Суженая императора (СИ)

Глава 1

Несколькими часами ранее

– Астра?

– Что случилось, Грета?

– Пришла девочка, желает тебя видеть. Бришойни пропустила, так что…

– Пусть зайдёт.

Выпрямляю спину, откладываю перо, смотрю выжидающе на дверной проём. Грета распахивает створку шире и сразу отступает, пропуская вперёд гостью. Она входит нерешительно, неуверенно, осматривается настороженно. И впрямь девочка – молоденькая, тоненькая даже в мешковатой мужской одежде с чужого плеча, старой, заношенной едва ли не напоказ. Длинные, золотистые с рыжинкой волосы заплетены в распушившуюся неаккуратную косу, пальцы мнут коричневый берет, в зеленоватых глазах плещется недоверчивое удивление, недоумение человека, впервые оказавшегося в этой обители, впервые узнавшего о её существовании. За спиной девушки Грета бесшумно закрывает дверь, но, знаю, она не уйдёт далеко, останется поблизости.

Всякое бывает. Да и час поздний, даже для визитов в обитель заблудших женских душ.

– Здравствуйте.

– Доброго вечера, – я наблюдаю за каждым движением гостьи, отмечаю каждую мелочь, какую только успеваю уловить. – Я Астра. А ты?

Девочка не здешняя, столица Благословенной Франской империи никогда не была ей домом.

Столичные девушки другие, что родившиеся в бедных кварталах, что в богатых, словно сердце Империи оставляло на жителях свой, особый, отпечаток, отметку, что сразу не сотрёшь.

Но и не из провинции. И выговора, разнящегося от края к краю, нет.

Не знатная фрайнэ.

И на простую аранну не похожа.

– Лия, – она подходит к столу, протягивает сложенный и запечатанный лист бумаги. – Меня попросили передать вам это.

Удерживаю вопрос о личности отправителя, забираю письмо. Оттиск печатки на воске, застывшем бурой каплей крови, знаком до последней чёрточки. Слишком хорошо изучен за последние два месяца.

Конечно же… кто ещё мог бы послать ко мне столь необычного гонца?

Ломаю печать, разворачиваю лист, читаю, пытаясь с одного просмотра, быстрого, поверхностного, уловить суть.

Быть того не может… Он серьёзно просит меня – меня! – об этом?

– И ещё вот это, – добавляет девочка, присоединяя к письму чёрный кошелёк.

Не надо даже касаться кошелька, чтобы понять, что скрывается внутри.

Первый порыв – вскочить и вышвырнуть мешочек вместе с посланием в окно, а девчонку выставить вон, – я унимаю. Стискиваю зубы, заставляю себя перечитать написанное внимательно, без неуместных чувств. Поднимаю взгляд на девушку, не вполне понимая корни его просьбы.

Неужели он действительно желает узнать моё мнение, неужели ему действительно нужна моя оценка вот этого ребёнка, что стоит сейчас передо мною? Девочка не кажется таящей в себе опасность, скрытую угрозу, а если и таит, то зачем отправлять её ко мне, подвергая всех находящихся под этой крышей неоправданному риску? Бришойни пропустила, а на чутьё нашей бессменной привратницы можно положиться и всё же…

Опускаю глаза на лист бумаги, затем вновь смотрю на гостью.

Мнётся. Опасается меня явно сильнее, нежели я её. И не больше моего понимает, что она здесь делает.

– Значит, Лия, – откладываю послание, встаю, обхожу стол. Девушка едва заметно, инстинктивно сжимается, того и гляди, развернётся и сбежит. – Я сделаю, о чём он попросил, но это, – я указываю на кошелёк, – ты заберёшь с собой и вернёшь ему.

– Так… велено отдать вам, – лепечет девочка растерянно. – Сте… мне сказали, что вы поймёте, и…

– Я не возьму у него денег, тем более в качестве платы за услугу, и ему прекрасно о том известно, – нет у меня желания спорить с ребёнком, объяснять, что её используют втемную. – Давай руку.

Чем быстрее всё сделаю, тем скорее Лия уйдёт.

– Какую?

– Любую.

Неловко стискивает берет в правой руке и протягивает левую. Обхватываю прохладные пальчики, закрываю глаза и легко, привычно ныряю в озеро чужого дара. Оно не чересчур глубоко, не слишком полноводно, но чистое, свежее и прозрачное. На дне его не скрываются чёрные омуты тайных сил, порою не осознаваемых в полной мере, не принятых носителем и оттого таящих немалую опасность, для хозяина прежде всего. Оно не заросло непролазными водорослями догматов закатников, не скованно льдом иной крови, не покрылось липкой ряской страха, неизбежно затягивающей дар подавляемый, тщательно оберегаемый от ока ордена Заката. Оно обыкновенно, кусок мягкой влажной глины, готовый принять любую форму, и лишь неявное, смутное ощущение, будто поверхность этого озера иная, отличная от всего, что доводилось мне видеть прежде, витает вокруг россыпью пузырьков.

Пытаюсь разобраться, в чём дело, расшифровать неясное ощущение, но не преуспеваю. Оно, лёгкое, воздушное, словно настоящие пузырьки, ускользает от меня, поднимается к поверхности и там растворяется.

Открываю глаза, отпускаю девичью руку и пробую на ощупь найти кошелёк, что остался на столе за моей спиной.

– Всё так, как он написал, неплохо, хотя и не слишком высоко. Есть некая неправильность, не могу взять в толк, какая… но опасаться ему нечего. Всяко не того, что он предполагает. Поздравляю, – кошелёк наконец находится, и я тороплюсь вернуть его девушке.

Она сжимает кошелёк с силой, как головной убор до того, полная настороженной растерянности.

Я отворачиваюсь, в последнюю очередь желая демонстрировать истинные чувства этой девочке.

– Можешь идти.

– И всё? – кажется, она не верит.

– Всё.

Уходит, хвала Благодатным. Не спорит, не протестует, не задаёт новых вопросов, но молча исчезает за дверью. Слышу удаляющиеся шаги по коридору и теряюсь в догадках, ради чего Стефан затеял эту игру, что он хочет получить, почему не оставит меня в покое раз и навсегда?

– Она уже уходит? – Грета появляется на пороге, присматривается ко мне в попытке понять мою реакцию на гостью.

– Да.

Грета заходит в кабинет, бросает острый взгляд на оставшееся на столешнице письмо. Ей не надо брать послание в руки и читать, хватает и половинок печати, что красноречивее любых слов.

– Благодатных ради, девочку прислал он?!

Киваю. Сил отвечать нет, я не знаю, куда спрятаться, где укрыться от нежданного внимания мужчины, до недавнего времени даже не вспоминавшего обо мне.

Стефан не мог отправить ко мне эту девочку совсем одну, пусть и переодетую юношей. Беспутный квартал небезопасен и дар, сколь бы силён он ни был, не всегда способен уберечь от беды. Кто-то должен сопровождать Лию, кто-то из ближнего окружения Стефана, тот, кому он доверяет – ровно настолько, насколько человек его положения может вовсе доверять кому-либо.

Охваченная порывом, выбегаю из кабинета, а там и из здания. Запереть дверь Бришойни ещё не успела, и я вылетаю на крыльцо, заполошно осматриваю тихую сумрачную улицу.

Вон они, Лия и Стефан, стоят подле соседнего дома, переговариваются негромко. С ними второй мужчина, то самое сопровождение, без которого Стефан редко когда может обойтись.

– Стефан!

Он резко оборачивается на оклик, и я иду прямиком к нему. Отмечаю цепкий оценивающий взгляд второго мужчины и то, как он ловко берёт Лию под локоть и отводит в сторону.

Что ж, тем лучше.

Не хочу спорить со Стефаном при посторонних, словно скандальная торговка.

– Астра… – начинает он, но я перебиваю без малейшего смущения, без положенного почтения.

– Ты понимаешь, что подобные поступки переходят всякие границы разумного? Нельзя, слышишь, Стефан, нельзя едва ли не среди ночи подсылать ко мне девочку со срочной просьбой проверить её дар! Да ещё и с подозрениями, будто она – ставленница Хар-Асана, возможная угроза! В этой обители нашла пристанище не одна женская душа из тех, кто не нужен никому в целом свете, ни людям, ни богам. Они, эти потерявшиеся женщины и девушки, приходят сюда в надежде на помощь и поддержку, они ищут утешения и убежища, а ты подвергаешь их случайному риску во имя собственных зыбких предположений. Неужели во всём городе, во всей Империи не нашлось ни единого закатника, способного проверить эту девушку?!

– В такого рода щекотливых вопросах доверия адептам Заката нет, – выражение его лица невозмутимо и лишь в глубине тёмных глаз мелькает незамутнённое недоумение.

Что такого он сделал?

Ровным счётом ничего.

– Зато в твоём окружении есть те, кто не имеет отношения к ордену Заката, – смотрю на Стефана так выразительно, как только могу, не произношу вслух ничего компрометирующего, но намекаю недвусмысленно, что о тайных его делах, о его приближённых мне известно на каплю больше, чем прочим подданным.

– Они просто люди, пусть и с даром.

– А я нет?

– Ты… – маска невозмутимости спадает, мужчина понимает, что последние его слова отнюдь не то, что я жажду услышать, от него ли, от любого другого человека.

– Порченая кровь, результат богопротивной связи, а подобное, сколь известно, тянется к подобному. Кто, как не отравленная харасанской заразой, сможет почуять тот же яд, ту же дрянь, что течёт в ней самой?

– Я вовсе не то имел в виду, – Стефан качает головой, то ли подкрепляя собственные возражения, то ли сетуя Четырём на женскую глупость.

– Что же тогда?

– Я всего лишь попросил тебя о небольшой услуге… за соответствующую плату.

– Я не собираюсь оказывать тебе услуги за плату! – говорить нормально не получается, лишь шипеть потревоженной змеёй, жалея, что не дали мне боги ни клыков, ни настоящего яда. – Любого рода услуги.

– Значит, просьба о дружеском одолжении…

– Нет!

– Всего лишь просьба, Астра…

– Дело не в просьбе, этой или другой! Дело в твоём нежелании оставить меня в покое! Ты уже два месяца измышляешь способы подобраться ко мне, проходу не даёшь, едва ли не преследуешь, то деньги присылаешь, то письма, то какую-то девчонку с даром! И всё ради чего, Стефан? Ради внезапного желания, мимолётного каприза, из любопытства к диковинной зверушке? Через сколько дней ты меня забыл когда-то? Поди, как только покинул Эату. Или раньше, едва наш туманный край скрылся в утренней дымке? Скольких женщин ты обнимал после меня, скольким шептал на ушко те глупые нежности, на которые неопытные влюблённые девушки летят что мотыльки на яркое пламя? Со сколькими сужеными обвенчался?

Стефан хмурится с досадой. На сей раз я ударила по больному, по незаживающей ране.

Три.

Трёх женщин он поочерёдно, во всеуслышание назвал своею суженой, с каждой из трёх шёл от алтаря, уверенный в незыблемости завтрашнего дня и собственного будущего. И каждая вскорости попала в объятия Айгина Благодатного, тело каждой было сожжено в очищающем пламени огненного бога. Ни одна не выполнила возложенного на неё предназначения, ни одна не подарила мужу и стране столь желанного сына.

Ныне же жребий определил новую четвёрку избранных, юных благородных фрайнэ из разных уголков Империи и Стефану в четвёртый раз предстояло выбрать из них ту, кто станет его суженой и супругой.

А коли смилостивятся над фрайнэ Четверо и повезёт ей не умереть во цвете лет по неизвестным причинам, но исполнить свой долг, родив мужу долгожданного наследника, то ждёт счастливицу великая честь быть повенчанной на царствие как императрица Благословенной Франской империи. Оттого их, четырёх претенденток, так и звали меж простого люда – суженые смерти.

– Оставь прошлое прошлому, – моя рука находит медальон, висящий поверх платья, сжимает напоминание, которое всегда со мною, частичку моего сердца. – Наши с тобой беззаботные дни слишком глубоко затерялись в тенетах прошедших лет, чтобы возможно было воскресить их сейчас.

Стефан зеркальным отражением вскидывает руку, тянется к моему запястью, обнажившемуся из-за сползшей манжеты. Но мне видится в этом его невинном жесте неявная угроза, попытка дотронуться то ли до медальона, то ли до моего сердца, бьющегося эхом в точке пульса, и я отталкиваю руку Стефана прежде, чем его пальцы коснутся кожи. Отступаю, поворачиваюсь и ухожу.

Не хочу оглядываться. Ни на оставшегося позади мужчину, ни на прошлое.

Когда-то он ворвался в мою жизнь, статный молодой император, чьё внимание льстило благородным фрайнэ куда выше, знатнее и красивее простушки из эатской глубинки.

Когда-то он закружил меня, неопытную, наивную девушку, в вихре неведомых ранее чувств и страсти, раскрасил мой овеянный тусклыми болотными туманами мир яркими солнечными цветами.

А после ушёл навстречу своему долгу государя и жизни, где порченой крови места нет.

И я бы сберегла воспоминания о том времени как величайшую драгоценность – второй такой в моей жизни не будет никогда, – я бы перебирала картины прошлого и согревалась ими промозглыми осенними вечерами и ледяными зимними ночами, радуясь, что они были, но…

Не минуло и двух месяцев, как вещунья, чей домик прятался в чаще недалеко от отцовского замка, поведала, что причина внезапных моих недомоганий вовсе не болотная лихорадка.

Я научилась жить по-новому, не как раньше, до визита Стефана в Эату. День за днём я переламывала себя, лепила заново, сообразно обстоятельствам, я принимала изменения и другую форму, отличную от прежней. Училась жить сама, не полагаясь ни на мужа, ни на род, училась жить в столице, слишком большой, иной по сравнению со всем виденным мною в родном краю. Училась заботиться о моём счастье, о моём сердечке. Я помогала создать эту обитель, потому что видела, сколько таких же потерянных женщин, надломленных, презираемых, позабытых мужами, родом и богами, стекаются на улицы города.

А потом император, прибавивший лет, жесткости и стальной непреклонности, вновь ворвался в мою жизнь, грозя разрушить до основания всё построенное с таким трудом.

Не хочу оглядываться.

Но всё же, поднявшись на крыльцо, оглядываюсь.

Стефан в мою сторону даже не смотрел. Он стремительно удалялся прочь, и второй мужчина готовился последовать за монархом. Лишь замешкавшаяся Лия смотрела на меня широко распахнутыми глазами и, казалось, понимала больше, чем могла девушка её лет.

Злой взмах рукой нетерпеливым приказом, отрывистая фраза, приглушённая расстоянием, и второй мужчина тянет Лию за собой и императором. Все трое уходят, и я возвращаюсь в обитель, понимая, что это ещё не конец.

* * *

Не помню, что в точности выдернуло меня из беспокойного сна.

Случайный шорох?

Скрип половицы-предательницы?

Чутьё, порождённое примесью иной крови, мой верный страж, мой недремлющий бдительный зверь?

Оно же добавляет – это не Мирелла, проснувшись среди ночи, бродит по нашему убежищу.

Это чужак.

Откинув одеяло, соскальзываю с кровати, выглядываю из-за ширмы, что осталась подле постели после принятия ванны. В спальне никого, но теперь я чётко слышу шаги в соседней комнате, медленные, осторожные, каплю неуверенные, выдающие человека, оказавшегося в обстановке непривычной, незнакомой, да к тому же в полумраке.

Холод стремительно расползается по телу, покусывает шальным морозцем кончики пальцев. Вены проступают под кожей тускло светящимся серебром, я босиком пересекаю спальню, приоткрываю дверь, ведущую в общую комнату. Осматриваю видимую часть помещения, замечаю чёрную фигуру, крадущуюся вдоль стены.

Мужчина.

Один.

С одним я могу справиться.

Лишь бы Мирелла не пострадала.

Открываю створку шире, руки завожу за спину, чувствуя, как холод материализуется под ладонями, формируется дыханием вьюги.

Шаг через порог. Держаться в тени, как наставлял Хуаони когда-то.

Чужак замирает, поворачивает в мою сторону голову.

Заметил?

Возможно.

Я не умею укрываться в тени как должно, эту науку изучают и тренируют не один год, в то время как я отдала урокам всего несколько месяцев. Но мне и этого довольно, да и площадь комнаты не настолько велика, чтобы была необходимость подкрадываться к незваному гостю невидимкой. Я уже готова ударить, холод толкается в ладони, царапает кожу, как чужак делает шаг ко мне и вопрошает тихо:

– Астра?

– Стефан? – я спешно сжимаю кулаки, гася бьющуюся силу, возвращая её в клетку.

– Астра, – он делает ещё шаг и налетает на низкий деревянный табурет.

Табурет опрокидывается, Стефан выдаёт пару слов из тех, которые менее всего ожидаешь услышать от правителя целой империи. Я же бросаюсь к двери детской, прислушиваюсь с минуту, убеждаясь, что шум и брань не разбудили Миреллу.

– Тише! – шикаю на Стефана и поскорее отхожу от двери, пока он не заподозрил неладного. Выдаю отговорку, правдивую наполовину: – У моей домохозяйки, арайнэ Анды, чуткий сон и если она проснётся и поймёт, что у меня… гость, ещё и мужчина, то нам… мне не поздоровится. Не так-то просто найти хорошее жильё в столице, поэтому не хотелось бы лишиться этого дома.

Хватаю незваного визитёра за рукав, торопливо отвожу в свою спальню и закрываю дверь. Зажигаю свечу на прикроватном столике, снимаю с ширмы вышитую бежевую шаль и набрасываю поверх ночной рубашки. Кутаюсь зябко, ёжусь от неутихающего холода внутри, одинаково недовольная, раздосадованная и смущённая. Стефан бегло осматривает комнату, затем меня.

– Что это? – взгляд задерживается на белых дорожках на тыльной стороне ладоней.

– Я только что пыталась совершить государственную измену – собиралась убить своего сюзерена, – я говорю тоном нарочито лёгким, безмятежным.

– Раньше твой дар проявлялся иначе, – Стефан хмурится озабоченно.

Раньше я была достаточно глупа, чтобы демонстрировать силу, словно новый наряд, молодому заезжему фрайну, не побоявшемуся подойти к дикарке.

Нынче я её показываю лишь перед ударом.

– Раньше многое было иначе. Что ты здесь делаешь?

– Подумал, следует самому увидеть, как ты живёшь.

Что адреса, то тут великого секрета нет, наверняка Стефан сразу выяснил, где я не только работаю и помогаю, но и живу.

– В столь поздний час?

– Отчего нет?

– Увидел? Тогда отправляйся восвояси. Арайнэ Анда отдельно оговаривала, что визиты мужчин к её постоялицам недопустимы, особенно в неурочный час.

– У тебя есть мужчины? – уточняет Стефан требовательно, точно имеет право задавать мне подобный вопрос.

– Иди, не заставляй сопровождение ожидать тебя понапрасну.

– Я один.

– Один? – я подхожу к замершему у двери мужчине, приглядываюсь недоверчиво. – А как же сопровождающий, что был с тобою возле обители? И та девушка, Лия?

– Эветьен и Лия остались дома. Видела, какой был ливень? Мы не успели вернуться в Эй-Форийю, поэтому пришлось отправиться в городской дом Эветьена во Франском квартале.

– И ты явился сюда в одиночку, среди ночи?! – я всплескиваю руками, изумлённая невозмутимым заявлением. – Быть может, Франский квартал и безопасен, но в Университетском отнюдь не так тихо, как можно подумать. А ты… если с тобой что-то случится…

– Ничего со мной не случится, – Стефан ловит мою ладонь, проводит подушечкой большого пальца по медленно тающей белой линии на коже, поглаживает, возрождая полузабытые ощущения. – На улицах после дождя ни души. И я неплохо ориентируюсь в этой части города.

Притягивает меня вплотную к себе, смотрит пристально в глаза и остатки возражений столь неслыханному безрассудству исчезают без следа. Стефан отпускает мою руку, пальцы поднимаются к щеке и замирают, не касаясь. Я помню этот взгляд, помню этот жест, помню всё, что было после. И понимаю с пугающей ясностью, что как не отступила тогда, так не отступлю и сейчас.

Знаю, я пожалею.

Знаю, что горечь сожалений неизбежна так же, как восход солнца сменяет сумрак ночи.

Пожалею через несколько дней ли, часов.

Или через несколько минут после того, как дыхание выровняется, сердце умерит сумасшедший свой бег, а затуманенный разум прояснится достаточно, чтобы в полной мере осознать произошедшее.

Пока же ничто не имеет значения.

После.

Позже…