Суженая императора (СИ)

Глава 17

Во дворце мне передают, что моей аудиенции ожидает молодой фрайн Стефан Понси. Он прибыл в столицу этим утром, на родовой барке, вызванный самим государем по срочной надобности. Истинная причина вызова и подробности ему неизвестны, и он полагает, что позвали его в связи с публичным признанием Миреллы. Однако в число фрайнов, присутствовавших в храме на церемонии, молодой человек не вошёл, и он вынужден половину дня маяться в общих залах дворца, среди просителей рангом пониже. Ему уже сообщили, что его желает видеть суженая Его императорского величества, и я с лёгкостью представляю, как фрайн Понси теряется в догадках, строит предположения одно удивительнее другого. На оглашение присутствовал отец молодого человека, сам Стефан, как и говорил император, после поспешной женитьбы редко появлялся в столице, а во дворце и пред очами государя – ещё реже, точно опасаясь лишний раз напоминать о трагедии, произошедшей не без его участия. Словно опозоренная фрайнэ, Стефан старается не покидать без нужды Нардию, не высовывать нос за пределы родового поместья и не показываться на глаза тем, кому известно о его отношениях с супругой императора. День за днём он терпит свою нелюбимую жену, избранную его отцом, мирится с негласной ссылкой да молит Благодатных, чтобы однажды память о случившемся затерялась навеки в отдаляющемся прошлом.

Я наскоро переодеваюсь и принимаю фрайна Понси в зале аудиенций в своих покоях. Со мною только Илзе – Шеритта всё ещё с Миреллой, в её новой детской, а Брендетту я не хочу посвящать в подробности этой беседы. Впрочем, Стефан давно не был при дворе и Илзе для него одна из моих дам, такая же благородная фрайнэ, как и любая другая. Он низко мне кланяется, будто я уже венчанная императрица, выражает подобающее случаю почтение, сыплет заученными любезностями, улыбается очаровательной самоуверенной улыбкой молодого человека, знающего, что дамам он по нраву. Роста он среднего, светловолосый и синеглазый, с падающими на лоб непослушными золотистыми прядями. Он не столь красив, как я ожидала, но привлекателен и обаятелен, и я понимаю Кассиану. Ей ведь было не больше, чем мне в год встречи с императором, а в этом возрасте хочется влюбляться не меньше, чем в восемнадцать или даже двадцать.

С улыбкой выслушиваю речи Стефана и, когда он наконец умолкает, без лишних преамбул перехожу к сути дела. Вижу, как меняется выражение его лица по мере моих слов, как весёлый кавалер и любимец дам превращается в настороженного замкнутого человека, скрывающего опасные тайны. Отвечать он не торопится, присматривается ко мне в попытке понять, как много мне известно и что именно я хочу услышать от него.

Приходится одновременно и настаивать, и успокаивать, заверяя, что мне нет дела до его любовной связи с чужой женой, пусть бы и самого императора, что меня волнует только последнее его свидание с Кассианой – если, разумеется, той ночью девушка всё же встречалась с ним, – и участие в том Марлы. Стефан мнётся, озирается и, понизив голос, рассказывает.

Стефан и Кассиана впервые увидели друг друга на приёме в доме одного из высоких нардийских фрайнов. Чувства их оказались взаимны и пылки, но испрашивать родительского благословения молодые люди не спешили. Быть может, семья Кассианы не стала бы противиться этому союзу, однако старшей ветви Понси фрайнэ её положения была ни к чему. Поэтому свои отношения влюблённые предпочитали держать втайне ото всех, кроме Марлы, верной служанки Кассианы. Стефан клялся девушке в вечной любви и преданности и обещал испросить-таки разрешения у отца… когда найдёт правильные слова и веские причины, способные убедить старшего фрайна Понси в целесообразности этого брака. Благодатные ведают, нашёл бы он их взаправду или обещания так и остались бы пустым шёпотом листвы на ветру. Случился второй выбор жребием, Кассиану назвали девой запада и увезли в столицу. Едва услышав заветное имя, Элиасы мгновенно вспомнили о дальних бедных родичах, и вскоре Кассиана уже не могла и шагу ступить без их соизволения. Стефан прилетел за Кассианой во дворец и наблюдал в бессильной ярости, как его любимую сначала выставляют перед императором и всем двором, словно товар на рынке, а затем вынуждают идти под венец с другим мужчиной. После венчания Элиасы, убедившись, что дельце сделано и назад не повернёшь, поуспокоились, остудили пыл и уже не следили за девушкой с прежним рвением, не диктовали ей, куда идти и что говорить. Первое время влюблённые довольствовались взглядами украдкой, в храме, на трапезах и праздничных вечерах да иногда вставали в пару во время танцев. Стефан и сам не мог вспомнить, когда они начали обмениваться посланиями, письменными и символическими, в виде цветов, книг с отмеченными заранее строками и прочих предметов, имевших особое значение лишь для них двоих. Несмотря на все предосторожности, тайна недолго оставалась таковой. Отец отправил Стефана в Нардию, строго-настрого запретив покидать родной край и наказав вести тихий, благочестивый образ жизни. Однако волю отца Стефан нарушил и при первой же возможности вернулся в столицу. С помощью Марлы и личного слуги Стефана пара продолжила встречаться тайно, под покровом тьмы, на набережной или в гостевом доме, расположенном недалеко от дворца. Только вот в ночь, после которой Кассиана слегла, они не виделись. И о дальнейшей судьбе Марлы Стефан не ведал. Он пытался разыскать служанку в надежде узнать о последних днях возлюбленной, но в доме семьи Кассианы удалось выяснить лишь, что Марла не вернулась ни туда, где служила прежде, ни в одно из окрестных поселений.

Комкая в руках берет, Стефан истово клянётся именами Четырёх, что больше ничего не знает, дурного не мыслил и не желал, чтобы всё закончилось так, как закончилось. Он всецело предан Его императорскому величеству и осознаёт непростительность своего проступка, но готов искупить грехи юности, принять любое наказание. Я отпускаю фрайна Понси, пока он в стремлении вернуть милость государя не наговорил лишнего, и молодой человек, поклонившись, пятится от меня к двери. Выпрямляется, неловким движением натягивает берет и уже собирается удалиться восвояси, когда створки распахиваются и в залу входит фрайн Рейни. Стефан вздрагивает, шарахается от Блейка, словно тот демон во плоти, и выскакивает вон. Блейк провожает молодого человека презрительным взглядом и идёт к креслу, где я сижу. Кресло это скорее похоже на трон, чем на обычный предмет мебели, водружено на небольшое возвышение подле окна и разве что не увенчано балдахином с императорским гербом.

– Сколь погляжу, это правда.

– Что именно, фрайн Рейни? – коли Блейк полагает приемлемым для себя врываться в покои императрицы без доклада, то и мне ни к чему блюсти церемониал. Встаю, спускаюсь с помоста, слегка потягиваюсь – не слишком-то приятно сидеть подолгу в одной позе, пытаясь держаться так, как следует держаться будущей супруге императора.

– Вы и впрямь позвали этого слизняка… прошу прощения, фрайна Понси.

– Фрайна Понси вызвал Его императорское величество.

– По вашей просьбе.

– Если бы подобная просьба была недозволительна, то Его императорское величество мне отказал бы. А раз нет…

– Бедолага, поди, уже вообразил, что снова в фаворе, можно вернуться наконец ко двору и жить как прежде, весело и беззаботно, а тут вы с напоминаниями о том, о чём он предпочёл бы забыть навсегда. И как, много он вам поведал?

– Ничего, чего бы вы не знали, – смотрю на замершую подле помоста Илзе, и та хмурится едва заметно, без слов делясь мнением о выслушанной только что исповеди. – В том-то и дело, фрайн Рейни, что всякий раз я узнаю ровно столько, сколько известно вам и другим, приближённым Стефана и заинтересованным лицам, не больше и не меньше.

– Фрайнэ Астра, неужели вы всерьёз полагаете, будто вам расскажут нечто сверх того, что рассказали нам?

Во дворце нет, не расскажут. Вольные и невольные участники произошедшего, замкнутые в этих стенах, будут говорить ровно то, что известно не только им, общую информацию, которую может подтвердить другая сторона.

– Что в записке? – вдруг спрашивает Блейк.

– В какой записке? – мне даже не приходится изображать недоумение – я действительно удивлена, что этот момент не ускользнул от его внимания. Да и в салоне экипажа записку я постаралась просмотреть как можно незаметнее.

– В той, что вам передали сегодня в толпе перед храмом, – уточняет Блейк терпеливо.

– Ах, этой! Пустое. Небольшой отчёт о делах в обители заблудших женских душ. Нынче я не могу наведываться туда постоянно, оттого и приходится обмениваться посланиями.

– И передавать их тайком?

– Моё положение теперь таково, что проще передать тайное послание, нежели присылать официальные отчёты. Особенно по малости какой. Или вы станете уверять, будто абсолютно вся поступающая в императорскую резиденцию корреспонденция никогда и никем не просматривается?

– Полагаете, отчёты из вашей обители могут заинтересовать кого-то во дворце?

– Могут или нет, но я не желаю, чтобы всякий совал в них свой нос, неважно с какой целью.

– Что бы вы ни задумали, фрайнэ Астра, вам не удастся покинуть дворец никем не замеченной, – напоминает Блейк.

– Кассиане удавалось, – парирую с вызовом, неожиданным даже для меня.

– Кассиана встречалась с любовником и, подозреваю, желания пойти наперекор всем, сделать что-то недозволенное в отместку, нарушить запрет там было больше, чем истинной любви, – заявляет Блейк откровенно. – Вы же, сколь вижу, задумали нечто совсем иное.

– Если у вас всё, то я хотела бы подняться к своей дочери, проведать её. Мирелле никогда прежде не приходилось бывать перед таким количеством людей, я волнуюсь, как она там, – я склоняю голову, обозначая, что и эта незапланированная аудиенция окончена. – Фрайн Рейни.

– Фрайнэ Астра, – Блейк не кланяется, но ограничивается кивком, и мы с Илзе удаляемся во внутреннюю часть покоев.

– Кое в чём он прав, звезда моя, – шепчет Илзе, когда двустворчатая дверь надёжно отделяет нас от фрайна Рейни. – Так запросто тебе дворец не покинуть.

И вскоре начнётся торжественная трапеза, на которой придётся появиться не только мне, но и Мирелле. Хвала Благодатным, от девочки не требуется сидеть за столом на протяжении всех перемен блюд, а после ещё и наблюдать за танцами или играми в карты. Она должна побыть недолго в зале, показаться придворным и затем Шеритта уведёт её в детскую.

– Необязательно идти сегодня, можно попытаться через день-другой…

– Если ехать по этому адресу, то лучше днём или ранним вечером. Торговый квартал не Беспутный, там поздние гости лишь страхи и опасения ненужные породят.

Бришойни не только адрес разыскала, но и наведалась туда под покровом ранних зимних сумерек, о чём свидетельствовала приписка, что никакой Марлы в том доме нет, зато есть арайнэ Ана Дарн, добропорядочная молодая супруга арайна Дарна, торговца сладостями.

– Я съезжу, – решает Илзе.

– Илзе… – хочу возразить, напомнить, что она и так много делает для меня.

– Отчего нет, Астра? Я могу покинуть дворец незаметно, и во время трапезы моего присутствия не требуется. Ты выбраться не сможешь, а вид Бришойни к доверию не подтолкнёт, к тому же она не знает всего. Грета тоже. Да и посмотреть ещё надо, что там за арайнэ Дарн.

И я соглашаюсь неохотно. Илзе права и тут возразить мне нечего.

* * *

Мирелла с достоинством переносит второе испытание за день. Она держится так, как от неё требуется, пусть я и считаю, что девочке её лет ещё рано принимать участие в торжествах для взрослых и вести себя как взрослая. Мирелла сидит на высоком стуле, между мною и своим отцом, под балдахином с императорским гербом, подчёркивающим её новый статус. Ей подают блюда сразу после Стефана, с почтительным поклоном, и я тщательно слежу за тем, что и в каком количестве кладут на тарелку дочери. Я не опасаюсь яда, однако Мирелла не привыкла не то что кушать, но и видеть столько яств сразу, не говоря уже, что ей не стоит пока есть многие из подаваемых блюд. Наши с Шериттой уроки не прошли даром и манеры дочери вполне безупречны. Девочка не вертится беспрестанно, не выказывает явных признаков нетерпения и скуки, спокойно сносит и бесчисленные чужие взгляды, и гомон голосов и музыки, и новое платье, миниатюрную копию наряда взрослой фрайнэ, и причёску, первую в её жизни. Иногда уточняет у меня, правильно ли она всё делает, или задаёт вопросы папе, и Стефан разъясняет всё, что могло её заинтересовать. Придворные продолжают разглядывать Миреллу, словно она диковинка, аэве, крошечная дева с крыльями бабочки из сказок и легенд, покинувшая цветочные луга в краю вечного лета ради присутствия на этой трапезе. Я вижу, с каким настороженным недоумением, непониманием, недоверием, даже растерянностью присматриваются они к первенцу императора, к ребёнку, которого не смог принести ни один из трёх браков государя. Три молодые фрайнэ по очереди занимали место подле императора, трёх разных женщин вёл он под венец и называл своею супругой, но ни одна не подарила ему и стране наследника. И вдруг, словно из ниоткуда, появилась девочка, ни много ни мало шести лет от роду, и государь публично признал её своею дочерью, столь же законной, как если бы её матерью была его венчанная жена, а родовой артефакт подтвердил его слова. Сначала суженая из ниоткуда, теперь дочь – разве ж то не диво?

Благословение Четырёх, знак, что отныне всё точно пойдёт на лад, ошибки прошлого исправлены и каждому Благодатные воздали по делам его?

Или нарушение традиций и божьих заветов, приливная волна необратимых перемен, что несут в себе обломки грядущего кризиса, признак гнева Четырёх? Откуда они взялись, эта суженая и эта дочь, как могло случиться всё то, о чём поведал император в храме?

Впрочем, кое-кого из фрайнов мало заботит, что за ветер принёс внезапную эту дочь. Куда больше их тревожит переменившаяся враз расстановка сил, появление новой фигуры неизвестного ещё номинала, её возможное влияние на расклад нынешний. Дочь не сын, она первенец, но не наследник, она всего-навсего девчонка, чья участь – выйти замуж на благо Империи, стать почётной наградой для верного престолу фрайна, какой стала Шеритта для Шейда Бромли. Однако и сына пока нет, нет драгоценного наследника, и кто скажет наверняка, родит ли его эта суженая из ниоткуда, удастся ли ей то, что не удалось трём её предшественницам? Или бесполезная девочка всё, что она оставит этой стране?

Я внимательно осматриваю ближайшие столы и отмечаю с досадой, что Блейка среди сидящих там нет. Занимать место за дальними фрайну Рейни не позволяет положение, и я не тешу себя иллюзией, будто у него просто-напросто нашлись иные безотлагательные заботы. Гляжу поверх головы Миреллы на Стефана, пытаюсь понять, сколь много ему известно о делах его приближённого и друга. Надеюсь, что у Илзе всё хорошо, что Блейк не посмеет тронуть мою компаньонку. Рассерженная змея может и укусить.

Наконец присутственное время для Миреллы заканчивается и Шеритта уводит девочку из трапезной. На прощание Мирелла делает старательный заученный реверанс папе и мне и звонким голоском желает нам доброй ночи, обращаясь к отцу «Ваше императорское величество», а придворные поднимаются, пока девочка в сопровождение фрайнэ Бромли идёт меж длинных столов. За ними закрывается дверь, фрайны и фрайнэ садятся, и трапеза продолжается. Затем следуют танцы и Брендетта встаёт в пару то с одним кавалером, то с другим, то кружится вместе со стайкой столь же юных беззаботных фрайнэ. Со дня на день кто-то из этих прелестных легконогих дев поступит ко мне в услужение, равно как и несколько дам постарше. У меня нет родственников, которыми можно окружить себя, нет знакомых и друзей при дворе, которых самое время приблизить к себе, поэтому мне придётся опираться на рекомендации и советы Шеритты да довольствоваться предложениями вельмож, стремящихся устроить жён и дочерей на местечко получше. У нас уже немалый список желающих, вереница пёстрых имён, цветущих надежд и всепроникающих интриг.

Я испытываю облегчение, когда вечер заканчивается и для нас. Я не иду сразу в свои комнаты, но прежде заглядываю к дочери, убеждаюсь, что всё в порядке и Мирелла крепко спит, утомлённая ворохом впечатлений. Только проверив дочь, я спускаюсь в покои императрицы. Брендетта безмолвной тенью следует за мною, смотрит пытливо в спину и мне кажется, на её язычке вертятся и вопросы, и замечания касательно её службы не просто суженой императора, но матери его ребёнка, однако ей хватает благоразумия держать их при себе. К немалому своему удивлению, в спальне я застаю Илзе, сидящую в кресле подле разожжённого камина, и немедленно отсылаю Брендетту. Девушка с недовольством смотрит на Илзе, но всё же уходит.

– Ты вернулась?

– И тотчас поспешила к тебе.

Оглядываю комнату, убеждаясь, что мы одни, подхожу ближе, опускаюсь во второе кресло, стоящее рядом. Илзе тянет руки к огню, для неё, дочери далёкого жаркого края, зима на севере Империи слишком холодна.

– Давно вернулась? Сильно замёрзла? Я кликну служанку, чтобы принесла горячего вина с пряностями…

– Недавно и я не замёрзла, – уверяет Илзе и в глазах её отражается рыжий блик странного выражения, словно она подумала о чём-то ещё, но вслух решила не произносить. Вместо этого она кивает на столик подле своего кресла, где стоит бокал. – И я уже выпила вина с пряностями.

– Фрайн Рейни тебе не помешал? – спрашиваю тише, подавшись к Илзе. – Его не было в трапезной, и я подумала…

– Верно подумала. Он поджидал меня, когда я покидала дворец… знал, каким выходом я пользуюсь.

– И что же?

– Не могла же я обездолить род Рейни, лишив его запасного наследника? – губы Илзе изгибаются в скупой улыбке. – Пришлось смириться с его присутствием, иначе он меня не пропустил бы.

– Он поехал с тобою?

– Да. Арайнэ Ана Дарн была дома и после некоторых уговоров согласилась побеседовать со мною. С глазу на глаз.

Всё же женщине легче довериться женщине, особенно когда она кажется близкой, понятной, располагающей и всяко более безопасной, нежели мужчина вроде фрайна Рейни.

– Ты… завораживала её? – уточняю.

– Самую малость, – признаётся Илзе невозмутимо. – Едва ли она по собственной доброй воле поведала бы всё незнакомке… такие тайны должно беречь пуще свободы и уносить с собою в объятия огненного бога. Нюх не подвёл Бришойни – ещё три года назад арайнэ Ана звалась арайнэ Марлой и служила самой супруге императора.

– Ты уверена? – я удивлена, пусть и куда меньше, чем следовало. Бришойни не могла указать на дом, где нет и никогда не было искомого человека, не могла так ошибиться, дав неправильный адрес.

– Она не похожа на ту, кому по силам обмануть моё влияние. Арайнэ связана кровной клятвой верности, но тебе и самой известно, что в тех клятвах лазеек больше, чем ячеек в сети рыбака.

– И что же она рассказала?

– С юных лет девушка служила верой и правдой в доме родных Кассианы и самой фрайнэ, выполняла все её поручения и прикрывала её тайные свидания с молодым Стефаном. В отличие от госпожи, она куда лучше понимала, что едва ли юноша не то что возьмёт Кассиану в жёны, но хотя бы заговорит об их чувствах во всеуслышание. Однако Кассиана ему верила, как, полагаю, и он сам тогда верил искренне в то, что говорил. Когда Марлу вызвали во дворец, она немедля отправилась в столицу и продолжила выполнять прежнюю работу.

– Пока не случилось несчастье с госпожой, – произношу я медленно.

– Марла подтвердила слова фрайна Понси. В ту ночь Кассиана с ним не виделась и вовсе дворец не покидала. После ссоры с мужем она надела плащ, сказала Марле, что пойдёт за советом к верному другу и чтобы та не тревожилась и не ждала её, и ушла. Марла всё же осталась ожидать её. Вернулась Кассиана спустя час-другой, бледная, качающаяся, что древо на ветру, и опечаленная сильнее, чем после ссоры накануне. Марла видела, что госпоже явно дурно, однако та лишь отмахнулась от предложения позвать лекаря. Марла помогла Кассиане переодеться и лечь в постель. Наутро Кассиана выглядела и чувствовала себя ещё хуже. Она не смогла встать с постели, но сослалась на женское недомогание и строго-настрого велела никого не пускать, ни других служанок, ни дам из свиты. Шли-бежали минуты и часы, однако госпоже лучше не становилось, кровотечение усилилось, начался жар, и она всё чаще впадала в забытьё. Марла перепугалась едва ли не до смерти и решилась обратиться к одной из дам Кассианы. По прихоти богов ли, по собственной воле, но этой дамой оказалась фрайнэ Жиллес. Мадалин и позвала придворного лекаря, да только не сразу, прежде кликнула свою служанку и велела им с Марлой помочь ей… переодеть Кассиану в чистое, постель перестелить, а окровавленное бельё сжечь. Негоже супруге императора представать пред взором мужским в виде столь непотребном, даже перед лекарем… и о кровотечении упомянуть должно сугубо как об обычном ежемесячном недомогании. Фрайнэ Жиллес расспросила Марлу обо всём и заодно о последних женских днях Кассианы. Марла девушка простая, ей о многом не ведомо было… но тут и она смекнула наконец, что к чему, – Илзе смотрит на меня пристально и я тоже догадываюсь, знание обрушивается на меня холодным ливнем, хлещет тугими струями.

Кассиана носила дитя.