Странная дружба

Глава 14. Третий — не лишний

Танька явно смущается. Пытается это скрыть, демонстрируя самоуверенность на грани развязности. Но по рваным движениям и постоянным поправлениям то причёски, то платья всё становится понятно.

Прическа у Таньки — тщательно завитые широкими пружинками локоны. Дерни — и они сами вернутся в исходное положение. Хотя лучше не дёргать. Танька завивала их не меньше часа, в процессе которого не стеснялась во всех доступных выражениях. Так что у того, кто попытается испортить залитый лаком причесон, будут немалые проблемы.

Платье на ней непривычное — спокойного зелёного цвета, с нежными очертаниями роз и собранное широкой резинкой на талии. С рукавами колокольчиками и ажурным воротничком. Разве что как обычно короткое — Таня из принципа не признаёт вещи ниже колена. И цветастый подол она то и дело на коленки натягивает — тот так и норовит уползти на середину бедра. И вообще пытается держаться ближе к Женьке.

То, что они с Максом предложат праздновать её день рождения вместе — она не ожидала. И даже поперву отказалась. Но мама, узнав об этом, поинтересовалась причиной.

Танька тогда пожала плечами и сказала, что не хочет вроде как мешаться молодым. А мама как-то серьёзно на неё посмотрела и сказала, что молодые обычно не зовут тех, кто им мешается. Тогда Танька решила озвучить более правдивую причину:

— Я думаю, они меня из жалости пригласили. Вроде как пожалели глупую сестру, которая в противном случае будет сидеть в одиночестве.

У мамы поползла вверх левая бровь.

— С чего это ты должна быть в одиночестве? У тебя, если что, есть большая семья. Да и компания — да, я знаю, что ты о ней думаешь. Но у меня, например, не было и такой. Так что одиночество тебе не грозит. А Женя… — мама сделала паузу. — По-моему, она по тебе немного скучает. Ты, конечно, не обязана идти к ним только из-за этого… Просто, решая, учитывай все обстоятельства.

И Танька учла. Кроме самых потаённых. Но, в конце концов, нельзя же бегать от Максима всю жизнь. Когда-нибудь ведь её должно отпустить.

Так что, сидя за небольшим столом в чужой квартире, Танька насильно приучала себя к его присутствию. И это вроде даже начинало получаться.

Наверное, она просто запомнила, как попала в опасность, а Макс её спас. Как рыцарь. Но ведь рыцарей уже давно нет, и влюбляться в них нельзя.

Но когда Таньку отправили в комнату, она, конечно, для порядка, поворчала. Но внутренне испытала облегчение. Всё-таки в процессе привыкания надо делать паузы.

Оставив, наконец, подол платья в покое, она уселась на диван и подтянула колени к подбородку. Странное чувство — детской радости — защекотало внутри. И предвкушения.

Уже вечерело. Танька машинально глянула на выключатель — можно было бы уже зажигать свет. Но не успела она об этом подумать, как свет и не понадобился.

В дверном проёме показался новый световой источник. Его на уровне груди несла Женька. И Танька машинально прищурилась, желая получше его рассмотреть.

Маленькие, будто детские искорки, несмело подрагивали ровными рядами. Огоньки робко выглядывали друг у дружки из-за спин и тут же прятались обратно. Чтобы выглянуть на Таньку снова.

Максим и Женька нестройно заголосили что-то вроде «Happy Birthday to you»*. Макс отчаянно не попадал в ноты, но был так воодушевлён процессом, что отсутствие слуха его совсем не портило. Женькин голос на его фоне звучал тише и мягче. И вдвоём у них получалось что-то такое, что Таньке пришлось закусить щёку, чтобы не прослезиться. Ну, и не засмеяться.

Процессия подошла к ней на последнем разношерстном куплете. Танька уставилась на кремовый прямоугольник, чтобы не смотреть на них. Плотный слой бело-розовой мастики намекал на таящуюся внутри сладость. Мелкие тонкие свечки аккуратно вонзались в него невидимыми ножками. Танька не стала пересчитывать — просто поверила, что их восемнадцать.

— Загадывай желание, — радостно велела Женька. — Подожди, я сфотографирую.

Танька едва успела протянуть руки, как немалый, оказывается, вес торта опустился ей на ладони. Возможно, она бы его даже уронила. Если бы Максим не продолжал поддерживать его снизу.

Женька, схватившись за свой телефон, отошла к окну, глядя на его экран. Максим присел на диван рядом, и его колено соприкоснулось с Танькиным. Их разделила только тонкая ткань тёмных брюк. Танька почувствовала чужое тепло. Максим не стал отодвигаться. И Танька тоже не стала. Несмотря на прицел Женькиного телефона.

— Загадала? — радостно спросила её Женька. — Тогда задувай!

Танька только тупо посмотрела на тёплые, стройные огоньки свечек. И так и не смогла ничего сформулировать. Хотя что-то в голове явно вертелось. Сделав глубокий вдох — Максим не ожидал, как резво поднялась её грудь — Танька дунула на торт.

Как ей самой показалось — слишком слабо. Свечные головки только нежно пошатнулись назад.

«Не исполнится», — с досадой поняла Танька примерно на середине выдоха.

Как вдруг огоньки изменили своё намерение. Вздрогнув, они резко заострились своими головками и, испуганно мигнув, погасли. А Женька отложила телефон и радостно захлопала в ладоши.

Потом, когда та вышлет ей сделанные фото, Танька увидит, как Макс склонился над тортом. И пойдёт, почему до своего затухания, огоньки вильнули вправо — от него.

— Исполнится, — вынесли вердикт Женька, присаживаясь по другую сторону от сестры. А Танька пока не знала, что именно. Но была рада.

— Ну? И как тебя есть? — спросила Танька у торта, оглядывая его даже на вид сладкие бочка.

— Пошли на кухню, — спохватился Максим, поднимаясь и продолжая придерживать за дно тортовую тарелку.

Танька не стала ерепениться и просто позволила Максу нести её самому. Не съест же он, в конце концов, ничего по дороге.

Хвала небесам, Женька с Максимом не стали делать праздник на уровне детского сада, и на столе среди нарезок и прямоугольных мисок с роллами стояли две высокие стеклянные бутылки.

Усевшись, Танька на правах именинницы сразу взялась за одну. Женька же, которая принялась аккуратно резать торт — свечи она вытаскивать не спешила — фыркнула в её сторону:

— Алкоголичка.

— Ой, ты из себя не строй цел… — взъерепенившаяся было Таня спешно прикусила язык. Макс успел тихо хмыкнуть, принимая у неё вино и раскручивая железную проволоку.

Когда рубиновая жидкость разлилась по бокалам, повисла неловкая пауза. Которую взяла на себя смелость прервать хозяйка именин.

— Давайте не как старпёры. Без громких тостов, — она первая подняла бокал. И Максим с Женькой, безмолвно соглашаясь, коротко звенькнули об него своими.

Вино на вкус оказалось обманчиво мягким. Настолько, что никто и не заметил, как именно исчезла целая бутылка. Зато когда Женька встала, чтобы убрать со стола опустевшую от роллов тарелку, мир явственно подпрыгнул и закружился ей навстречу. Так что ничего страшного в том, чтобы тарелка осталась на своём месте, она не увидела. Только опустилась обратно на место. Над чем-то хихикая.

Танькины движения, а заодно и речь стали плавными и даже замедленными. А вот Максим оставался по-прежнему бодр и, опустив на пол пустую бутылку, как ни в чём не бывало потянулся открывать вторую.

— А вы чего мне подарили-то? — Танька вдруг окинула Максима с Женькой растерянным взглядом. Судя по её лицу, в голове той шла активная и настоящая работа по припоминанию.

Максим с Женькой переглянулись. Они-то сразу вспомнили, что подарка имениннице так и не преподнесли.

Женька торопливо встала. Максим тоже поднялся и успел на всякий случай подхватить её под локоть — кажется, без этого она могла бы крутануться градусов на семьдесят вокруг своей оси. Вместе они вышли в коридор.

А Танька, довольная, услышала звук открываемого шкафа. И, предвкушая, развернула стул к двери, в которой должны вот-вот появиться дарители.

Странно. Такого ожидания она, наверное, даже в детстве не испытывала. Даже когда была почти уверена, что ей подарят того самого единорога-робота со светящимися в виде сердечек глазками. Но всё-таки до последнего сомневалась.

Сейчас Танька села ровно, в очередной раз натянула подол платья пониже и как примерная девочка сложила ладони на коленках. Заранее напустила на себя благостный вид. На всякий случай.

Из коридора послышалась возня. Кажется, Женька с Максимом без слов спорили о том, кто будет вручать подарок. Таньке стало даже интересно. Но больше весело — алкоголь в крови будоражил её и без того не тяжёлый нрав. Она заёрзала, когда в дверях появились хозяева праздника жизни.

Подарок нёс Максим. Хотя он и был крайне небольшим — и легко вмещался в одной его ладони. Коробочка, обтянутая глянцевой розовой бумагой. И с бантиком сверху.

Танька подхватилась со стула и приняла коробку — в ней взыграло любопытство, и она даже не поблагодарила за подарок.

Коробка оказалась неожиданно тяжёлой. Бумага рваться отказывалась. А бантик вообще кололся. Но разве это может остановить восемнадцатилетнюю женщину, которую гложет любопытство?

Наконец, картон сдался. И Танька извлекла наружу пластмассовую коробку с тёмным круглым глазком, поблёскивающим на свету.

— Это фотоаппарат мгновенной печати, — пояснила Женька чуть настороженным тоном — она до конца не была уверена, что сестра оценит подарок.

Но Танька загорелась, будто это в неё воткнули именинные свечи.

— Кру-уто! — выдохнула она сквозь широкую улыбку, сузившую её тёмные глаза.

Фотоаппарат как-то крайне удачно лёг ей в ладонь. Он теперь её, Танькин. Это отчего-то вызывало в ней чувство крайней гордости.

От избытка радости она дёрнулась вперёд, поднимаясь на цыпочках так высоко, как это было возможно и, плотно сжимая в руке подарок, всё равно с чувством обхватила одного из дарителей за шею.

И это была не Женька. Танька сама не заметила, как повисла на шее у Максима. Ей в нос сразу ударил резкий запах мужского парфюма. Крепкие плечи очень удачно подставились под её руки. И вообще всё тело у Максима показалось ей очень уверенным и сильным. И на секунду в собственном возникло старое воспоминание — как Макс кружил её на той самой дискотеке.

Ей вдруг стало тесно. И не от стеснения, а вполне себе физически — хватка у Максима оказалась очень внушительной, а она с непривычки почувствовала себя ещё меньше, чем была на самом деле. А ещё сердце в груди будто замерло, а потом увеличилось в размерах.

Чтобы избавиться от внезапно нахлынувшего на неё жара, Таня поспешила вывернуться из объятий Максима. И, как в спасительный круг, нырнула в Женькины.

Это касание ей было куда более знакомым. Очень мягкое и хрупкое, в котором нужно быть осторожным. И непередаваемо нежное, согревающее собственным, ни с чем не сравнимым теплом.

Таньке стало легко и приятно. Захотелось быть доброй и милой. И она, поддавшись этом порыву, выпорхнула из объятий сестры и, пока никто ничего не сообразил, навела на Женьку с Максимом камеру и щёлкнула кнопкой.

Фотоаппарат действительно оказался с мгновенной печатью — фото вылезло из него сразу после щелчка.

Наверное, зафотай Женьку хоть после трёх бессонных ночей из-за угла и предварительно напугав, она бы всё равно вышла классно. Как на портфолио. А вот Максим выглядел рядом с ней растерянным и будто по-детски удивлённым. Кажется, даже моложе своих лет.

У Таньки, глядя на фото, отчего-то защемило сердце. И, чтобы это скрыть, она поспешила сообщить Женьке с Максимом, что натурщики они ужасные. И даже сделала вид, что не хочет показывать результаты своего фотографического труда.

Двое на одного — это не честно. Но сильно. Поэтому Максим с Женькой смогли отобрать у неё фото. Особенно после того, как Макс надежно зафиксировал её, вертящуюся, за плечи. И расфиксировываться Таньке совершенно не захотелось.

Потом с кухни они переместились в комнату. Вместе с тортом — не оставлять же его, неопробованного, в одиночестве.

— Теперь если ты кого-то убьёшь, то отвечать будешь по всей строгости закона, — сообщил вдруг Максим.

На него вино тоже подействовало, хоть и не так сильно, как можно было бы подумать. Но он почему-то заговорил выражениями отца. Хотя и засмеялся совершенно не его смехом.

Танька в это время успела сесть на диван вместе с тарелкой, на которую положила три куска торта. На правах именинницы немного обнаглела и устроилась как раз между Максимом и Женькой.

— Моя сестра не собирается никого убивать, — каким-то слишком обиженным голосом ответила Максу Женька. — Даже если она не полностью се…

— С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛА! — громко и чётко отчеканила Танька, спеша перебить сильно по всей видимости опьяневшую Женьку. — Я вообще опасная тётка!

Она как могла постаралась перевести всё в шутку и торопливо сунула Женьке в руку разваливающийся бисквит.

— На вот — лучше закусывай, — посоветовала Танька, косясь на Максима. Который вроде бы не обратил внимания.

— Кстати, именинников положено макать лицом в торт, — тот действительно ничего не заметил и продолжил «юморить». — Давай её макнём.

Он заговорщицки перемигнулся с Женькой из-за Танькиного тёмного затылка.

— Там свечки! — запротестовала Танька.

Максим как ни в чём не бывало принялся их вынимать. Испуганная этим Танька поспешила убрать от него тарелку Женьке на коленки. Но тот, раззадорившись, потянулся следом. А не сохранив равновесия, упёрся локтем Таньке прямо между бёдер. И откинулся обратно, сразу потеряв интерес к несчастному торту. А Танька натянула сильно задравшееся платье обратно на коленки.

Женька внимательно проследила за этим манёвром. И так выразительно глянула на обоих, что те, как по команде, притихли. Потом чётко положила на тарелку третий кусок торта и угрожающе взяла её на растопыренную ладонь.

Танька с Максимом машинально отпрянули — Танька настолько резко, что впечаталась плечом Максиму в грудь. А Женька, с явным удовольствием глядя на их испуганные лица, примирительно опустила «орудие» и засмеялась.

— Испугались? — издевательски спросила она.

— Нет, — как ни в чём не бывало соврал Максим.

— Ты уже давно совершеннолетняя — так что будешь отвечать за разбой, — отозвалась Танька.

За разбой отвечать никому не хотелось. Так что было единогласно решено торт съесть. Он, кстати, на вкус оказался не очень. Но кому какая разница до какого-то-там торта в неожиданно тихой, душевной обстановке.

Танька почувствовала, что отяжелела. Думать ни о чём не хотелось. Хотелось стать ленивой попой.

Она откинулась на диванную спинку. Рядом глубоко дышал Максим — его живот методично опускался и поднимался под свой собственный внутренний ритм.

С другой стороны сидела Женька. Та дышала грудью, которая поднималась высоко вверх, перетянутая розовой тканью и схваченная ровным рядом чёрных пуговиц. Пространство между ними расщепечивалось — особенно хорошо это было видно с Танькиного ракурса.

Лифчик на Женьке белый. С чуть лоснящейся чашечкой. Танька однажды примеряла Женькины джинсы. И те были ей как раз, хотя выглядели маленькими. Интересно, с лифчиком не может произойти той же фигни?

Танька глуповато захихикала. Её вдруг от тепла начало кренить в сторону. В сторону Женьки. И она сама не заметила, как голова её упёрлась в чужое плечо. Но голове стало очень уютно. Танька прикрыла глаза.

Женька сидела ровно, даже не думая сестру сгонять. Она вообще сама по себе казалась ровной и всегда стремящейся вверх. И крепкой. Как высотные здания, которые на самом деле шатаются, но сами по себе не падают.

Танька обхватила сестру поперёк талии. Мягкий бугорок живота через тонкую ткань согрел нежную кожу предплечья. С Женькой тепло и уютно.

Рядом зашевелился Максим. Оказывается, он своим боком всё это время прижимался к Танькиному. А теперь, когда отодвинулся, кожу под платьем закололо неприятным холодком. Та недовольно дёрнула плечом — хотелось, чтобы Максим вернулся на место.

Танька приоткрыла глаза и, не оставляя плеча Женьки, развернулась к нему. В нём — почему-то особенно сильно именно сейчас — считывалось что-то непередаваемо мужское. Поза, осанка, даже профиль, хотя ничего выдающегося в нём для Таньки и не было. И даже улыбка, с которой Макс поглядывал в их сторону.

У Таньки опять задралось платье. Зелёная ткань отползла на середину бедра. Поправлять его было лень.

А вот Максу — нет. Он потянулся и кончиками пальцев сжал Танькин подол. С видом эстетствующего аристократа приподнял «щепотку» повыше, нарочито замедляя свои действия. И… вместо того, чтобы опустить его пониже, буквально отбросил в сторону Танькиного живота!

Лёгкая ткань починилась порывистому движению и наглядно продемонстрировала, что трусы на Таньке сегодня чёрного цвета.

— Ах так! — томность с той как по команде слетела. Встрепенувшись, она соскочила с Женьки и угрожающе воззрилась на Максима. Тот явно угроз её не боялся и только выжидающе-издевательски улыбался своими до неприличия ровными и белыми зубами.

И Танька решила отомстить ему нетипично.

— Вот тебе! — грозно заявила она и, не глядя, дёрнула кофту на груди сестры. Судя по её воплю, блузка расстегнулась с первого же рывка. Но Танька, с удовольствием глядя на не ожидавшего такого Максима, дёрнула на всякий случай ещё раз. И только тогда развернулась к ругающейся сестре.

Блузка расстегнулась до самого её пупка, оголяя гладкое, подтянутое тело, цветом почти сливающееся с тканью бюстгалтера.

— Да успокойся, кто тебя тут не видел, — не без удовольствия отмахнулась Танька, наблюдая, как сестра неловко пытается зачехлиться обратно. И совершенно пропустила момент, как та злобно пульнула глазами в её сторону.

К сожалению, одним взглядом Женька не ограничилась. И не успела Танька как следует насладиться «смущательным» триумфом, как сама оказалась весьма видимой в зоне декольте — широкий ворот платья на слабоватой резинке легко позволил Женьке полностью заголить Танькин кружавчатый лифчик.

— Тебя теперь тоже все видели, — мстительно сообщила ей Женька.

Неизвестно, какой бы степенью оголения закончилось это всё, но внимание воинствующих сестёр переключилось на Максима. Потому что тот забыл об осторожности и не сдерживал смеха. А уж когда обе заметили его в высшей степени довольное лицо… Сестринские дрязги тут же были забыты — сёстры объединились против общего «врага».

Женька, сидящая от Максима дальше, подскочила и лёгкой ланью бросилась к нему. Тот не ожидающий атаки, запоздало выставил вперёд руки в защитном жесте.

Двое на одного — это, конечно, не честно. Но только не в ситуации, когда два муравья воюют с одним слоном. Так что Танька, не раздумывая, бросилась на помощь сестре.

А помощь ей была нужна — Макс уже скрутил её и почти усадил к себе на колени. Правда, от Танькиного напора пострадал не он. А бедная опустевшая тарелка.

Никем не замеченная и никому не нужная, она окончила свои дни столкновением в полом и противным, обвинительным звяком — Танька попой случайно смахнула её с дивана.

Все трое инстинктивно замерли, глядя на белые осколки. Те во всю напоминали о бренности бытия и скоротечности жизни.

— Ну и ладно. На счастье, — пожал плечами Максим, окончательно усаживая Женьку себе на коленки.

Таньке от этого жеста вдруг стало обидно. Они, конечно, парочка, но нельзя же демонстрировать это так явно.

Повинуясь порыву непонятной злости, она толкнула Максима в плечо.

— Прояви уважение к почившей тарелке, — обвинительным тоном потребовала Танька.

Но Максим уважения не проявил. Вместо этого он как-то ловко перехватил её подмышку, и Танька в мгновение ока оказалась зажата между ним и Женькой.

— Пусти, — ради приличия заголосила она. Но, к её вящей радости, Максим не пустил, а наоборот — за голое бедро прижал её ближе.

Стало приятно и тесно. И что-то странное вдруг как по команде заставило всех троих замереть.

Танька почувствовала руки Максима неожиданно крепкими на своём теле. А Женькина грудь приминалась о её плечо. Максим ощутил непомерно сильное желание стиснуть объятия до медвежьих — настолько, что напряглись предплечья, а пальцы сами собой вжались в тела Таньки и Женьки. А Женька вдруг ощутила себя так, как надо — и именно с Танькой и Максимом.

Наверное, по нормам приличия пора было бы Максиму и выпустить девушек. По крайней мере, одну. Но он не выпускал. Сердце стало заходиться от их, именно двойной близости. И что-то начинало мешать разуму трезво соображать.

А Танька вдруг совершенно точно ощутила всю близость Максима. Его крепкую грудную клетку. Его шевелящийся от дыхания живот. Его стальное бедро. И ей даже почудилось, что она ощущает какое-то не такое тепло от его паха.

Таньке сразу жар ударил в голову и рассыпался по щекам. Первое желание — дёрнуться в сторону. Возможно, Танька это инстинктивно и сделала, потому что Максимов сгиб локтя вдруг сильнее сомкнулся у неё на талии. Повинуясь неловкому и не до конца понятному порыву, она задрала голову вверх. С трудом уткнулась глазами в чужой подбородок — слишком он был близко. Сильное дыхание взъерошило ей чёлку. Стало щекотно. Танька машинально ушла от тёплого воздушного потока. И вдруг, совершенно для себя неожиданно, наткнулась на сильное и твёрдое касание прямо к губам.

Её как бухнуло по голове. Сердце подпрыгнуло. И в груди очень сильно затянуло. Почти одновременно с осознанием того, что она целуется с Максимом. Прямо на глазах у Женьки, тело которой ощущается рядом.

Сладкое и опасное чувство оглушило почти до звона в ушах. Замирая всеми фибрами, Танька отстранилась, и сердце сделало резкое пике — в неизбежном ожидании дальнейшего.

Боязливый взгляд её наткнулся на светло-голубые Женькины глаза. В которых она была готова увидеть что угодно — удивление, неприятное осознание, гнев и даже брезгливую ненависть.

Женькин взгляд был долгим и внимательным. Танька даже успела сравнить оттенок её глаз с летним, чуть облачным небом. Странно, что раньше она о таком не думала. А потом… Танька не поверила глазам, когда выражение Женькиного лица изменилось. Глаза вдруг по-лисьи вытянулись к вискам, а губы полумесяцем заострили подбородок. Танька рассеянно заморгала. А Женька, не сводя с неё заговорщицкого взгляда, стала наклоняться к Максиму. Пока их губы не соединились в поцелуе.

У Таньки всё внутри замерло, когда она увидела, как это смотрится со стороны. Нет, она, конечно, и раньше всё видела. Но не догадывалась, что всё может быть настолько чувственным. Когда Максим начинает заводить, а Женька подхватывает. И это уже немного не-Максим и не-Женька. А кто-то не очень знакомый. Слившийся любовной волной воедино. Танька ощутила счастливую радость от того, что её будто пускают в их личный мир.

Она ощутила, как собственное дыхание стало медленнее, но грудь стала подниматься сильнее. И сердце из неё едва не выпрыгнуло, когда Максим, медленно оставив Женьку, снова потянулся к ней. В этот раз влажное, нежное касание пришлось ей на скулу. И щекотно опустилось на щёку. Очень хотелось ответить, но Танька отчего-то замерла, чувствуя только собственное сердцебиение и мурашки, бегущие по шее сзади.

Ей на плечо легла Женькина ладонь. Как-то непередаваемо легко и нежно коснулась кожи через тонкую ткань. Пальцы, разбредаясь, провели щекотные дорожки сначала к спине, потом обратно. К самому шву ворота. И ненавязчиво остановились на самой лямке лифчика. Максим тем временем успел подобраться к Танькиным губам и затянуть их в глубокий поцелуй.

Танька плавилась. От Максимовой настойчивости и Женькиной дразнящей нежности. Женька уже ненавязчиво сдвигала в сторону и ткань Женькиного воротника, и плотную резинку лямки.

Максим немного отстранился, продолжая задевать Танькин кончик носа своим. Он был всё ещё слишком близко, но Таня хотя бы могла дышать, выпуская воздух между раскрытыми губами. И потянуться руками одновременно к его животу и Женькиной талии тоже смогла.

Стало очень жарко. Как на вулкане. Хотя и когда и кто из них бывал на вулкане? И вообще — какой есть способ совладать с жарой? Только раздеться…

Женька сама сняла с себя блузку. Пуговицы расстёгивать уже не было надобности. Только непередаваемо медленно оголить тело. И было в это медленном оголении что-то запретно-волнующее — совсем не такое, как шутливое дёрганье Таньки сразу всего пуговичного ряда.

Рука Максима стала беззастенчиво проходиться по Танькиной талии, норовя нетерпеливо сжать плоть. А потом Максим и вовсе взялся за её подол, свернувшийся комом у самых ягодиц, и дёрнул вверх. Таньке оставалось только ощутить животом мурашки от внезапной комнатной прохлады и задрать руки. И остаться совсем без платья.

Взгляд Максима расстроился — будто он не мог решить, на кого из девушек смотреть и решил на время уйти в себя, чтобы не перегрузиться. Но руки-то помнили. Сами собой прошлись по девичьим спинам, особенно чётко останавливаясь на прогибах, переходящих в ягодицы. И, дабы не терять лишнего времени, дёрнули со спины вверх футболку. Свет на короткий миг погас, а мышцы живота по инерции сократились от прикосновения — Женькиного или Танькиного, непонятно.

Два полностью обнажённых тела прильнули к нему с обеих сторон. По всему телу подступила нетерпеливая, жёсткая волна. Женькины губы знакомо сомкнулись на мочке уха, вызывая физическое желание наклониться к ней ближе, пока резкая волна не уляжется в теле. Танькины губы робко и влажно легли на его щёку.

Максим почувствовал себя большим. А двух девушек, ласкающих его — очень маленькими. Если сжать объятия чуть сильнее, то кажется, будто можно и раздавить от большой любви. Но Максим не будет этого делать.

Поначалу касания к своему телу разделить сложно — они сливаются в единую волну, несущуюся по телу и поднимающую член эрекцией. И то, что узкая Женькина ладонь легла ему на глаза, закрывая от комнатного света, задачу не облегчала.

Но постепенно Максим смог настроиться. Плавные и ровные движения — Женькины. Её рука уже много раз исследовала и знала всё его тело. А вот рваные и будто пугливые, зайцами перескакивающие с одного места на другое — Танькины. Очень заметные, на самом деле, на Женькином фоне. И очень волнующие. Будто скромные.

Тело нагревалось всё сильнее. Чтобы не задохнуться от этого жара, Максим сгрёб Женькину ладонь с лица. И упёрся в её очень близкий, очень шальной взгляд. Заставивший приятно приподняться волоски на затылке. Максим раньше не припомнил у Женьки такого.

Будто бы для того, чтобы он не успел его запомнить, горячая рука Таньки скользнула по его щеке и осторожно, но требовательно развернула его в другую сторону. В сторону Таньки. Её лицо показалось Максиму тоже не слишком знакомым. Такое напряжённое. Серьёзное. Сосредоточенное. Почти злое. И потому нежное и торопливое касание к своим губам оказалось для Максима неожиданным. Но от того не менее приятным. Захотелось сразу получить всю её нежность. И Женькину тоже. Наверное, Женькину даже сильнее. Максим приник губами к её шее. К ключице. К груди. Не переставая одновременно поглаживать грудь Танькину. Ощупью оценивая её размер и тяжесть. А когда он потянулся к самой Таньке, лицо той уже изменилось.

Приоткрыв покрасневшие губы, она смотрела на него снизу вверх. Ресницы её чуть опустились, отчего в радужке исчез блеск, только тень манила к себе. Максим инстинктивно потянулся ей навстречу, но Танька неожиданно отстранилась. Потому что, продолжая неотрывно смотреть ему в глаза, стала опускаться на спину.

Крупные груди колыхнулись, расползаясь чуть по сторонам. Живот на вдохе запал. А складка между бёдер очертилась особенно ярко. Максим на автомате перевёл взгляд на Женьку, оглаживающую его живот, но так обидно не спускающуюся к напряжённому паху. А вторая её рука настойчиво и сильно легла на затылок. Секундой вжалась в него, заставляя наклонить голову вперёд, а потом змеёй-искусительницей как ни в чём не бывало скользнула вниз, к напряжённым лопаткам.

Та рука, что оглаживала живот, коротко прикоснулась к головке и до раздражения быстро скрылась где-то вне недр Максимова сознания. И всё внимание его волей-неволей сосредоточилось на Таньке.

Всё её тело вздрогнуло, когда Максим склонился сверху. Она замерла, поднимая на него глаза. Теперь в них появился свет. Вместе с нетерпеливым блеском.

Бёдра Таньки автоматически не разъехались, когда Максим надавил на них коленом. Только чуть расслабились, оставляя между собой узкую полоску свободного пространства. Вроде бы и не хотела его останавливать. Но и не спешила подчиняться.

Впрочем, таким Максима и не остановишь — он легко расставил собственные ноги, сжимая коленками Танькины бёдра. Так тоже можно войти. Тем более, когда светлая Женькина ладонь мелькнула из-за спины и обхватила пальцами ствол, чуть потягивая и скользя то к основанию, то к головке. И размазывая влажным звуком смазку. А потом, не спрашивая, эта ладонь перелегла на Танькино бедро, вжимаясь в плоть тонкими пальцами.

Вдох у Таньки получился рваным, как если бы лёгкие заполнялись воздухом частями. И будто заполнялись они, координируясь с Женькиным нежным движением к животу.

У Таньки внутри что-то вопило, словно от неправильности. И в то же время что-то другое, гораздо более сильное, разливалось по телу сладостью и ожиданием. И почему-то именно её присутствие будто расслабляло и снимало с Таньки всю ответственность. И она потянулась к губам Максима. Которые так резко накрыли её собственные, что Таньке пришлось вжаться затылком в ткань дивана. По телу её прошла дрожь. И стало странно холодно. Вроде кожа ощущает жар, а внутри всё сжимается от озноба.

Она не сразу поняла, что Максим уже в неё вошёл. Просто напряжение в промежности вдруг отпустило. Или не отпустило, просто получило вожделенную наполненность. Которая очень быстро прошла — Максим вышел. Чтобы погрузиться в неё снова.

У Таньки замирало сердце и всё остальное. И почти сразу начало бухать. Там, где они соединялись с Максимом. Радость стала подниматься и струиться по всему телу. Волнами через кровоток.

Таня зажмурилась, пытаясь сосредоточиться на дыхании, чтобы сохранить остатки разума. И почувствовала очень ласковое, мягкое прикосновение к своей щеке. Не Максимово.

Тонкие пальцы изгибами фаланг и подушечек прошлись по губам. Почти электрическими разрядами — кожа стала очень чувствительной. А Максим стал двигаться быстрее.

Со вздохом Таня открыла глаза и увидела перед собой Женьку. Та успела лечь рядом с ней, а сама Таня — развернуться к ней. Максим двинулся особенно резко и приятно, и Таня инстинктивно сжала чужую ладонь, глядя в очень голубые глаза. Которые её почти загипнотизировали. А потом глаза исчезли. Потому что Женька ткнулась влажным поцелуем ей в губы.

От этого всю Таньку потянуло куда-то вниз. Навстречу Максиму. Она сжалась, плотнее обхватывая член и чувствуя каждое его мельчайшее движение. Такое острое и приятное. Такое нужное. Почти как рука Женьки между ними, оглаживающая её напряжённую грудь и плавно скользящую к животу. Чтобы потом вернуться обратно.

Таньке вдруг резко не захотелось выпускать Максима. Захотелось стать ещё ближе к нему. Сжать. Стиснуть. Слиться. Она машинально вцепилась в его плечи и застонала. А тот вдруг стал двигаться медленно, почти остановился. Отчего Таня почувствовала резкий толчок во влагалище. Потом ещё один, какой-то мучительно-протяжный. А потом Максим, ко внутренней её радости снова возобновил движения.

Дыхание перебило. Внутри напряглось абсолютно всё. Замерло. А потом между ног взорвалось так резко, что пульс стал отдаваться в ушах. И каждая клеточка тела будто перевернулась, а потом заняла нужное положение.

Таньке стало расслабляюще-жарко. А Максим уже отстранился от неё, встав на колени и очень резко и шумно дыша. Глаза его были открыты, но вряд ли он кого-то видел. Губы хватали воздух.

Потом взгляд его зацепился за тонкое, лежащее рядом тело, кокетливо закинувшее ногу на Танькино бедро. А успокаивающе-ласкающая ладонь переползла с Танькиной талии на свою грудь. Сжала её, отчего розовый сосок мелькнул между пальцами. А когда ладонь разжалась, то оставила после себя красноватые следы.

Женька стала казаться ему чуть ли не развратной — с этой её шальной улыбкой и манящими, полуприкрытыми глазами. И с тем, как светло-розовый язык размыкает набухшие губы. Наверно, особенно ярко для Максима это оттенялось тем, что рядом с ней лежала, тяжело дыша, Таня, в которую он только что едва не кончил.

Женька была уже сильно возбуждённой. По крайней мере, войти в неё получилось легко и почти сразу до конца. Женька застонала, прикрывая глаза и упираясь ладонями ему в грудь. Не отталкивая, но будто стараясь почувствовать его тело. И сильно сжала ноги вокруг его бёдер. А у Максима сама собой взялась высокая скорость — напряжение после Таньки ещё не успело спасть — только затаиться. И теперь снова набирало мощности, когда попало в знакомое лоно.

Максима дёргало и трепало. Наверное, сильнее, чем за всю его жизнь. Женька казалась ему лучше всех. И Танька тоже. И вообще всё, абсолютно всё внутренне трубило о своей крутости. О том, что всё в этом мире прекрасно, и ещё прекраснее быть просто не может.

Женька обвивала его руками. Влажно дышала в шею. Щекотала его по спине и хваталась за пояс. Стискивала ягодицы. Целовала в ухо, отчего по телу шёл жаркий озноб. Или всё это была Танька?

Хотя какая уже разница — когда плотный узел в паху наливается и грозит лопнуть в любую секунду? Предупреждающие волны уже начинают накрывать тело. Женька стонет подозрительно в такт с ними — наверное, у Максима изменился ритм. Он сам не чувствует. Только напряжение. Только маяту. Только…

Кажется, его оглушило. Это вся внутренняя сила, вся энергия разом и бесповоротно покинула его тело. Оставив после себя только щемящее блаженство и разливающееся счастье.

Оказывается, не самого широкого дивана вполне себе может хватить на троих. Особенно если забить на любое личное пространство и просто прижиматься друг к другу. Чтобы тела стали немного общими. Чтобы общей стала тишина. Чтобы мысли беззвучно, но всё же текли бы в одну сторону.

Уже темнело. На квартиру опускалась ленивая тишина. И вставать не хотелось. Очень скоро и время было узнать невозможно — настенные часы рассеялись без солнечного света. Оставалось только слушать общее дыхание и погружаться, растворяться в нём.

***

Ещё никогда в жизни Танька не была такой осторожной и тихой. Даже когда мама приходила с тяжелого ночного дежурства и всем своим видом, что было ей совсем не свойственно, демонстрировала намерение отправить в мир иной того, кто потревожит её сон. Даже тогда Танька вполне могла себе позволить наступать на полную стопу и передвигаться с высокой скоростью. А сейчас нет. Сейчас можно только делать по несколько шагов в минуту и только на цыпочках — пол в этой квартире очень скрипучий. И очень холодный.

Стиснув зубы, Танька как канатоходка пробиралась по коридору. В руках, словно для равновесия, ком собственной одежды. По крайней мере, Танька надеется, что ком именно её, потому что в ночи не сильно видно. А включать свет нельзя — свет сразу же разбудит Максима с Женькой. Как и скрип. Поэтому скрипа Танька очень старается не допускать.

Одеваться приходится в прихожей и тоже в темноте. Танька только надеется, что не напялила платье наизнанку. Хотя, по большому счёту, какая разница — всё равно на улице ночь.

Главное препятствие — дверной замок, который может громко щёлкать. Поэтому пару минут, прежде чем открыть его, Танька прислушивается к тишине и настраивает внутреннюю скорость. Наконец, задерживает дыхание и одним махом дергает ручку, выскакивает на лестницу и, кое-как захлопывает дверь. Внутренне надеясь, что воров сейчас поблизости нет, и они не будут красть ни Максима, ни Женьку.

Не чуя ног, несётся по лестнице вниз — хорошо, что она освещена и можно не бояться сломать себе что-нибудь. Или сломать кого-нибудь. Хотя последнее Таньку и не очень заботит. У неё колотится сердце и кажется, будто её преследуют.

Оказавшись на улице, она тяжело дышит. От бега. И от радости.

Но на неё тут же накидывается холод. Он же и освежает голову и сердце.

В освещённой фонарном свете ночи Таньке становится чуть спокойнее. Все мысли и чувства отступают на второй план. Сейчас надо просто идти домой. Просто. Идти. Домой.

И Танька идёт. И как-то странно смотрятся обычные кусты, деревья и тропы. Словно из параллельного, словно фантастического мира. Который стоит вокруг Таньки стеной и движется вместе с ней. Хочется быстрее домой. Быстрее к себе. Зарыться под одеяло и уткнуться носом в стенку. Одной. И чтобы уличная темнота оставалась за дверью. Как и все мысли.

Просто. Спать.

* С Днём Рождения тебя.