в потолок, наполовину прикрытое. Воздух она ловила ртом, а грудь часто-часто поднималась от сбитого дыхания. На запавшем животе поблёскивали капельки пота.

Максим почувствовал, как начавшая было опадать эрекция снова крепнет. А Женька, как на зло, с несвойственной ей торопливостью, соскочила с Максима и теперь сидела рядом. Рассеянно улыбаясь и бездумно оглаживая ладонью собственную грудь — сосок ярко торчал между пальцами. Хорошо, что у Максима появились новые силы — как раз хватило, чтобы рывком сесть и прижать Женьку к себе.

Всё её тело вжалось в его, отзываясь повышенным пульсом и жаром. И руки судорожно, словно Женька была утопающей, вцепились в Максима. Бёдра напряжённо сжались совсем близко с напряжённым членом. А короткий смешок в самое ухо отозвался дополнительным толчком в паху.

Женька торопливо отстранилась и покладисто улеглась на живот. Опираясь на ладони, отчего по ровной спине прошлись слабые мышечные перекаты. Ягодицы её приподнялись вверх, явственно выделяя ямочки поясницы и демонстрируя влажные линии половых губ.

Приподнятая попа стала казаться круглее и больше, а вход во влагалище, наоборот, уже. Глядя на него, Максим поторопился расположиться между разведённых коленок. И инстинктивно сжал правую ягодицу, отчего на ней остался красноватый след.

Увлажнённые губы разомкнулись перед ним сразу, и Максим скользнул членом вниз, ощущая их волнующее тепло. И толкнулся внутрь, постепенно проникая внутрь.

Женя застонала и прогнулась в спине, ловчее насаживаясь на эрекцию. Максим сжал её напряжённые бёдра, оглаживая вниз. И двинулся глубже.

Чувствительная мягкость пропустила его легко и ненапряжно, обволакивая, как нежным маслом.

Женя уткнулась щекой в подушку, раскидывая рядом локти и прикрывая глаза. Лицо её было розовым, а пальцы нащупывали подушечный край. Максим двинулся. Ещё раз. И стал ускорять ритм. Женины пальцы ощутимо стиснули наволочку.

Двигаться хотелось резче и сильнее. Погружаясь глубже, насколько возможно. Максим снова стиснул Женину ягодицу, и влагалище сильнее сжалось вокруг его члена. Лёгкий шлепок получился с почти таким же эффектом.

Максим схватился за Женину талию, наваливаясь сверху чуть сильнее. Женины стоны стали ярче. А Максим, как загипнотизированный, смотрел на ямочки на спине. Которые из круглых становились чуть продолговатыми от каждого его напора.

Женино лицо становилось всё алее. И выдохи становились громче и почти совпадали с Максимовыми движениями. Максим подхватил её ладонью под живот. Спустился ниже. Средний палец как раз лёг на чувствительную складку.

Женя дёрнулась головой вверх, теперь сминая подушку подбородком. И плечи её сильно напряглись. А бёдра стиснулись, усиливая контакт.

Внутри Максима уже всё горело, начиная с затылка. Жар перекатывался по всему телу. Вторая ладонь скользнула с Жениного живота вверх и нащупала примятую к одеялу грудь. Стиснула её, отчего внутри Жени ощутился новый толчок.

Чувствуя, как на него накатывает новая волна, Максим резко подался вперёд, припадая грудью к чужой спине. Тело уже двигалось само, в собственном нарастающем ритме, повинуясь исключительно собственным желаниям.

В нос пахнуло жаром Жениных волос. Максим закрыл глаза и почувствовал, как сильно сжимаются брови. Как ломит от напряжения челюсть. И как волна, вдалбливаясь в самую глубину Жениного тела, стремительно покидает его, отдаваясь в ушах ватным пульсом.

Женины бёдра в последний раз стиснули его. Сильнее всего. А потом бессильно разъехались в стороны, опускаясь под его весом. Тело под ним ослабело. И пришлось почти против воли прерывать контакт и перекатываться на бок. Потому что руки и ноги самого Максима тоже не держали.

Воздуха лёгким не хватало — никак не мог надышаться. Но блаженство всё равно струилось по венам. Выступивший пот начал испаряться, посылая по телу неприятные мурашки. Хорошо, что два тела, с одной и с другой стороны не дадут Максиму замёрзнуть.

Танька прижалась к его спине. Женька зарылась лицом в грудь. Сердце успокаивалось. На них медленно опускалась вечерняя темнота и тишина.

Танька заворочалась, устраиваясь на кровати повыше.

— А я ведь проект для универа должна была сегодня делать, — притворно разочарованно прошептала она в макушку Максима.

— Извини, — притворно раскаялся Максим. — Но, скорее всего, в эти выходные с учёбой тебе будет сложновато.

— И вообще — в жизни есть проекты важнее учебных, — сообщила Женька, переворачиваясь на спину и с блаженной улыбкой глядя в потолок.

*Из песни гр. «Иванушки Int» — «Билетик в кино»