Странная дружба

Глава 6. Родительский день

Парило. Духота, притаившись, поднималась от обманчиво свежей растительности.

Ночью прошёл дождь, а утро ознаменовалось бездонным синим небом и слепящим жидкими кругами солнцем. Наверное, их бы сегодня повели на речку — купаться. Но на сей день было запланировано мероприятие гораздо более редкое, чем просто хорошая летняя погода.

Максим не стал после завтрака возвращаться в корпус. Остановившись возле дальней скамейки, с которой было видно входные ворота, он замер. И потёр правую голень носком левой кроссовки. Со стороны входа пока никого не было, хоть ворота и были открыты. Охранник уже сидел в своей будке — её после недавнего инцидента с неудачливым маньяком возвели буквально за вечер.

Постояв, посмотрев немного по сторонам, Максим присел на скамейку, которая сразу начала отдавать накопленное тепло — ощущалось даже через шорты.

Над самым ухом прожужжал голубой аэропланчик стрекозы, задевая крылышкам волосы Максима. Стрекоза, наверное, сама испугалась своей решительности и усвистала куда-то, едва Максим перевёл на неё взгляд. А в воротах уже появилась пара.

Максим замер, щурясь от солнца и в попытке усилить остроту зрения. Сказать, что по родителям он прямо скучал, было, конечно нельзя — смартфон и хороший вай-фай этому делу сильно мешали. Но всё равно картинка на экране и дежурные «как дела?» полного присутствия не создавали.

Поэтому у Максима подтянуло сердце вверх, когда он смотрел на входящих на территорию людей. Пара, где мужчина намного выше и крупнее женщины. Уже почти рядом. Вот они уже стали узнаваемы… Нет, это не его родители.

Максим сам удивился, как грустно ему от этого стало. Он даже минут пять не смотрел в сторону входа. Вместо этого разглядывая нацепленную на шею медаль — знак победы в соревнованиях по пионерболу. Она была из жёлтого металла, с оттисками лавровой ветви по краю. А в середине на красной блямбе — жёлтый кубок. Отсвечивающий, если повернуть его на солнечный свет. Брелок, крепящий медаль к ленте-триколору, позвякивал, когда задевал металлическую поверхность.

Ничего нового Максим не увидел — всё было внимательно изучено в первый же победный день. Но какое-то время скоротать у него получилось.

Родительская общественность, оживляясь, начинала пребывать. Кто с сумками, а кто и налегке. Переговариваясь между собой, мужчины и женщины скользили глазами по окружающему пространству, выглядывая собственных чад. И то и дело цеплялись взглядами за Максима. Доля секунды — понимание, что этот не их — и мгновенная потеря всякого интереса.

Максим сам не заметил, как начал постукивать по тропе кроссовной пяткой.

Вообще мама не говорила, что они не смогут приехать. Хотя и про то, что приедут — тоже. Максим не спрашивал. Может, они там решили, он не хочет их видеть?

Он спешно припомнил, давал ли он что-нибудь такое понять. Вроде нет. Но мало ли…

Максим достал из кармана телефон. Чистый экран. Ни вызовов, ни сообщений. А самому набирать: «Вы приедете?» как-то глупо и стыдно… Тем более звонить.

Максим поднялся на ноги. Лагерь уже оживился. Особенно малышня бойко таскала родичей за руки, подробно рассказывая о прошедшем лагерном быте. Гомон стал нарастать. И немного раздражать.

Максим неспеша двинулся против основного движения. К воротам.

И движение наказало его за то, что он против. Метеор с горящим пламенем головой со всей силы космического ускорения вписался в неожидавшего такого, погруженного в собственные мысли парня. От последствий столкновения этого самого парня спасло только то, что метеор был очень юн и лёгок. Отскочив по касательной, мелкий мальчишка, не придав на малейшего значения инциденту, пронёсся дальше. Ноги его продолжили взлетать и опускаться на бренную землю так резко, что рябило в глазах.

— Вов, блин! Осторожнее! — среагировала идущая следом женщина с такими же рыжими, как у метеора волосами. — Ещё людей тут поубивай!

Слышал её Вова или нет — неизвестно, потому что уже унёсся далеко в пространствах солнечной системы. Женщина — видимо Вовина мать — возвела очи долу и сделала губами выразительное движение. И вообще всем видом походила на человека, который и вопрошает небеса на предмет «за что мне такое?». И одновременно смиряется с неизбежностью. Выразив свою позицию, женщина послала Максиму короткий лисий взгляд. С полуулыбкой. И тому вдруг стало жарковато на щеках. Он инстинктивно глянул на её спутника — видимо, отца Вовы-метеора. У того было открытое и благодушное лицо. И очень светлые волосы. Почти как у Женьки.

— Извини, — сказал Максиму мужчина, когда пара поравнялась с ним. И очень ободряюще улыбнулся, явно предлагая зарыть воображаемый топор войны. — Нормально?

Максим кивнул. И если у него в первую секунду и была злость на буйного ребёнка, то от неё не осталось и следа. В конце концов, он тоже был маленьким. А Вова, кажется, ещё и до школы не дорос.

Пара уже прошла дальше. Максим ненадолго глянул им вслед. Вова снизил космические скорости, вернулся к родителям и теперь бодро шагал за руку с матерью. И красный рюкзачок за его спиной вздрагивал в такт его прыгучим движениям.

Тревожные мысли от Максима отступили, словно их выбило неожиданное столкновение. И к воротам он стал шагать уже бодрее.

Их, кстати, тоже заменили и сделали более маньяко-устойчивыми. Перелезать через них или протискиваться между решётками уже не представлялось возможным. Но сейчас они никого не останавливали, приветливо раскрывшись настежь. Сидящий на посту охранник вперился в Максима, будто подозревал его в чём-то. А тот всё-таки сделал несколько шагов наружу, к информационному стенду.

Стенд этот тоже установили недавно — как раз после того, как поспиливали наружные кусты. Воистину, эта смена наполнила «Юннат» многими новшествами.

Солнце слепило глаза, но, если присмотреться, около самого стенда можно различить невысокую фигуру, будто углубившуюся в чтение повестки.

Максим, чувствуя, как замирает сердце, поднял руку. Приставил ко лбу козырьком. И на душу само собой, как солнечный свет, легло облегчение.

— Мама… — кажется, пробормотал он вслух. Но вокруг всё равно никого не было, так что наплевать.

Мама развернулась к нему, и лицо её тронула довольная улыбка. Потом она глянула в другую сторону и сказала кому-то, кого не было видно за стендом:

— Я же тебе говорила: лучше полчаса подождём, чем два часа его по всему лагерю искать.

Мама засмеялась и поторопилась навстречу счастливому Максиму. Чтобы его обнять, ей пришлось вытянуть руки и подняться на самые мысочки. Но и этого уже не хватало — Максиму и самому пришлось нагибаться.

Если сильно не приглядываться, то маму вполне себе можно принять за ровесницу Максима или чуть постарше. И дело не прямо в моложавости или особой сохранности — просто маленькая собачка до старости щенок.

— Привет, — тихо сказала она у самого Максимового плеча. Будто хотела, чтобы услышал только он. Хотя и вряд ли у неё было намерение скрывать что-то от подошедшего следом папы.

Тот первым делом протянул ему ладонь, и только после крепкого рукопожатия обхватил его за плечи. Максим почувствовал запах отцовского крепкого одеколона.

— Чего это у тебя? — он конечно, первым заинтересовался Максимовской медалью.

Тот почувствовал, как непроизвольно выпячивает грудь — жестом молчаливой гордости. А отец приподнял пальцами золочёный жетон и чуть отклонился головой назад — у него начинались возрастные изменения зрения.

Папа просто кивнул, но Максим всё-таки заметил его короткую улыбку. Грудь сама собой выпятилась ещё сильнее, а сам Максим почувствовал себя выше ростом.

— Ну что, пошли? — мама взяла Максима под локоть и ненавязчиво подтолкнула к воротам. Папа подхватил с земли объёмистую сумку и неторопливо зашагал по другую руку от него.

Кажется, воздух стал наполняться свежестью. По крайней мере Максим почувствовал, что дышать стало легче. В голове проявилась приятная лёгкость и спокойствие. Будто на время короткого пути к лагерным воротам он погрузился в детство. Когда можно было просто шагать между мамой с папой и ни о чём не переживать.

А юный метеор Вова в это время снова набирал космические скорости. И в этот раз у него, кажется, появился реальный объект для притяжения.

Танька увидела родителей первой. Сощурилась, отчего лицо её приобрело лисьи черты: нос и подбородок заострились, а скулы поднялись вверх. Отчего стала очень напоминать мать. Женька тоже оглянулась по направлению Танькиного взгляда, но в ней ничего лисьего не появилось — только зрачки чуть лучше отразили солнечный свет.

Теперь в спортивно-оздоровительном лагере «Юннат» находились уже целых два метеора. Набирая скорость и выходя на пределы человеческих возможностей и космических скоростей, Танька с Вовкой мчались друг к другу. И горе той силе, что попытается встать на их коротком пути.

Вот до пересечения траекторий остаются считанные наносекунды. Сейчас, сейчас произойдёт контакт цивилизаций! Хорошо, если не сопроводится межгалактическим взрывом…

Спортивно-оздоровительному лагерю «Юннат» повезло. Ни межгалактического, ни какого иного взрыва на его территории не случилось. Оказывается, при всей внешней схожести, траектории двух комет не планировали пересекаться. И они, словно поезда из школьной задачи, уже удалялись друг от друга.

Танька — к родителям. Вовка — даже не к Женьке — к малой архитектурной форме, выполненной в виде Кота в сапогах. Тот украшал собой газон перед корпусом младшего отряда и приветливо поднимал вверх длинную шпагу. Чем, наверное, и заинтересовал Вовку, который принялся деловито обхаживаться вокруг.

А Танька уже успела наскочить на Леру. Вытянувшись на цыпурках, будто она балерина, Танька обхватила женщину за шею. И — та едва успела коснуться ладонями Танькиной спины — тут же отскочила в сторону. Требовательно глянула на отца.

— Заберите меня отсюда! — возмущённо велела она, переводя взгляд с одного он другую. — Она меня тут обижает!

Танькин указующий перст направился аккурат в сторону подошедшей Женьки. И та так забавно оторопела, что стала мало отличима от молодого оленёнка.

Ни Лера, ни Стас наглому навету, конечно, не поверили. Но, признаться, обоим было забавно наблюдать, как Женька испуганно и безмолвно пытается мимикой убедить родителей, что ни о чём дурном она и не помышляет.

Хмыкнув, Стас притянул к себе всё ещё растерянную Женьку и успокаивающе потрепал по худому плечу. Своей доверчивостью дочь иногда напоминала ему бабку — Леркину мать.

— Чего, уши больше не болят? — полушутя-полусерьёзно спросил он, припоминая, как в прошлый раз её пришлось спешно увозить домой уже через несколько дней смены.

— А… нет, — Женя быстро улыбнулась и голос её зазвучал привычно-вкрадчиво. — Всё хорошо.

Способностью быстро переключаться она тоже пошла в Машку. И уже обнимала мать, чуть нагибаясь на своих козьих шпильках. У Танька тем временем обхватила отца сбоку, поднырнув ему под локоть, и затихла, прижимаясь головой к его боку.

Вовка уже потерял особый интерес к Коту в сапогах — всё равно он не был интерактивным, не разговаривал, и безмолвно отказывался от в дуэли. Так что самый мелкий член семьи осторожно крутился возле своих.

Перед культурной программой, представленной в виде концерта, семейство расположилось в беседке, и Танька неумолимо трещала обо всём — важном и не слишком. Вот ещё одна причина, по которой Женька предпочитала быть в её компании. С Танькой вместе можно было просто сидеть рядом и только изредка подавать какие-то реплики.

— Как Света? — привычным полушепотом спросила она, коротко скосив глазами в сторону.

Здесь, конечно, никто не мог знать, кто такая Света — но привычка к осторожности за долгие годы успела въесться в душу.

— Нормально, — кивнула мама. — Велела тебе передать, чтобы не давала Таньке себя доставать.

Таня же, которая непроизвольно прислушалась к разговору, показательно фыркнула, и закатила глаза.

— А тебе велела не скучать и радоваться жизни, — обратилась уже Лера к Таньке. И та ненадолго притихла, потеряв, видимо, канву повествования.

А потом быстро вспомнила, что не рассказала ещё одну новость.

— У нас же здесь маньяк был! — выпалила она, разгорающимися глазами глядя на Стаса и Леру. Те полностью оправдали её ожидания, вытянувшись лицами. А Стас коротко перевёл взгляд на Женьку, ожидая подтверждения или опровержения. Которая коротко кивнула, предоставив сестре рассказывать сию драматическую историю, о которой все уже успели забыть. Чем Танька и воспользовалась, окончательно стряхивая с себя остатки нахлынувшего сплина.

— Короче тут раньше заросли были, — Танька развела руки в стороны, будто растягивала ими невидимый резиновый шар. Возможно, будь она мальчиком, то любила бы ходить на рыбалку, а потом хвастаться нереальным уловом. — А мы с Женькой у ворот гуляли, — о том, что они тогда ещё и ругались, Танька решила умолчать. — Они тогда другие ещё были. И открытые… — о том, что сама перелезала между решетками, тоже не сказала. Даже не посмотрев на сестру — знала, что та не будет «закладывать». — И тут из кустов выходит… Знаешь в плаще такой, и в шляпе. В очках, а в руках — чемодан. И очки на нём такие дурацкие… И улыбается, как психбольной!

Таня в красках изобразила мимику наполовину придуманного маньяка. На что Лера не сдержала улыбки, а Стас всё-таки ухитрился сохранить озабоченное выражение лица.

— И — ко мне! — Танька уже вошла в раж. — Женька верещит чего-то, а тот аж облизывается. А знаешь, рукой делать начинает: цыпа-цыпа-цыпа, — в доказательство Танька тоже сделала Вовке приглашающий жест, на что тот машинально потянулся к сестре. — И хвать меня за воротник!

Обманом завлечённый Вовка тоже был схвачен за футболку, и от неожиданности икнул.

— И говорит мне: «Раздевайся, а то зарежу!»

Видя, что родители понемногу начинают бледнеть, Женька всё-таки решила вмешаться:

— Не было такого, — сообщила она Таньке. — Он на тебя просто смотрел. Издалека.

Таня обиженно вскинула на неё брови.

— Ну, и сама тогда рассказывай! — она скрестила руки на груди и отвернулась, поджав губы.

Стас с Лерой умоляюще уставились на Женьку, безмолвно прося рассказать хоть горькую, но правду. И, чувствуя себя предательницей, та выговорила:

— Он просто за воротами стоял. Мужик какой-то. И на нас смотрел. Ничего не делал и ничего не говорил.

— А потом ушёл? — напряженно уточнила Лера.

— Да, его парень один прогнал, — Танька уже успела простить «предательство» сестры и снова подключилась к разговору. — Так зыркнул на него, что тот и сдриснул. А у нас теперь охрану поставили.

Вроде бы Стаса с Лерой это немного успокоило. И они почти не обратили внимания, что на словах «парень один» Женька коротко опустила глаза.

— Я тоже буду драться с маньяком! — это подал голос Вовка, впечатлённый историей.

Драться он, видимо, захотел в данный конкретный момент. И за неимением маньяков решил попрактиковаться на том, что имеется. В данном случае — на скульптуре Кота в сапогах.

Подбежав к нему, Вовка принялся махать на равнодушное животными мелкими кулачками, сопровождая каждое движение голосовым сигналом. Бил он может и сильно, но осторожно — движения замирали, так и не доходя до гипсокартонного тела.

Но один удар хитрая зверюга всё же «пропустила». Вовкин кулак съездил как раз в довольную крашеную морду. Раздался противный хруст, что-то внутри посыпалось, и противник тяжело покачнулся. Чем неимоверно напугал удачливого спарринг-партнёра.

Коротко пискнув, Вовка ветром сдулся обратно к беседке и в несколько прыжков оказался под отцовской защитой — схватившись руками за его бедро.

Кот выстоял и даже не настаивал на реванше. Ругаться тоже никто не стал — наоборот, начали смеяться. Так что Вовка, обрадованный, забрался на отцовские коленки и, пыхтя, стал вылезать из лямок рюкзака.

Тихо прожужжав молнией, Вовка задумчиво глянул на Женьку. Потом в тёмное нутро рюкзака. Потом опять на Женьку. И, вздохнув, всё-таки залез туда ручонкой и протянул сестре конфету.

Та, поблагодарив, приняла подношение, а Вовка уже зыркнул на вторую сестру. И нахохлился, явно не спеша повторять жеста невиданной щедрости.

— Не жидись, — посоветовала ему Лера, и Вовка, скрепя сердце всё же протянул конфету и Таньке.

— Давай ещё, — издевательски велела та вместо благодарности.

К такому детская душа явно не была готова. Округлив глаза и накрепко прижав к себе рюкзачок, Вовка поглубже нырнул к отцовской груди в надежде, видимо, на мужскую солидарность.

— Жадничать не хорошо, — проинформировал его Стас, но руководств к действию не оставил. Так что Вовка перестал серьёзно опасаться за сохранность своего багажа. И, устав вскоре сидеть на одном месте, снова выскочил из беседки.

Кажется, судьба в этот раз была к Вовке благосклонней. По крайней мере, по вопросу физического спарринга. Потому что пока внутри беседки текла неторопливая беседа о семейных делах, Лера вдруг вытянула шею и громко, поставленным голосом окрикнула его так, что Танька от неожиданности вздрогнула.

— Вова! Нельзя мальчика львом бить!

Семейство, как по команде, посмотрело в ту же сторону. И воочию убедилось в смелости маленького Вовки. Как иначе, если не смелостью объяснить то, что в этот раз противника он себе выбрал одушевлённого и серьёзно превосходящего его по габаритам?

Вовка игрушечным львёнком лупил по ноге взрослого парня, который явно не знал, что ему делать и вроде как улыбался, но улыбка его была кривой и явно не обещающей ничего хорошего мелкому шкету.

Услышав своё имя, он вместе с Вовкой вздрогнул. И не сразу догадался, что женщина мальчиком назвала его. Женщина же, обладающая стопроцентным зрением, хмыкнула про себя реакции этого лося. Вовка, преданно глядя на мать, трогательно сжал игрушку и ткнулся носом в смятую гриву. Но ошиблись те, кто поверил бы его покаянному виду.

Потому что буквально через несколько минут Лере пришлось снова вернуться к теме приличного поведения единственного сына:

— Вова! Кенгурой мальчика тоже нельзя бить! И вообще — откуда у тебя эта кенгуру?!

Решив не выдавать тайны, Вовка наскоро засунул игрушку в рюкзачок и от греха подальше убежал ото Льва. А родительский день плавно приблизился к концерту и постепенно перетёк к вечеру. Наполненному скомканными прощаниями и натужными, неестественно широкими улыбками.

А Максиму потом почему-то очень сильно запомнились задние номера родительской машины, освещённые красными фарами. Удаляющиеся в плотнеющей темноте. Стало прохладно, и он поспешил к своему корпусу. До дома оставалось чуть больше недели.