Судьба самозванки

Три

Лондон

Мою щеку холодит мраморный пол моей камеры, ладони прижаты к нему же, когда я смотрю затуманенными, полными слез глазами на беспорядок передо мной.

Если считать по времени человеческого мира, я бы предположила, что пялюсь на эти гребаные стены уже несколько дней, но мне потребовался всего один, чтобы вспомнить это место. На самом деле, возможно, это была даже та самая камера ‒ я уверена, это была чья-то идея добавить немного веселья.

В последний раз, когда я была здесь, меня выставили перед сотнями людей и отдали под суд за преступления моего отца.

Мне было, блядь, пять.

Королева, кошмарный образ матери моей пары, была рядом со мной в тот день, защищала так, как я тогда не понимала, и, честно говоря, не понимаю до сих пор.

Мой отец хладнокровно убивал Одаренных. Народ Аргентов. Народ Стигии. Людей королевского двора и многих других. У него не было определенного типа.

Он убивал всех, кого ему хотелось убить, когда ему хотелось убить.

Он легенда самого худшего рода.

В любом случае, милосердная, мягкая королева признала бы, что ребенок есть ребенок, и то, что сделал ее четырехсотпятидесятипятилетний отец, который до дня своей казни выглядел как русский мафиози в расцвете сил, не имело никакого отношения к его маленькой девочке.

Но королева Козима не милосердная, мягкая королева. Она полная противоположность.

Так почему она говорила от моего имени в тот день? Знала ли она, что Найт и я были парой? Было ли это потому, что ее дочь была моей лучшей подругой?

Я вспоминаю своего отца.

Русский мафиози.

Если бы в горле не пересохло от недостатка жидкости, а в голове не было ощущения, что это строительная зона, я бы посмеялась над этим. Держу пари, он вонзил бы кинжал в собственное сердце, если бы услышал такой термин ‒ Бездарный. Я мало что помню о своем отце, но я никогда не могла забыть его ненависть к людям. Ну, теперь, когда я действительно, блядь, вспомнила свою жизнь до того, как я стала Лондон.

К сожалению, я должна поблагодарить за это свою кровожадную пару.

Я ненавижу тебя, Найт Деверо.

Клянусь, тихий голос в глубине сознания шепчет: «Я тоже тебя ненавижу».

На мгновение зажмурив глаза, я снова открываю их.

Я лежу здесь бог знает сколько времени, и слезы не прекращаются. Они растекаются подо мной, соленый вкус просачивается в уголки губ и их потрескавшиеся края, но я не чувствую жжения. Точно так же, как я не чувствую, как осколки стекла впиваются в кожу после нескольких неудачных попыток собрать прах Бена в кучку, но все, что мне удалось сделать, это устроить еще больший беспорядок во всем. Не помогает и то, что он в нескольких дюймах от моего лица, и поэтому с каждым прерывистым вздохом он все больше исчезает.

В центре груди пустота, чертова яма тьмы, из которой я не могу выбраться, и я хочу, чтобы она уже поглотила меня целиком. Прикончила. Я также хотела бы сказать, что это все ради Бена, потому что, на мой взгляд, так оно и есть, но я не просто человеческая девушка, у которой есть только сердце и голова, с которыми нужно иметь дело.

Нет, я ‒ Одаренная. Обременена чем-то более глубоким, что имеет смысл только для таких, как я. Где часть меня буквально принадлежит кому-то другому, точно так же, как этот кто-то другой принадлежит мне. Найти этого человека и не обладать им… Обладать им, а затем потерять его, это худший вид пытки.

Для Бездарных разбитое сердце можно исцелить, но, буквально, разорванную душу? Не так просто. Я ненавижу его.

Я ненавижу то, как сильно все мое существо болит за него.

Это отвратительно.

Полный страха взгляд Бена всплывает в сознании, и я кричу, дергаясь мгновением позже, когда пепел разлетается вокруг от порыва моих криков.

‒ Черт! ‒ я вытираю сопливый нос, поднимаясь на колени и проводя руками по полу, только пепел остается в случайных пятнах от слез и не только.

‒ Черт возьми! ‒ я паникую.

Если бы я знала, как использовать свою магию, это не было бы проблемой. Я могла бы наколдовать что-нибудь или произнести заклинание, или кто знает! Может быть, моя сила заключалась в искусстве уборки, и я смогла бы спасти все, что у меня осталось от Бена.

Но я не могу этого сделать, и я не знаю, насколько велика или недостаточна моя магия, потому что Деверо отняли ее у меня. Может быть, я должна быть благодарна, что меня не убили во второй раз, когда кто-то осмелился перечить им, и пощадили меня, но я не такая.

Лучше бы они убили меня тогда. Лучше бы я умерла в тот день одиннадцать лет назад. Если бы я умерла, а Бен все еще был бы жив.

Он никогда бы не встретил меня, так что он никогда бы не умер из-за меня.

Я плачу сильнее, рыча ни на что и на все, и падаю обратно на пол. Перекатываюсь на спину, слезы капают на уши и волосы, когда я начинаю дрожать.

Это все моя вина. Я во всем виновата.

Темперанс мертва.

Бен мертв.

Дядя, вероятно, мертв.

Мы с моей парой желаем друг другу смерти.

‒ Черт.

Все мое существо сотрясается, и я не могу этого вынести.

Я протягиваю руку, шарю в беспорядке, пока не нахожу достаточно большой кусок стекла, а затем сжимаю его в кулаке, пока лезвие не погружается в плоть.

Для меня ничего не осталось, ни в этом мире, ни в человеческом, а даже если бы и было, я бы этого не хотела.

Итак, с тяжелым чувством онемения я поднимаю острый осколок и провожу им от левого запястья к сгибу локтя. Перекатываясь, сжимаю пепел Бена в кулаке, наблюдая, как моя кровь смешивается с ним, образуя кашицу, которую невозможно спасти.

Я не хочу, чтобы это было сохранено.

Я хочу умереть прямо здесь, рядом с ним.

Я не хочу чувствовать пустоту, которую Найт никогда не заполнит.

Я не хочу дышать затхлым воздухом, когда его нет рядом, только я не хочу, чтобы он был рядом.

‒ Я ненавижу его! Я ненавижу всех! ‒ я плачу.

Мои губы приоткрываются, и я кричу до тех пор, пока больше не могу, закрывая лицо руками, а затем ударяя ими об пол снова и снова, пока кровь не потечет не только из ран, которые я нанесла, но и из новых, которые заработала. Мои костяшки деформированы, кости треснули, тело слишком тяжелое, чтобы держаться, когда я падаю назад, ударяясь головой о край койки по пути вниз, но мне, блядь, все равно.

Я.

Блядь.

Закончила.

Усталость накрывает, как теплое, утяжеленное одеяло, и на мгновение я задумываюсь, не пора ли. Атмосфера спокойствия ощущается, как доза героина, и я дрожу, когда лед пробегает по венам, словно сама смерть приветствует меня дома.

Пожалуйста, пускай время пришло…

‒ Как поживает мой маленький нарушитель спокойствия? ‒ кажется, я слышу сквозь звенящий белый шум, бьющийся в затылке.

‒ Какого хрена?!

Мои глаза распахиваются как раз в тот момент, когда кто-то опускается рядом. Сначала его лицо расплывается, но затем детские голубые глаза смотрят в мои. Они дикие, усталые… И что-то еще, чему я не могу дать названия.

‒ Лендж?

‒ Да, детка, держись.

‒ Нет, ‒ я отстраняюсь, но движение прерывается, я качаю головой. ‒ Что ты здесь делаешь? Лен… оставь меня в покое.

‒ Этого не произойдет, ‒ он обхватывает руками мое тело, поднимая без малейших усилий, и укладывает на окровавленную койку, пока еще раз внимательно меня осматривает. ‒ Что черт возьми, на тебя нашло?

‒ Это то, что твой брат оставил от меня, после смерти моего лучшего друга, ‒ говорю я ему, ожидая реакции, сквозь тяжелые веки.

Он либо ничего не говорит, либо я слишком расфокусирована, чтобы уловить. Скорее всего, первое.

‒ Мне нужно отвести тебя к целителю.

‒ Я не хочу что бы меня исцелили, ‒ я пытаюсь вырваться из его рук, глядя на широкие порезы на своих руках, кровь все еще теплыми волнами стекает по коже. Я упрямо поднимаю на него глаза. ‒ Я хочу умереть.

‒ Да, но ты же не человек, помнишь? ‒ он стягивает рубашку через голову, нежно прижимая к моим щекам. ‒ Для этого потребуется нечто большее. Все, что ты делаешь, это оставляешь себя слабой, чтобы кто-то другой закончил работу или что похуже.

Его слова задели за живое, и я снова начинаю плакать, внезапно став самой слабой версией себя.

‒ Так сделай это! Пригласи свою мать. Держу пари, ей бы это понравилось, извращенной сучке.

‒ Ради всего святого, ‒ он заключает меня в свои сильные руки, прижимая к груди.

‒ Я никуда с тобой не пойду.

Он игнорирует меня, и когда он поворачивается, моя голова откидывается в сторону. Сквозь замутненное зрение я замечаю окровавленный пол с темными комками спутанного пепла и все стекло, разбитое о мрамор. Брызги крови покрывают стены, словно из фильма ужасов, и темнота давит мне на грудь.

‒ Оставь меня здесь, Ледженд.

‒ Заткнись нахуй, Лондон, ‒ огрызается он, прижимая меня крепче.

‒ Я ненавижу тебя и твою семью, ‒ говорю я ему, но тепло его тела притягивает меня ближе, поэтому я снимаю рубашку, свисающую с его плеча, прижимаясь щекой к его обнаженной коже.

‒ Вот так, детка, ‒ шепчет он, его губы скользят по моему запекшемуся от крови лбу. ‒ А теперь давай убираться отсюда, а?

Раздаются крики, а затем… темнота.

Улыбка кривит мои губы, потому что, наконец-то.

Наконец-то… Мрачный Жнец пришел за мной.

Я готова к тому, что он отвезет меня домой.

Я выиграла.

Я просыпаюсь от сильного стука; клянусь, пока идет разговор, кто-то наносит удар за ударом. И у них, должно быть, кастеты, потому что, черт возьми, это чертовски больно. В ушах звенит, а конечности горят, будто вокруг того, что от них осталось, вьется пламя.

‒ Он убьет тебя, черт возьми, чувак, ‒ говорит кто-то.

Раздается насмешка, а затем:

‒ Просто, блядь, продолжай в том же духе. Я разберусь со своим братом.

Что… Мое тело дергается.

‒ Она просыпается.

Огонь становится сильнее, и я кричу, выгибая спину. Мои глаза распахиваются, и я вскакиваю, но в тот же момент мои плечи прижимают обратно к плоской поверхности. Голова поворачивается влево, чтобы найти Сильвера, его глаза белые, как у призрака, пальцы покрыты кровью. Я смотрю вниз, наблюдая, как он прижимает их к моей коже.

Я напрягаю все свои силы, на мгновение вырываясь на свободу, а затем лицо Ледженда оказывается надо мной.

‒ Лондон, если ты не сядешь, твою мать…

Я с рычанием бью его головой. Моя голова взрывается от боли, когда все больше крови приливает к лицу, но я маниакально улыбаюсь, когда боль наконец заполняет пустоту в груди. Кровь льется из его носа, капает мне на лицо и грудь, и он рычит в ответ, сбивая меня с ног.

Паника охватывает меня, и тело начинает трястись, как будто в меня выстрелили из двузубого электрошокера на полную гребаную мощность.

Глаза Ледженда широко распахиваются.

‒ Ты это видишь? ‒ Сильвер шипит.

‒ Ты делаешь ей больно?! ‒ кричит он.

‒ Ну… да, чувак. Болит же до того, как заживет.

Исцеляет.

Сильвер исцеляет меня.

‒ Нет.

Я отдергиваю руку, но в ту секунду, когда она двигается, как будто пламя лижет мою плоть, и крик снова вырывается из меня. Мне что-то запихивают в рот, поэтому я кусаю изо всех сил, на мой язык мгновенно попадает запах розмарина и бензина. Это ядовитая смесь, которая заставляет мои вкусовые рецепторы танцевать. Мои глаза открываются.

Это Ледженд.

Ухмылка растягивает его губы, но морщинки в уголках глаз выдают беспокойство. Беспокойство за меня.

‒ Прикуси это, если тебе нужно, что угодно, лишь бы ты заткнулась.

Я глубже вонзаю зубы в плоть его кулака, и он рычит, к этому примешивается стон.

Если бы я думала правильно, в данный момент, то закатила бы глаза, но я ничего не вижу за болью… И ему это, вроде как нравится.

‒ Почти готово, ‒ шепчет Сильвер.

Заставляя себя смотреть, я наблюдаю, как он вращает пальцами и запястьями в одну сторону, затем в другую, скручивая и поворачивая, пальцы играют, как будто нажимают на клавиши пианино. Медленно глубокие порезы, которые он вновь открыл, начинают закрываться, пока не остаются только пятна от беспорядка, который я устроила. Его глаза на мгновение поднимаются, чтобы встретиться с моими, а затем пронзительный крик вырывается из моего горла, когда он ломает каждую косточку в моих руках сразу, вправляя их.

Боль проходит, как только последние части меня встают на место, и мышцы обмякают от усталости.

Ледженд медленно вынимает свой кулак из моего рта и подносит к своему, его язык скользит по плоти, пока не исчезает кровь. Он хмуро смотрит на меня.

‒ Я должен отшлепать твою гребаную задницу.

‒ Пошел ты, и я не просила исцелять меня, ‒ я отрываю руки от руки Сильвера, когда он протягивает их, вероятно, чтобы осмотреть свою работу.

‒ Найт убьет меня, если я позволю тебе умереть, ‒ говорит Сильвер.

‒ Испуганная маленькая сучка…

‒ Не создавай мне проблем, детка. Однажды я тебе понадоблюсь и…

‒ Ты, блядь, бредишь, ‒ я закрываю глаза.

‒ Твоему телу нужна подзарядка.

‒ Подзарядка, ‒ издеваюсь я. ‒ Я тебе не гребаная батарейка.

У кого-то звонит телефон, а затем Ледженд говорит:

‒ Черт, нам пора. Сейчас же.

‒ Я побуду с ней еще немного, а потом отведу ее обратно, ‒ предлагает Сильвер, дотрагиваясь до моего подбородка, вздыхая, когда я отдергиваюсь. ‒ Она пока не должна входить в портал.

‒ Она не вернется, ‒ Ледженд бросается вперед, снова поднимая меня на руки.

‒ Ледженд, ты не можешь…

‒ Да, не можешь, ‒ отрезает Сильвер, сжимая меня крепче.

Мгновение спустя я ослеплена опаловыми цветами, мои глаза закрываются, лицо утыкается ему в грудь.

На меня накатывает волна тошноты, тело кружится, как будто я сошла с дерьмового аттракциона на старой окружной ярмарке.

‒ Ты, блядь, с ума сошел?! ‒ шипит Сильвер.

‒ Да. Именно так.

‒ Ее не может быть здесь, Ледженд!

Мое тело содрогается, когда я открываю глаза, понимая, что мы уже прошли через портал и находимся по другую его сторону.

Малиновые стены с черными сверкающими завитками обрамляют коридор, гигантские золотые подсвечники парят рядом и переливаются то огнем, то светом с каждым шагом Ледженда, видя одновременно только первые пять футов впереди.

Потолок ‒ это вообще не потолок, а врата в забвение. Над головой не сияют звезды, галактики нет в пределах досягаемости, только воздух Тьмы.

‒ Где мы находимся?

Интересно.

Здесь тихо. Слишком тихо. Не видно охраны, ни одного слуги или обслуживающего персонала, пересекающего залы, когда мы проходим мимо.

Тошнотворное чувство шевелится внизу живота, пульс бьется сильнее с каждой секундой.

С каждым сделанным шагом становится только хуже…

Найт

Как и ранее, у меня что-то стучит в груди. Прямо в гребаном центре. Давление прямо на грудную клетку, но оно отличается от того ощущения, которое я получил в конце боя.

Это сильнее.

Глубже.

И это чертовски отвлекает. Я смотрю вниз, чтобы убедиться, что моя плоть не отрывается от гребаных костей. Горло начинает сжиматься, и я поднимаю голову от кучи гребаной информации, разложенной на круглом столе.

Крид бросает взгляд в мою сторону, а Синнер пристально смотрит из-за экрана ноутбука.

‒ В чем дело? ‒ Крид осторожно откидывается на спинку кресла.

Я смотрю на диван, он пуст, папки, которые просматривал Ледженд, брошены.

Я вскакиваю на ноги.

‒ Где Ледженд?

Братья разворачиваются и вскакивают на ноги так же быстро, как и я.

‒ Я даже не слышал, как он ушел, ‒ Синнер поворачивается, чтобы посмотреть на меня. ‒ Найт… Нет.

Я сглатываю. Черт.

Дело ведь не в этом, не так ли?

Я почувствовал кое-что дерьмовое, а потом узнал, что мой отец был убит. Расчленен нахрен.

И мой брат тоже. Ради отца мы бы обыскали все гребаные миры в поисках убийцы.

Но ради брата?

Мы сожжем их всех дотла, мать их.

Но это… пульс бьется сильнее, пока не начинает звенеть в ушах.

Ноги двигаются без разрешения, братья у меня на хвосте. Как раз перед тем, как я успеваю распахнуть двери, ведущие в холл, с другой стороны налетает порыв ветра, распахивает их, сотрясая на петлях.

Кровь стынет, затем закипает, зрелище сводит с ума и успокаивает одновременно, черт возьми.

Лондон.

Покрытая кровью и грязью, прижатая к груди брата.

Держась за него.

Прикасаясь к нему.

Ревность прожигает глубоко, до самых костей, и руки сжимаются в кулаки, каждая частичка меня жаждет пойти к своей паре. Забрать ее из его объятий и заключить в свои, но я прогоняю это дерьмо, истощая себя от слабости, которую она вызывает, просто тем, что находится рядом. Тем, что существует.

К черту все это.

Нахуй ее.

‒ Найт, ‒ подсказывает Крид.

‒ Оставь его, ‒ огрызается Синнер в ответ.

Ледженд просто продолжает идти вперед, высоко подняв подбородок. Сильвер отступает, чтобы не вмешиваться. Как ему, блядь, и следовало.

Ярость закипает под кожей, и я дергаюсь в тот же момент, что и он.

На сверхсветовой скорости он кружит ее, пока она не ударяется спиной о стену, снова поворачиваясь, как раз вовремя, чтобы поймать мой кулак на челюсть.

‒ Какого хрена?! ‒ я киплю, нанося удар левой на этот раз, отказываясь смотреть на девушку, которая, блядь, мешком рухнула на пол. ‒ У тебя чертовски стальные гребаные нервы, брат.

Он ничего не говорит, принимая третий удар, прежде чем нанести ответный.

Он толкает меня в грудь, и я, спотыкаясь, делаю один шаг вперед и прижимаю его задницу к полу. Он создает портал и выбивает меня через него, а затем мы врезаемся в стену в другом конце комнаты. Его рука на моей шее, но я врезаюсь головой в его голову, вновь открывая рану, которая уже там, и разворачиваю его, швыряя на пол, прежде чем наступить на горло.

‒ Хватит, ‒ рявкает Крид. ‒ Убери эту сучку и давайте вернемся к работе.

На периферии зрения Сильвер движется вперед, и я поворачиваю голову, наблюдая, как он медленными, осторожными движениями опускается рядом с Лондон.

Вот когда я наконец смотрю на нее по-настоящему.

Ее волосы перепачканы кровью и чем-то похожим на грязь. Кровь на руках впиталась в одежду, а кожа бледная. Синяки покрывают лицо и руки, и прежде чем я осознаю, что делаю это, я стою над ней.

Ее ладони прижаты к полу, глаза едва приоткрыты, голова покачивается из стороны в сторону.

Сильвер протягивает руку, чтобы прикоснуться к ней, и она вскидывает свою, но затем ее глаза поднимаются, встречаясь с моими.

Она задыхается, ее губы приоткрываются.

Что-то хрустит в моей ладони, и когда чья-то рука опускается мне на плечо, я оглядываюсь в поисках Синнера. Его глаза побелели, когда он опускает подбородок, его пальцы обхватывают мое запястье.

Я смотрю вниз и вижу запястье Сильвера, то самое, которое было в моей хватке, кости сломаны, его рука согнута не в ту сторону. Я отпускаю его, делая шаг в сторону, потом еще один.

‒ Объясни, ‒ с трудом выдавливаю я.

‒ Она пыталась покончить с собой, ‒ говорит Лендженд.

Боль обжигает, грудь сдавливается, когда рычание пытается вырваться из горла. Мой Дух шевелится, умоляя о свободе, но я в ловушке под правдой обо мне и девушке, стоящей передо мной.

Он хочет пойти к ней. Хочет, чтобы она позвала его и освободила.

К черту это.

Она не заслуживает его преданности. Она пытается уйти от нас.

К черту все это.

‒ Сильвер исцелил ее, ‒ заканчивает Ледженд.

Глаза Лондон мертвы, когда они смотрят в мои. Никаких признаков огня или нахальства, которых я жаждал. В которых я чертовски нуждался. Никаких признаков чего-либо.

Она — пустота, пустой мешок с хрупкими костями.

Сломанная маленькая кукла.

Именно так, как она того заслуживает.

Кислота обволакивает внутренности, но я приветствую укол.

Я позволю этому съесть меня целиком, если оно заберет с собой аппетит к единственной вещи, которую, как клянется мое тело, я хочу, но отказываюсь иметь.

Я наклоняюсь, фиксируя конечности, когда они дрожат от гнева, осмеливаясь дотянуться до нее. Чтобы починить то, что сломано.

Я проигрываю битву, и мои пальцы скользят по ее виску, убирая волосы с того места, где они прилипли в крови, и зачесывая их назад.

Ее глаза закрываются, вероятно, случайно, и это зрелище что-то делает со мной. Поэтому я выпускаю кончики когтей из пальцев и позволяю им царапать ее кожу.

Появляются три маленькие капельки крови, и я жду, что она поморщится. Будет кричать и рыдать от боли, но она не делает ни того, ни другого.

Она ничего не делает.

Я пристально смотрю на нее, медленно поднимаясь на ноги.

‒ Если это твой крик о внимании, то ты зря потратила отличную кровь, маленькая куколка, ‒ я смотрю на Ленженда, а затем на Сильвера. ‒ Вам следовало оставить ее умирать.

А потом я ухожу, но не раньше, чем слышу ее голос.

Он вторгается в разум, и, когда никто не может этого видеть, я закрываю глаза, прислушиваясь.

‒ Я же тебе говорила, ‒ хрипит она.

Мой лучший друг издает смешок, и мне хочется вырвать ему язык.

Я хочу лишить ее жизни. Как она смеет говорить с ним, как будто они друзья, но не реагировать на меня. Она, должно быть, горит изнутри, как и я.

Просыпается в холодном поту.

Рыщет по темным уголкам своих кошмаров.

А может, и нет.

Может быть, это только у меня.

Судьба испытывает меня на прочность.

У нас забрали нашего короля. Нашего отца.

Может быть, они заберут ее следующей.

От этой мысли у меня подгибаются колени, и я хватаюсь за стол, прежде чем чуть не упасть на пол, как последняя сучка.

Я ненавижу ее.

Я ненавижу то, что она сделала со мной.

Я ненавижу то, что правда сделала с нами.

Рыча, я прорываюсь сквозь двери и жду, когда братья выйдут. В тот момент, когда они выходят, я обращаюсь к Ледженду.

‒ О чем, черт возьми, ты думал? ‒ я взрываюсь, накладываю защитное заклинание, чтобы она не могла подслушивать, какой змеей она и является.

Я делаю шаг навстречу Ледженду.

‒ Ты привел ее сюда?! Это гребаное убежище для членов королевской семьи. Место, куда не пускают даже самых доверенных людей, а ты впускаешь суку, которая убила одну из нас?! Кто сказал, что она не виновата и в смерти отца тоже?

Ледженд приподнимает бровь.

‒ Довольно сложно убить короля, когда ты даже не знаешь, как использовать свои силы.

‒ Может, и так, откуда тебе знать? ‒ я толкаю его, но он не двигается с места, и тогда мы оказываемся грудь к груди. ‒ Ты думаешь, что знаешь ее лучше меня, братишка? ‒ гнев исходит из каждой моей поры, и я не могу его остановить.

Ледженд ухмыляется, и я тянусь вперед, готовый вырвать его гребаное сердце. Он дразнит меня, и ему это нравится.

Входят Синнер и Крид, оттаскивая меня, и Ледженд смеется, опускаясь на диван, с которого он улизнул, листая свою половину папиных документов, как будто это не он только что усложнил все в десять раз.

Я вырываюсь, отталкивая от себя братьев, и пристально смотрю на младшего.

‒ Она выбивала из себя все дерьмо. Порезала руки от запястья до локтя, билась головой и кулаками о мрамор, пока кости не сломались так сильно, что Сильвер не был уверен, что сможет вправить их обратно без помощи целителя высшего уровня. Она ничего не ела и не пила четыре дня и хочет умереть.

Мои внутренности сжимаются, скручиваясь, и я клянусь, монстр внутри меня вонзает свои когти в мою гребаную плоть изнутри.

Глаза Ледженда понимающе поднимаются на меня.

‒ Мы только что потеряли нашего короля, нашего гребаного отца, Найт. Мы не можем потерять и ее тоже.

‒ Она никто.

Он слегка кивает, откидываясь на спинку дивана.

‒ Возможно. Но зверь, трясущийся в твоей груди, с этим не согласен. Она остается, пока он не потребует иного.

Разворачиваясь, я бью кулаком по гребаной стене снова и снова, пока она не превращается в груду обломков у моих ног, а братья не произносят ни слова, потому что, как бы мы все это ни ненавидели, в этом есть смысл.

Дело не в ней. Дело во мне.

Может, я и не хочу, чтобы она была рядом, но какая-то часть меня, часть, которую я не могу контролировать, хочет, и последнее, что нужно народу Рата, ‒ это обезумевший член королевской семьи на хвосте у мертвого.

Сегодня вечером мама поднимется в небо, чтобы сделать объявление, к которому я не готов.

Сделать первый шаг к тому, что будет дальше.

Я не хочу этого, но оно не имеет значения.

Король Тьмы мертв…

Пришло время для нового.