Суженая императора (СИ)

Глава 14

Мадалин невозмутимо улыбается в ответ той лёгкой скользящей улыбкой, что с равным успехом может означать и сотни оттенков мыслей и чувств, и ничего в частности. Она держится немного в стороне, словно готовая в любой момент отступить в тень, исчезнуть за спинами собравшихся, точно дух-беспокойник, привидевшийся в сумрачном коридоре. Не без усилий я заставляю себя отвести от неё взгляд и сосредоточить своё внимание на фрайне Соррене Элиасе.

Он младший брат нынешнего главы рода и входил в свиту Стефана, сопровождавшую императора в той поездке по стране. Разумеется, я его не помню, да и с чего бы? Для меня он лишь один из безликих силуэтов, замеченных мною мимолётно на приёме в замке фрайна Люиса.

Фрайн Соррен Элиас старше Стефана и выше ростом. Черты лица его остры, в чёрных, чуть вьющихся волосах мелькает серебро седины. Взор цепок, пристален и светлые, то ли мглисто-серые, то ли водянисто-голубые глаза полны холодного любопытства, скупой оценки и мгновенного просчёта возможностей. Он изучает меня, делает выводы, решает, сгодится ли эта новенькая суженая на что-то полезное или участь её будет столь же незавидна, как у её предшественниц? Считать ли её фигурой весомой, обладающей связями, властью и влиянием, или она всего-навсего очередная пустышка, бабочка-однодневка и отмеряно ей не больше, чем той бабочке?

– Фрайн Элиас, – произношу в знак приветствия. – Наслышана о вашей утрате и скорблю вместе с вами и всем славным родом Элиас. Да будет покой вашего отца в объятиях Айгина Благодатного безмятежен и вечен.

Ложь на диво легко срывается с моих губ. Фальшивые слова без капли искреннего сожаления звучат так непринуждённо, будто я всю жизнь только и делала, что заверяла незнакомых людей в своих чувствах, коих не испытывала на деле.

– Благодарю, фрайнэ Астра, – Соррен склоняет голову, на секунду-другую благочестиво опускает глаза к полу, как того требует обычай и правила хорошего тона. С его стороны это тоже игра и притворство, дань приличиям, не более. – Четверо были милостивы к моему отцу, и в объятия Айгина Благодатного он сошёл в мире и покое, окружённый своей семьёй и другими членами рода. Фрайнэ Астра, и я наслышан о несчастье, приключившемся с вами в моё отсутствие. Смею надеяться, сейчас всё пошло на лад, и вы в добром здравии?

– Я поправилась, хвала Благодатным. Небольшое недомогание, ничего страшного.

– Отрадно это слышать. Все мы молили Авианну Животворящую о вашем скорейшем выздоровлении.

Ложь, ложь и снова ложь. Не знаю, когда фрайн Элиас вернулся ко двору, но он не похож на человека, молящего Четырёх о здравии кого бы то ни было, и едва ли все последние дни храма не покидал, тревожась о моём самочувствии.

– Вам следует беречь себя, фрайнэ Астра, – продолжает Соррен. – Осенние ветра на севере бывают коварны, особенно для девы с юга, а на вас возложена такая великая честь – укрепить ветвь первопрестольного древа. Задача, как оказалось, не всякой избранной по силам…

Люди позади фрайна Элиаса молчат, рассматривают меня пытливо, выжидающе. Догадываюсь вдруг, что все они или большая часть из них связаны с Элиасами, что они не просто так собрались здесь, в галерее открытой, холодной, освещённой трепещущими свечными огоньками. И Мадалин одна из них, из рода Элиас, о чём она не забывает даже два брака спустя и не позволяет забыть окружающим.

За моей спиной звучат резкие, стремительные шаги, Соррен и все присутствующие склоняются поспешно.

– Астра, доброе утро, – Стефан встаёт подле меня, подаёт руку. Кивает небрежно Соррену, но на Мадалин не глядит, никого не выделяет из собравшихся.

– Доброе, Ваше императорское величество, – я принимаю руку, пользуюсь возможностью отвернуться от нечаянного собеседника.

Наше сопровождение перемешивается: Шеритта встаёт рядом с мужем, Брендетта оказывается в паре с фрайном Рейни. Отчего-то я ожидаю, что девушка и сама отвернётся поскорее от Блейка, вздёрнет носик повыше, демонстрируя, что лишь необходимость вынуждает дочь первого фрайна идти подле незаконного сына, и неважно, признан он или нет, высоко ли его положение при императоре или он почти что безродный слуга. Но нет, Брендетта бросает на Блейка робкий взгляд украдкой и торопливо отводит глаза, жаркий румянец заливает смуглые девичьи щёчки. Фрайн Рейни на девушку не смотрит, кажется, он вовсе не заметил, что теперь рядом с ним не Шейд, а юная прелестная фрайнэ.

Проходим в храм и разделяемся подле скамеек. Я опускаюсь на деревянное сиденье, твёрдою рукой давлю желание обернуться, повертеть головой в поисках фрайнэ Жиллес.

– Давно она вернулась? – спрашиваю шёпотом у Шеритты.

– Уже два дня как. И она, и фрайн Элиас, и ещё кое-кто из тех, что уезжал проститься с покойным Дебоном.

– Разве она покинула двор не по велению императора? – вспоминаю часть принесённых Илзе слухов.

– Его императорское величество беседовал с нею незадолго до её отъезда, но, сколь мне известно, двор она покидала под предлогом прощания с умирающим дядюшкой. Мать фрайнэ Жиллес приходилась Дебону родной сестрой…

Всё же смотрю на вторую половину скамеек, ловлю удовлетворённый взгляд фрайна Витанского, наблюдающего внимательно за дочерью.

– Я повторяю вам то, что сама узнала от мужа, – поясняет Шеритта. – О приказах речь не шла. И… есть вещи, о которых редко говорят вслух, но они существует негласными правилами, которые надо принимать, когда становишься частью… того или иного общества. Фаворитка должна уметь вовремя отступить в тень, если вышел её срок. Без напоминаний, приказов и высылки.

– Но она здесь.

– Дело не в Его императорском величестве. Теперь, после смерти Дебона, старшая ветвь заново оценивает свои позиции, своих сторонников и свои перспективы. Не все из них довольны, что милостью Его императорского величества возвышены люди вроде фрайна Шевери или фрайна Рейни…

– Потому что положение их изначально не столь высоко, как у старших сыновей старших ветвей?

– И поэтому тоже, – Шеритта смотрит на меня выразительно.

И потому, что они одарены.

– И Элиасы уже пытались укрепить своё влияние через фрайнэ Кассиану, вторую супругу Его императорского величества.

– Она была из рода Элиас?

– Была. Как и фрайнэ Нарцисса, связанная с ним отдалённым родством.

– Потому что нельзя избрать деву севера и не попасть при том в этих Элиасов, – внезапно добавляет Брендетта, сидящая по другую руку от меня. – Они повсюду, точно сорная трава, сколько ни выпалывай, тут же новые ростки появляются. Так мой отец говорит.

– Что с нею случилось?

– С кем? – уточняет Шеритта.

– С фрайнэ Кассианой.

– Сгорела в лихорадке, и недели не минуло.

– Фрайнэ Аурелия с лошади упала, когда та понесла, – продолжает Брендетта. – А фрайнэ Верену нашли мёртвой на собственном ложе.

Фрайнэ Верена пала жертвой яда, это-то уже известно точно, хотя, очевидно, кто знает правду, тот помалкивает.

Падение с лошади – несчастный случай.

Лихорадка – гнев богов.

Отравление же дело совсем иного толку, его за неудачное стечение обстоятельств или волю божью не выдашь. Кто-то да спросит, кто-то да призовёт к ответу. А что ответить, если, судя по всему, кроме факта отравления, ничего больше не выяснили?

– Элиасы и невесту свою фрайну Рейни предложили, потому что Рейни северяне, но в цвета Элиасов не рядятся. Правда, нарочно такую избрали, чтоб не жалко для незаконного-то…

Киваю рассеянно в ответ на замечание Брендетты, бросаю взгляд на первую скамью на другой половине залы, где сидит император. Рядом с ним фрайны Бромли и Рейни, кто сидит дальше, толком не видно, но фрайна Шевери среди этих мужей нет. Кажется, ему уезжать уже через неделю или около того… Фрайн Элиас на второй скамье, отделённый двумя мужчинами от фрайна Витанского. Элиас и господин Витании игнорируют друг друга едва ли не напоказ, ещё немного и будут отворачиваться демонстративно, словно дети малые.

– …из ветвей поближе отдавать не стали бы, – Брендетта глядит в ту же сторону, что и я, хотя, уверена, из свиты императора не выделяет никого, кроме фрайна Рейни. – Видите, где ныне место фрайнэ Жиллес? Теперь всё как положено, честь по чести, а прежде она тут сидела, словно императрица венчанная…

– Она сидела здесь? – переспрашиваю.

– Да, – девушка наконец поворачивается ко мне, смотрит с удивлением. – Вы не знали? Как фрайнэ Верена в объятия Айгина Благодатного сошла, так фрайнэ Жиллес эту скамью и заняла, и никто слова против не сказал.

– Фрайнэ Брендетта, постыдитесь! – Шеритта запоздало шикает на девушку, одаряет взором строгим, предостерегающим и смягчает голос, обращаясь ко мне: – Фрайнэ Астра, прошу вас, не слушайте эту болтушку. Что было, то прошло и вспоминать о том не след.

Первые скамьи в дворцовом храме предназначены для государя, членов его семьи, его родственников, приближённых и почётных гостей – о том мне уже рассказывала Шеритта. Фаворитка, пусть бы и признанная, сидеть на них не может, её место за спиной императора, если не дальше согласно её собственному положению.

Появление жреца избавляет от необходимости продолжать беседу. Замечаю вопросительный взгляд Стефана – похоже, наши энергичные перешёптывания не укрылись от его внимания, – и отвечаю сдержанной полуулыбкой, обозначая, что у меня всё хорошо.

А разговоры… просто пустые слова.

* * *

По настоянию Стефана завтракаю я в покоях Бромли, с Миреллой, Шериттой и Илзе. Брендетта отправлена к отцу, ни к чему ей пока видеть мою дочь, да и за один стол с Илзе она едва ли села бы. Илзе без лишних слов взваливает на себя новую обязанность дегустатора, она чует многие виды ядов, даже в ничтожных пропорциях. Мне кажется, что я требую от неё гораздо больше того, что когда-то дала сама, что я никогда не смогу сторицей отплатить ей за всё, что она сейчас делает для меня. Напоминаю себе, что вряд ли отравитель повторит попытку в скором времени, что он, вне всякого сомнения, убедился, что я не так хрупка, как кажется со стороны. А раз так, то нет большой опасности, если я продолжу появляться в трапезной как должно, как было до отравления. Но в глубине души я радуюсь, что выходить пока можно только в храм, что нет нужды присутствовать на утомительно долгих завтраках и ужинах. Мне куда приятнее побыть с дочерью, нежели созерцать с высоты императорского стола склонённые к тарелкам головы придворных, слышать прибой голосов, гадать, что они обсуждают: последние новости, свежие сплетни или меня.

После завтрака я в сопровождении фрайнэ Бромли иду осматривать покои императрицы. Они действительно велики, обставлены роскошно и обновлены к прибытию хозяйки. Шеритта поясняет, что поменяли часть деревянных панелей и мебели, постелили новые ковры, повесили новые гобелены и портьеры.

Здесь есть два приёмных покоя, общий, для аудиенций и каждого, кто сумеет до него дойти, и внутренний для приближённых, спальня, купальня, туалетная комната и, к немалому моему удивлению, кабинет. Шеритта рассказывает, что он был оборудован при императрице Терессе, предпочитавшей заниматься делами в отдельной, соответственно обставленной комнате, где её не беспокоили без нужды. Мать Стефана много времени уделяла благотворительности, часто встречалась с храмовниками, наносила визиты в монастыри, старалась по возможности отвечать на все прошения и жалобы, что добирались до приёмной императрицы. Она ушла в объятия Айгина Благодатного меньше, чем за год до смерти супруга, и я поневоле задумываюсь, сколь тяжело было для Стефана потерять обоих родителей за такой короткий срок. Вспоминаю, сколько было отпущено Филандеру, и, ведомая внезапной вспышкой любопытства, спрашиваю Шеритту о судьбе её матери. В год смерти Филандера и принятия венца его братом меня и на свете не было, а много позже при мне вдовствующую императрицу вовсе не упоминали, будто она давно покинула мир живых вслед за супругом. С ещё большим удивлением узнаю, что императрица Арианна жива и по сей день и даже, по суховатому заверению фрайнэ Бромли, бодра не по годам. Она встречает зиму своей жизни в одном из монастырей Тейры Дарующей на юге, как положено вдове государя, не оставившего после себя сына и наследника. Лет минуло достаточно и многие действительно уже позабыли о жене правителя, принёсшего своим подданным немало горестей, разочарований и потерь. Арианна же не забывает ни о себе, ни о своей семье. Регулярно пишет обеим дочерям, в том числе сестре Шеритты, выданной замуж в Эстилию, иногда внукам и – вот диво дивное! – венценосному племяннику. Я впервые об этом слышу, ни разу за все наши последние совместные вечера Стефан не упоминал о тётушке, что она жива и состоит с ним в переписке. Шеритта мрачнеет и уточняет, что письма эти доставляют Стефану мало радости, да и ей тоже, что Арианна время от времени выражает желание вернуться ко двору, что совершенно недопустимо, неприемлемо и невозможно. Вдовствующая императрица прекрасно о том осведомлена, но просьб не оставляет и ответные послания, нарочито короткие, по официальному сухие, строгие, пыла её не охлаждают.

По выражению лица Шеритты вижу, что разговоры о её матери ей неприятны, и меняю тему обсуждения, возвращаюсь к кабинету. Фрайнэ Аурелия хотела продолжить дела Терессы, но не успела, а следующие супруги императора и не пытались, и кабинет забросили, подобно детской этажом выше. Однако меня он радует, я привыкла к отдельному кабинету в нашей с Гретой обители, привыкла, что есть места для бумаг и книг, да и заготовки для артефактов можно положить. Разумеется, нужды в их изготовлении больше нет, но кажется странным, противоестественным, если я совсем заброшу артефакторику. В самом деле, не сидеть же мне в приёмном покое и вышивать днями напролёт?

Так и впрямь рассудка лишиться можно.

Последними мы осматриваем купальню и туалетную комнату и уже собираемся уходить, когда я слышу шорох. Купальня и туалетная комната соединяются со спальней, спальня – с внутренней приёмной, внутренняя приёмная – с кабинетом и приёмной общей. Кроме нас с Шериттой тут никого нет, только двое стражей, оставшихся в общей. Я внимательно осматриваю просторную, больше нынешней, опочивальню, пытаюсь понять, откуда донёсся звук. Шеритта тоже оглядывается, но шороха, вкрадчивого, приглушённого, она явно не расслышала, лишь заметила, как насторожилась я.

Снова шорох.

Щелчок.

Одна из панелей приходит в движение, открывается медленно. На всякий случай я завожу руку за спину, сжимаю пальцы в кулак. После отравления я совсем не тренировалась, но холод по-прежнему со мною, неведомый яд не сумел выжечь его дотла.

Панель отворяется шире. Теперь видно, что это дверь, неприметная, замаскированная, только притворяющаяся частью целой стены. Из густой тени по другую её сторону выступает мужская фигура в тёмных одеждах, делает шаг навстречу скудному свету дня и Шеритта торопливо склоняет голову.

– Ваше императорское величество.

Стискиваю пальцы сильнее, чувствуя, как холод опаляет ладонь и ледяной морской волною отступает назад.

– Стефан, – недовольное шипение срывается само.

Шеритта бросает на меня удивлённый взгляд, но замечание относительно неподобающей интонации не делает. Стефан подходит к нам, осматривает меня придирчиво с ног до головы, затем берёт за правую руку. Поднимает её к свету, осторожно, по одному разжимает пальцы, мягко поглаживает их, сведённые морозом. Бледные серебристые дорожки уже успели расписать тыльную сторону ладони причудливой тонкой сетью, словно паутина трещин на разбитом стекле.

– Прости, Астра. Я не хотел вас напугать. У тебя всё хорошо?

– Да, – подтверждаю я.

– Мне сообщили, что вы осматриваете покои императрицы, и я решил лично убедиться, что всё устроено должным образом.

– Ваше императорское величество, как видите, покои полностью готовы, – произносит Шеритта, не глядя на мою руку. Не пойму, что фрайнэ Бромли деликатно игнорирует в первую очередь – проявление недозволенной силы или очевидную интимность жеста?

– Прекрасно, – кивает Стефан. – Вы сможете перебраться сюда в ближайшие два-три дня?

– Конечно, Ваше императорское величество.

– А Мирелла? – спрашиваю беспокойно. – Фрайнэ Бромли сказала, что детская ещё не готова. Или Мира останется в прежних покоях?

Стефан смотрит на кузину, затем по сторонам и наконец возвращается взглядом ко мне.

– Мирелла останется с тобой, в этих комнатах.

– Правда? – уточняю настороженно, потому что знаю – так не принято.

Едва родив, императрица, да и каждая благородная фрайнэ, отдаёт своё дитя кормилице и нянькам. Мать отправляет своего ребёнка в детскую, заходить в которую будет нечасто, перепоручает заботам чужих людей, которых малыш станет видеть чаще, нежели родителей. Благородная фрайнэ не прикладывает ребёнка к груди, не заботится о нём, не наблюдает, как он растёт и крепнет, будто молодое деревце, не играет с ним и редко когда учит, а супруга государя и подавно. В лучшем случае мать и дитя будут жить под одной крышей, в худшем – как только ребёнок немного подрастёт, его увезут в родовое гнездо или загородное поместье. Дети правителей порою и вовсе растут в окружение собственного небольшого двора, точно кучка придворных рядом именно то, в чём ребёнок остро нуждается, без чего не сможет обойтись ни сейчас, ни впредь. Конечно же, Мирелла не дочь государя в полном смысле этого выражения, она уже не так мала, однако если мы обе переберёмся в эти покои, где почти постоянно будут находиться придворные дамы, слуги и просители, то присутствие девочки подле суженой императора окончательно перестанет быть тайной. О Мирелле и ныне известно явно большему числу людей, чем можно предположить, и остаётся лишь догадываться, что они думают о столь вопиющем нарушении правил и традиций.

– Правда.

– Но… тогда Миру увидят все и… все поймут, что…

Что суженая императора не невинная чистая дева, как должно.

Что государь намерен обвенчаться с женщиной, у которой уже есть ребёнок, да ещё и незаконный.

Видывала ли Благословенная Франская империя больший скандал и более возмутительное пренебрежение традициями, устоями, что веками поддерживали благодатные эти земли?

– Пусть смотрят. Многим при дворе и так известно куда больше, чем они сами говорят, – Стефан не отпускает мою руку, бережно гладит пальцы, хотя холод давно отступил, и даже я ощущала, как разогрелась ладонь. – Спустя декаду состоится официальная проверка родовым артефактом, которая подтвердит, что Мирелла моя плоть и кровь. Я публично признаю её как мою дочь и моего первенца. С этого момента она станет носить титул Её императорское высочество, как должно дочери императора, и обращаться с ней будут с соответствующим почтением. Детская также будет приведена в порядок, чтобы Мирелла могла жить в ней. И, упреждая твой вопрос, Астра, повторяю – я не собираюсь отсылать Миреллу куда бы то ни было без нужды.

Бросаю взгляд на Шеритту и замечаю тень удивления в её глазах. Впрочем, она быстро, ловко прячет любое проявление неподобающих эмоций под маской сдержанной благожелательности.

– Так скоро?

– Времени прошло достаточно, да и сколько можно её скрывать?

– А… как же ты объяснишь… её появление на свет, обстоятельства и…

Не разойдётся ли сказка новая со сказкой предыдущей?

– К сожалению или к счастью, но объяснить можно довольно многое… особенно если найдутся веские аргументы.

Полагаю, что Стефан таковые раздобыл, иначе едва ли заговорил бы о признании дочери сейчас. Пытаюсь представить, какой станет жизнь Миреллы после публичного объявления, и понимаю, что не могу, моё воображение с трудом охватывает степень перемен, перекроивших судьбу моего сердечка.

– Не тревожься, – Стефан подносит мою руку к губам, целует пальцы и отпускает. – Не буду вам мешать. Кузина.

– Ваше императорское величество, – Шеритта склоняет голову ниже.

Стефан улыбается мне той лёгкой, нежной улыбкой, что предназначена лишь для двоих, и уходит через ту же неприметную дверь. Я дожидаюсь, пока створка закроется за ним, и поворачиваюсь к Шеритте.

– Полагаю, это и есть тайная галерея, о которой вы упоминали?

– Да.

Делаю шаг к фрайнэ Бромли, понижаю голос.

– Похоже, вы тоже не ожидали столь скорого признания Миреллы.

– Стефанио прав, фрайнэ Астра, времени прошло более чем достаточно и если кузен твёрдо намерен назвать Миреллу своею дочерью публично, то ему следует поспешить. Многие вернуться к зимнему празднику…

Благодатные, я о нём и думать забыла.

– …и лучше бы Мирелла к тому моменту заняла причитающееся ей место. И… – Шеритта медлит, и я нетерпеливым жестом пытаюсь поторопить её. – И её статус признанной дочери укрепит не только положение девочки, но и ваше. Вы станете не просто суженой Его императорского величества, но матерью его первенца.

Одна из трёх молодых фрайнэ, что жили в этих покоях до меня, совершенно точно была убита и ни её саму, ни двух её предшественниц не уберёг титул жены Его императорского величества.

Я смотрю в ясные голубые глаза Шеритты и размышляю, у кого можно получить ответы на интересующие меня вопросы.

Фрайнэ Бромли?

Нет.

Фрайн Бромли?

Пожалуй, тоже нет.

А если обратиться к…

Возможно.