Светские преступления

Глава 23

Теперь я зациклилась мыслями на Брэде Томпсоне, не только богатом, но и привлекательном мужчине, интересном собеседнике. Разница в наших интересах делала его еще более занимательным (согласитесь, не часто встретишь дельца со склонностью к искусству). Хотя я по-прежнему видела в мистере Томпсоне пешку в решающей партии против Моники, нельзя было отрицать его очевидные достоинства. Уж не знаю почему, но я вбила себе в голову, что этот полный шарма миллиардер, спортсмен и театрал непременно попался бы на удочку, будь у меня побольше времени. Разве он не предложил — сам, по своей инициативе — взять меня в театр? Правда, он предпочел мне какой-то дурацкий документальный фильм, но это еще ничего не значит. В его глазах в момент прощания мелькнуло что-то весьма многообещающее.

На другое утро я позвонила Триш, чтобы поблагодарить за «прекрасный вечер» — а что оставалось делать? Не желая проявлять слишком явного интереса к мистеру Томпсону, я начала разговор о нем издалека, а именно с замены карточек. Оказалось, этот вопиющий поступок Моники прощен.

— Не скажу, что я в восторге от графини, даже если вспомнить, что она купила места у пяти столов, — тараторила Триш на одном дыхании, — но приходится признать, что она держалась по-королевски. Согласись, Джо! Ах да, ты все пропустила. Угораздило же тебя отправиться в дамскую комнату именно в тот момент! Ничего, я расскажу. Так вот, официант споткнулся и окатил Монику тем гнусным десертом с ног до головы. Бедняга чуть не умер от ужаса! И вообрази себе, Моника его ни словом не упрекнула, наоборот, она посмеялась над этим инцидентом. «Благодарю, друг мой! Серый цвет так скучен». Это ее слова. И это при том, что платье обошлось в тридцать тысяч! Я это знаю наверняка, потому что сама чуть не заказала такое у Балме. Ты должна отдать ей должное!

Я не собиралась отдавать Монике де Пасси больше ничего из того, чем обладала, и меньше всего желала выслушивать, как Триш несет чушь о ней и «бедняге официанте».

— По ее вине мне не удалось обсудить с мистером Томпсоном и десятой доли задуманного. А между тем он мне понравился.

— Ты тоже произвела на него впечатление.

— Вот как?

— Да. Сегодня утром мы говорили по телефону. Мистер Томпсон находит тебя занятной. Он сожалел, что вынужден был уйти так скоро.

— Так пусть позвонит!

— Джо, ты же знаешь, каковы мужчины, а этот и вовсе алмаз неограненный. Придется тебе самой проявить инициативу. Слава Богу, Нью-Йорк пришелся ему по душе. Он даже подумывает перебраться сюда. Ему интересно узнать, что здесь и как, вот и займись его образованием.

— Мне показалось, что Моника очень старалась подружиться с мистером Томпсоном, — заметила я, нащупывая почву.

— Да? Но ведь при ней всегда этот адвокат…

— Нейт Натаниель.

— Твой старый знакомый. Как раз поэтому я так разозлилась на нее за ту подмену карточек. Нельзя же иметь все сразу! Впрочем, я уверена, что она не задумываясь даст адвокату отставку ради миллиардера. Так или иначе, я рада, что вечер тебе понравился. Все только и говорили о том, как ты чудесно выглядишь. В последнее время тебя не было видно в свете. В самом деле, Джо, к чему это затворничество? Тебе бы следовало устроить вечер в лучших традициях прошлого!

От неожиданности я засмеялась.

— Почему бы и нет? — продолжила Триш. — Организовать один из твоих изысканных ужинов и дать всем понять, что ты снова на коне. То-то будет сюрприз! Заодно пригласишь мистера Томпсона — он обожает такие вещи! Кстати, я забыла упомянуть, что он находит тебя прехорошенькой.

Старинная поговорка суахили гласит: «Лучше умереть в расцвете лет львом, чем в глубокой старости — курицей».

Взвесив совет Триш, я решила ему последовать и пойти на дно, как «Титаник», под звуки оркестра. Иными словами, я решила устроить ужин. Учитывая состояние моих карманов, это был акт беспримерной дерзости и отчаяния, но мне было все равно. Вечеринка была призвана отвлечь меня от унылой борьбы за существование, снова запрячь в прекрасное ярмо творчества и поставить точку на падении в бездну одержимости. Была у этой идеи и еще одна, конкретная цель — заполучить Брэда Томпсона. Тем самым мне удалось бы повернуть время вспять.

К званым вечерам я всегда относилась как к театральному представлению. Любой человек со средствами может финансировать шоу, но только талантливый режиссер сделает из него хит сезона. Изысканный вечер в узком кругу — это вещь в себе, оазис блаженства в пустыне мира. Что плохого в том, чтобы доставить радость друзьям? Это не в пример лучше, достойнее, чем трястись над каждым долларом. Жизнь продолжается, так почему бы не извлечь лучшее из прошлого ради будущего?

Годы вращения в нью-йоркском высшем свете научили меня, что ужин всегда лучше давать в чью-то честь. Это позволяет сузить круг приглашенных до тех немногих, кто имеет непосредственное отношение к чествуемому — так сказать, и волки сыты, и овцы целы.

Поразмыслив, я остановила свой выбор на Ники Трубецком. Эта кандидатура увязывала все как нельзя лучше. Царственные предки оставили в наследство Ники изысканную учтивость и потрясающее умение держаться и выглядеть. Ники был всеобщий любимец: уравновешенный, дружелюбный, благовоспитанный, человек со связями и колоритным прошлым. Семейное предание гласило, что в 1917-м большевики нагрянули в имение Трубецких как раз во время бала, и хозяевам удалось спастись только чудом. Они бежали в чем были, но поскольку события можно было отчасти предвидеть, в бабушкином капоте и домашних туфлях нашлись заблаговременно зашитые бриллианты. Сапфировые запонки и булавка дедушки тоже пришлись кстати, поэтому в Париже, куда пришлось бежать, Трубецкие не только не бедствовали, но устроились весьма недурно.

Я была в долгу перед Ники за то, как он распорядился моим имуществом, не говоря уже о том, что в конкретном случае он являл собой идеальную кандидатуру на роль почетного гостя: Брэд Томпсон недавно вступил в совет директоров «Чапелза», а его дочь имела отношение к Эрмитажу. Должна признаться, что два последних соображения и решили дело.

Я набросала список гостей из пятидесяти человек. В него вошли все мои близкие друзья, некоторые из «друзей по необходимости» и, разумеется, Брэд Томпсон. Прежде чем назначить дату, я позвонила в чикагский офис моего миллиардера (под видом секретарши, тем самым нарушив святое правило всегда приглашать гостей лично) и осведомилась, сможет ли он тогда-то и тогда-то участвовать в званом ужине, который Джо Слейтер дает в честь князя Николая Трубецкого (как-то не хотелось запускать машину, не убедившись, что это в принципе возможно). Секретарша мистера Томпсона обещала выяснить этот вопрос и при первой же возможности перезвонить. В самом деле, тем же вечером раздался звонок. На этот раз я подняла трубку как миссис Слейтер. Узнав, что мистер Томпсон, увы, всю указанную неделю будет в деловой поездке, я сказала, что вышла ошибка и вечер состоится неделей позже. На другой день утром новый звонок принес мне заверения в том, что миллиардер с радостью принимает приглашение.

Разумеется, всего удобнее устраивать вечера дома, но крысиная нора — не совсем то, что привлекает народ. Я остановилась на отдельном кабинете в верхнем этаже ресторана «Пуассон», достаточно просторном для пятидесяти с лишним человек. На приглашениях (подписанных вручную, моим каллиграфическим почерком) значилось:

«Джо Слейтер имеет удовольствие пригласить (имя) на скромный ужин в честь князя Николая Трубецкого (Ники предпочитал этот титул более высокомерному «его царскому высочеству»). Ужин состоится в субботу, 20 декабря, в восемь часов вечера, в ресторане «Пуассон». Форма одежды парадная, черный галстук».

Я сама разнесла приглашения и очень надеялась, что никто не заметил, как я крадучись пробиралась от двери к двери. В былые времена к ним прилагалась бы вазочка с единственной белой розой, но этот экстравагантный штрих был теперь мне не по средствам.

Друзья, конечно, не заставили себя долго упрашивать: уже на другой день я получила подтверждения от Каанов, Уотерменов, Бромиров и Итана Монка. Остальные откликнулись сразу за Мирандой Соммерс, которую я благоразумно включила в число гостей. Отказ был всего один — от Роджера Лаури с супругой. Что-то в глубине моей души неприятно дрогнуло при его получении, как если бы это было предвестником будущих неудач. Я решительно подавила это ощущение как естественную нервозность хозяйки перед большим событием.

Поскольку все мои друзья и знакомые отлично знали интерьер кабинета в «Пуассон» (когда кто-то не желал утруждаться устройством приема на дому, его давали именно там), я решила сделать всем сюрприз и обратилась к Требору Беллини с просьбой преобразить его в салон восемнадцатого столетия. Как театрал, Брэд Томпсон просто обязан был оценить декорации.

Беллини в прошлом декоратор и дизайнер ландшафтов. Его головокружительной карьере во многом способствовало сочетание мрачноватой, несколько демонической внешности и склонности к живому искрометному юмору. Нам немало пришлось сотрудничать, и это партнерство было весьма плодотворным. Требор Беллини облекал в форму то, что являлось мне в виде неопределенного образа. Достаточно было приблизительно описать, чего я хочу, и этот чародей визуальных эффектов преображал чистую идею в сияющую реальность. Нас обоих вдохновлял гений Квинтинье, чьими стараниями Людовик XIV жил среди умопомрачительных ландшафтов. Не раз мы коротали долгие вечера в библиотеке Моргана, изучая историю интерьеров, садов и парков, а однажды даже побывали в Париже, в архивах Лувра, чтобы посмотреть коллекцию полотен старых мастеров из замков на Луаре. Добиться пропуска туда почти невозможно, исключение для нас было сделано только потому, что я подарила Лувру пейзаж Ватто, приобретенный на аукционе в Нью-Йорке; так сказать, безвозмездно вернула стране часть исторического наследия.

На этот раз я объяснила Требору, что хочу перенестись со своими гостями в Версаль, в личные апартаменты Марии Антуанетты, на один из ее интимных ужинов. Он предложил завесить стены гобеленами под старину с изображением веселых пирушек, стулья прикрыть чехлами из расписного шелка ручной работы (я купила такой в Лионе много лет назад, но так и не нашла ему достойного применения), а столы украсить вазонами французских роз, необычайно ароматных благодаря тому, что их выращивают не в оранжереях, а в открытом грунте. Он также осведомился, нельзя ли пустить в дело реликвии Марии Антуанетты: веера, перчатки, шкатулки, наброски писем, ключи на цепочке и фарфоровые безделушки.

— Мы разложим эти вещицы на боковых столах, беспорядочно, словно их оставили на минутку, среди обычной дневной суеты: там веер, тут шляпная коробка; там письмецо, здесь кофейная чашечка… бесценные мелочи жизни исторической личности. Этим мы создадим эффект присутствия королевы — словно она только что проходила через зал по каким-то делам.

Идея была хороша, вот только я с помощью Ники Трубецкого давно распродала все реликвии королевы, и теперь они украшали чужие частные коллекции. Лионский шелк хранился на складе, один Бог знал, в какой именно из коробок. Что же касается роз, о французских речи не шло — у меня едва хватало средств на американские.

Требор, добрая душа, вовсе не был обескуражен этой досадной неувязкой.

— Что ж, — сказал он, — на всем готовом может работать каждый дурак, но только настоящий мастер своего дела создаст шедевр из ничего.

Следующим шагом было обсудить меню с молодым, но весьма способным шеф-поваром ресторана Жан-Полем. Еще недавно этот француз кухарил в никому не известном бистро в Бордо, теперь его называли «гастрономической сенсацией» американской столицы. На пару мы составили список деликатесов восемнадцатого столетия: дичь с трюфелями, устрицы с гренками и маслом, телятина в тесте, меренги, фруктовый пунш и, конечно, шампанское. Поскольку о «Клико» речи не шло, я заказала неплохую подобную марку за четверть той цены.

Струнный квартет должен был весь вечер играть отрывки из Глюка, австрийского композитора, которому, в пику моде на итальянца Пуччини, покровительствовала Мария Антуанетта.

Само собой, я собиралась появиться среди гостей в моем рубиновом ожерелье — не только чтобы добавить лишний штрих к атмосфере, но чтобы произвести впечатление на Брэда Томпсона. Памятуя о том, что большинство мужчин тяготеет к красному, я купила платье того же цвета, но другого фасона. Мне хотелось быть особенно эффектной в тот день, разговоры о котором, конечно, долго не смолкнут. Я уже мысленно представляла, как мои знакомые вовсю трезвонят о зависти графини де Пасси к успеху Джо Слейтер, о безумной любви, внезапно вспыхнувшей в одном известном миллиардере за устрицами и шампанским на ее изумительном суаре.